Страница 50 из 65
Двери в комнаты Доктора и Кернса были закрыты, а вот дверь в комнате Малакки – нет, и кровать его была пуста. Я поспешил вниз и увидел, что дверь в подвал тоже нараспашку, а внизу горит свет. Я думал, что увижу там Доктора; вместо этого я обнаружил Малакки. Он сидел, скрестив ноги в шерстяных чулках, на холодном полу, пристально рассматривая монстра, висящего вниз головой в паре шагов от него.
– Малакки, – сказал я, – тебе не надо было сюда спускаться.
– Я не мог никого найти, – ответил он, не отрывая взгляда от мертвого Антропофага. – Чуть не спятил сначала, – добавил он будничным голосом, – думал, что это – она. Глаза-то нет.
– Идем, – потянул я его за рукав, – я приготовлю завтрак.
– Я тут подумал, Уилл. Когда все кончится, давай сбежим, ты и я, вместе. Можем записаться в армию.
– Меня не возьмут, я еще не дорос. Пожалуйста, Малакки, пойдем, Доктор не…
– Или можем податься на китобойное судно. Или уехать на Запад. Вот было бы здорово! Мы могли бы стать ковбоями, Уилл Генри! Или солдатами в Индии. Или вне закона, как Джесси Джеймс. Хочешь быть вне закона, Уилл?
– Мое место здесь, – ответил я, – с Доктором.
– А если он уедет?
– Тогда я уеду вместе с ним.
– А если умрет? Если не переживет сегодняшний день?
Я окаменел от такого предположения. Мне никогда не приходило в голову, что Уортроп может умереть. С учетом того, что я был сиротой и моя наивная вера в то, что родители будут жить вечно, была сломлена, я мог бы и рассмотреть такую возможность. Но нет – до сегодняшнего дня я и помыслить об этом не мог. Теперь меня передернуло. Что, если Доктор и правда умрет? Свобода? Да, свобода от того, что Кернс назвал «темным и грязным делом». Но свобода для чего? Куда я денусь? Что буду делать? Наверное, меня определят в интернат или подберут мне семью. Что хуже: жить под опекой такого человека, как монстролог, или влачить несчастное одинокое существование сироты, никому не нужного, лишенного всех надежд?
– Он не умрет, – сказал я больше самому себе, чем Малакки. – Он и раньше попадал в передряги.
– Я тоже, – ответил Малакки. – Прошлое не дает никаких гарантий на будущее, Уилл.
Я снова потянул его за рукав, поторапливая. Я не знал, как отреагирует Доктор, если обнаружит нас здесь, и у меня не было никакого желания выяснять это. Малакки оттолкнул меня, ткнув рукой в ногу. Что-то брякнуло у меня в кармане.
– Что это? – спросил он. – Что у тебя в кармане?
– Не знаю, – честно ответил я, потому что напрочь забыл. Я вытащил их из кармана, и они, щелкая и ударяясь друг о друга, легли у меня на ладони.
– Это домино?
– Нет, кости, – ответил я. – Они называются Кости судьбы.
Он взял одну и принялся рассматривать; его синие глаза восторженно заблестели.
– А для чего они?
– Предсказывать будущее, кажется.
– Будущее? – Он провел пальцем по хитрому лицу на изображении. – А как ими пользоваться?
– Я точно не знаю. Они принадлежат Доктору, точнее, принадлежали его отцу. Думаю, их подбрасывают в воздух и то, какой стороной и в какой последовательности они упадут, должно о чем-то говорить.
– О чем?
– О будущем, но…
– Вот и я говорю! Прошлое ничего не значит. Дай-ка мне их!
Он взял фигурки, сжал их между двух ладоней и потряс, перетасовывая. Фигурки заклацали – громкий звук разнесся эхом в холодном сыром воздухе подвала. Я увидел отражение его рук, встряхивающих Кости судьбы, в огромном черном глазу мертвого Антропофага. И вот Малакки подбросил кости в воздух – они закрутились, переворачиваясь, и дробью осыпались на цементный пол. Малакки согнулся над ними, рассматривая, что получилось.
– Все – лицом вверх, – пробормотал он. – Шесть черепов. Что это значит, Уилл?
– Я не знаю, – сказал я. – Мне Доктор не рассказывал.
Вот я и соврал, пусть это и худший вид шутовства.
Я еле уговорил его пойти со мной на кухню, чтобы поесть что-нибудь. Я как раз ставил чайник на огонь, когда распахнулась задняя дверь и в комнату ввалился Доктор. Лицо у него было перекошено от тревоги и беспокойства.
– Где он? – взревел Доктор.
В этот момент Кернс вошел в кухню из холла, и вид у него был настолько же спокойный, насколько у Доктора взбудораженный. Кернс был элегантно одет и причесан; Доктор был растрепан и небрит.
– Где кто? – спросил Кернс.
– Кернс! Где вас носит?!
– «Я ходил по земле и обошел ее…» А что?
– Все приготовлено почти час назад. Ждут только нас.
– А который час? – Кернс театральным жестом вытащил из кармана жилета часы и открыл крышку.
– Половина одиннадцатого! – воскликнул Доктор.
– Да? Так поздно? – Он потряс часами под ухом.
– Мы не успеем, если не поторопимся прямо сейчас!
– Но я еще не завтракал.
Он посмотрел на меня, а затем заметил Малакки, который сидел за столом и смотрел на него завороженно, полуоткрыв рот.
– О, привет! Ты, должно быть, бедняжка Стиннет. Прими мои соболезнования. Такая трагедия. Не так обычно встречают Создателя, но как бы то ни было, все мы там будем. Вспомни об этом, когда в следующий раз приставишь пистолет к голове Уортропа.
– У нас нет времени завтракать! – настаивал Уортроп; он покраснел.
– Нет времени завтракать? Но я никогда не выхожу на охоту на пустой желудок, Пеллинор. Что ты там готовишь, Уилл? Яйца? Свари и мне два – без скорлупы в кипятке. Один тост. И кофе – самый крепкий, какой только можешь сделать!
Он опустился в кресло напротив Малакки и широко улыбнулся Уортропу, сверкнув идеальными зубами.
– Тебе бы тоже поесть, друг мой. Уилл Генри, ты вообще когда-нибудь кормишь этого человека?
– Я пытаюсь, сэр.
– Возможно, у него кишечный паразит. Меня бы это не удивило.
– Я подожду на улице, – сказал Доктор сдержанно. – Посуду мыть не надо, Уилл Генри. Констебль и его люди ждут нас.
Он вышел, хлопнув дверью. Кернс подмигнул мне.
– Голый нерв, – заметил он.
Он перевел взгляд своих пепельных глаз на Малакки:
– Насколько ты приблизился?
– Приблизился? – эхом отозвался Малакки. Казалось, он немного ошалел от мощи, исходящей от Кернса, от его притягательности.
– Да. Насколько ты приблизился к тому, чтобы нажать на курок и выбить ему мозги?
Малакки опустил глаза в тарелку:
– Не знаю.
– Не знаешь? Хорошо, я спрошу иначе: в тот самый момент, когда ты приставил дуло к его лицу, когда ты мог всадить ему пулю в лоб, разнести его череп на части, лишь слегка нажав на курок, – что ты почувствовал?
– Страх.
– Страх? Хммм… Ну, возможно… Но не почувствовал ли ты также определенного… как бы это сказать?.. Определенного восторга?
Малакки помотал головой. Он был потрясен, но одновременно, как мне показалось, заворожен и как-то подчинен, покорен этим человеком.
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Да прекрасно ты понимаешь! Момент эйфории, когда чья-то жизнь оказывается вот здесь, в твоей власти!
Он вытянул вперед руку, раскрыв ее ладонью вверх.
– И ты решаешь их судьбу – ты, а не невидимое сказочное нечто. Было у тебя так? Нет? Ну, что ж, надо полагать, для того, чтобы испытать это, нужно иметь настоящее намерение. Желание. Волю. Ты не намеревался его убивать, ты не хотел на самом деле снести ему череп.
– Мне казалось, хотел. А потом… – Малакки посмотрел в сторону, не в силах закончить фразу.
– Поэтическая натура и правосудие… Слушай, а вот мне интересно, если бы Уортроп постучался в дверь вашего дома и сказал твоей семье: «Скорее бегите отсюда, поблизости разгуливают безголовые людоеды!» – твой отец просто захлопнул бы дверь или отправил бы Уортропа в ближайшую психлечебницу?
– Это глупый вопрос, – сказал Малакки. – Потому что Уортроп нас не предостерег. Он никого не предостерег.
– Это не глупый, а философский вопрос, – поправил его Кернс, – и потому бессмысленный.
Когда мы наконец вышли, Доктор мерил шагами двор. О’Брайан стоял поблизости, рядом с большой телегой, в которой уже лежали чемоданы Кернса. Взглянув на них, английский денди всплеснул руками и воскликнул: