Страница 59 из 65
– Какое дело? – эхом отозвался Морган.
Кернс протянул руку и дотронулся до минутной стрелки. Он склонился ухом к отверстию в стене и, прислушиваясь, перевел стрелку на пятнадцать минут первого. Затем хмыкнул и выпрямился, чтобы улыбнуться Моргану.
– Мертвецам нет дела до времени, констебль. И это – никакие не часы.
Он повернул часовую стрелку на 12, надавил руками на мрамор, расставил ноги для баланса и изо всей силы оттолкнулся от камня.
– Это же нелепо! – воскликнул Уортроп. – Мы теряем драгоценное вре…
– Нет, должно быть какое-то число, которое имело для него определенный смысл, – прервал Кернс, – не настоящее время суток. Какая-то дата, или номер псалма из Библии, или что-то из Евангелия. – Он пощелкал пальцами. – Ну, вспоминайте, какие-нибудь самые цитируемые слова!
– Псалом двадцать три, – предложил Малакки.
– Недостаточно часов, – возразил Морган.
– Может, военное время?
Кернс поставил часы на 8:23. На этот раз они вместе с Малакки, который, казалось, заразился возбуждением Кернса, надавили на часы, но огромная плита не шелохнулась.
– От Иоанна 3:16, – предположил Малакки.
Безрезультатно. Уортроп хмыкнул с отвращением.
– Пеллинор! – позвал Кернс. – В каком году родился твой отец?
Доктор отмахнулся от него. Кернс снова принялся вглядываться в часы, поглаживая усы.
– Возможно, год рождения Пеллинора?
– Или его жены, или его годовщина, или вообще любая комбинация, – раздраженно пропыхтел констебль. – Это безнадежно.
– Час ведьм, – раздался позади нас голос Уортропа. Я заметил печаль в его глазах – приятие неприемлемого, признание неизбежного. Сделанный вывод.
– Час ведьм приближается, – сказал Уортроп. – «Колокол звонит, Час ведьм приближается, и сам Христос подвергается насмешкам…» Это цитата из дневника моего отца.
– Полночь? – спросил Кернс. – Но мы это уже пробовали.
– Час ведьм – на час позже. Час ночи.
Кернс колебался, но, пожав плечами, перевел стрелки на час ночи. Но стена снова не поддалась, даже когда мы все навалились на нее.
– Скажи-ка еще раз, как там у него написано? – спросил Кернс. – «Тот час, когда сам Христос подвергается насмешкам»?
– После суда над ним насмехались римские солдаты, – сказал Малакки.
– Во сколько это было?
Малакки покачал головой:
– В Библии ничего об этом не говорится.
Уортроп задумался на мгновение, сосредоточив все свои силы на решении загадки.
– Не римские солдаты, – сказал он медленно, – а ведьмы. Час ведьм – три часа ночи, в осмеянии Троицы и искажении часа Его смерти. – Он глубоко вздохнул и решительно кивнул: – Три часа, Кернс. Я уверен в этом.
Кернс установил стрелки на три часа, механизм внутри мягко щелкнул, и, прежде чем Кернс или кто-нибудь другой успел попробовать, Уортроп сам навалился на плиту. С гулким скрежетом потайная дверь отъехала внутрь, образовав с одной стороны проход, через который могли одновременно пройти два человека. Из темной расщелины не доносилось ни звука, только повеяло запахом разложения и гнилых фруктов, который мне, к сожалению, стал уже хорошо знаком. То, что было за мраморной дверью, было черным и глухим, как могила, и пахло смертью.
– Отлично! – радостно воскликнул Кернс. – Может, нам кинуть монетку, кто пойдет первым?
Малакки выдернул лампу у меня из рук.
– Я пойду, – заявил он хмуро. – Это моя работа; я заслужил ее.
Кернс выдернул лампу из рук Малакки:
– Это моя работа; мне за нее платят.
Уортроп выдернул лампу из рук Кернса:
– А я – наследник.
Он посмотрел на Моргана, тот понял его взгляд по-своему:
– Я присмотрю за Уиллом Генри.
Прежде чем Малакки или Кернс опомнились, Уортроп нырнул в проем. Свет лампы стал меркнуть и вот совсем пропал. Несколько невыносимо долгих минут мы ждали, не говоря ни слова, напрягая слух в надежде услышать хоть какой-нибудь звук из непроницаемой тьмы за потайной дверью. Наконец, мы вновь увидели свет лампы и прямую тень Доктора, а потом и его самого. Я никогда еще не видел его таким изнуренным.
– Ну что, Уортроп, что вы там нашли? – нетерпеливо спросил Морган.
– Лестницу, – тихо ответил Доктор. – Узкую лестницу, спускающуюся вертикально вниз. Она упирается в дверь. – Он обернулся к Кернсу: – Ты был прав, Джек.
– А разве я хоть раз ошибался, Пеллинор?
Доктор не ответил.
– Эта дверь заперта.
– Хороший знак, – сказал Кернс, – но при плохих обстоятельствах. Сомневаюсь, что отец завещал тебе ключ от нее.
– Отец завещал мне много чего, – мрачно ответил Уортроп.
Кернс приказал принести в усыпальницу свой чемодан и быстро разложил предметы для охоты: дополнительную амуницию для винтовок; шесть оставшихся гранат; сумку с мешочками какого-то порошка – примерно две дюжины (по форме и размеру они напоминали чайные пакетики); туго свернутый моток толстой веревки; связку длинных трубок с короткими толстыми наконечниками, выступающими с одной стороны.
– Что это, Кори? – спросил Морган, указывая на связку. – Динамит?
– Динамит! – воскликнул Кернс и хлопнул себя по лбу. – Вот о чем мне надо было подумать!
Он вытащил из чемодана три сумки из мешковины и упаковал в каждую по две гранаты, пули и горсть пакетиков с порошком. Потом похлопал себя по пустым ножнам на икре и потребовал свой нож.
– Он у меня, – сказал я и протянул ему нож.
– Как это он все время оказывается у тебя, Уилл Генри? – спросил он игриво.
Он перерезал ножом веревку, стягивающую трубки, и положил по одной в каждую сумку.
– Это осветительные ракеты долгого горения, констебль, – сообщил он Моргану. – Яркий свет для темного дела.
Он перекинул одну сумку через плечо, другую протянул Доктору. Третья сумка качнулась в направлении констебля.
– Бобби, ты с нами? – спросил он. – Или предоставишь эту привилегию одному из своих храбрых волонтеров?
Малакки вырвал сумку из рук Кернса:
– Я пойду!
– Твое рвение достойно восхищения, но я боюсь, оно повлияет на твои суждения, – резонно ответил Кернс.
– Эта одноглазая тварь разорвала мою сестру у меня на глазах, – бросил Малакки в ответ, – я иду с вами!
Кернс ответил лучезарной улыбкой:
– Очень хорошо. Но если твоя жажда крови будет мешать мне выполнить свою задачу, я пущу тебе пулю в лоб.
Он повернулся спиной к измученному мальчику, и его серые глаза радостно сверкнули в свете лампы.
– Все преимущества, джентльмены, на стороне самки Антропофага. Она быстрее нас, сильнее, а хитрость и сообразительность с лихвой заменяют ей недостаток ума. Она знает здесь весь подземный ландшафт и может ориентироваться в непроглядной темноте, чего, как вам известно, мы не умеем. Выбора у нас, разумеется, нет, но свет, освещающий нам путь, нас же и выдаст; она устремится на него, как мотылек на пламя. Ее единственная слабость – основной инстинкт защитить своих отпрысков. Тут она уязвима, и мы сможем этим воспользоваться, если нам повезет оторвать их от нее и лишить материнской заботы. Когда Антропофагам грозит опасность, они прячут младшеньких в самых глубоких местах своего логова. Вот туда-то мы и должны проникнуть, хотя, возможно, нам это и не удастся. Она может встретить нас на полпути или просто подкараулить. Но тут уж ничего не поделаешь. Мы – охотники, но мы же – и добыча!
Он обернулся к констеблю:
– Вы и ваши люди остаетесь наверху: двое патрулируют кладбище по периметру, двое – внутреннюю территорию кладбища, двое – остаются на посту здесь. Она может выскочить наружу, но я сильно в этом сомневаюсь, для нее это не характерно.
– А что, если выпрыгнет? – спросил констебль, часто заморгав совиными глазами.
– В этом случае предлагаю убить ее!
Он хлопнул в ладоши и, светясь от счастья, посмотрел на наши лица, вытянувшиеся от его резкого ответа.
– Ну, вот и прекрасно! Вопросы есть? Дураки рвутся в бой, как говорится. Уилл Генри, будь другом, захвати эту веревку.