Осень

— Вот например… — Макото покосился на лежащую у костра Аску.

— Да, кстати, — оживился Сигеру. — Рей, детка, ты не находишь, что она сейчас должна лежать в изорванной одежде, истерзанная и с мукой в глазах?..

Аянами решила не отвечать. Во-первых, выступление двоих паяцев было так себе, во-вторых, общение с панибратски настроенными людьми ее всегда огорчало.

— Ясно, не находишь, — сказал внимательный Макото, возя подбородком по пламегасителю. В его очках играли мрачные блики костра. — А полагаю, ее сослуживцы сейчас примеряют нашей пленной какой-то схожий образ мученицы…

«Нашей пленной», — саркастически отметила про себя Рей. Это казалось ей очень милым и жалким — редкостно неприятное сочетание, как на вкус голубоволосой девушки. Она успела воспользоваться гостеприимством патрульных, и теперь вертела в руках опустевшую консервную банку. В желудке стало тепло, и даже раздражение звучало как-то глухо и доброжелательно.

— В конце концов, смотри сюда, детка. С точки зрения сослуживцев этой милашки, она сейчас жестко страдает, и из нее вытаскивают уйму ценной информации, да?

Макото повернул голову к Сорью и получил в ответ ровно-неприязненный взгляд.

«Такие не сдаются», — наконец решила дилемму Рей.

— Так что мы сейчас можем либо оправдать их страхи, либо… Вот о «либо» они не узнают, да. Страх все равно будет, пополам с надеждой. Короче, их страхи у нас в руках.

Рей смотрела в огонь, прикидывала, что курили эти двое, и планировала дальнейший маршрут. Спуск с перевала вел прямиком к одной из «белых зон», где мог быть кочующий лагерь. Судя по тому, что эти двое на посту, лагерь сейчас там, но именно Аоба и Макото могли просто увлечься и остаться, когда все снялись. Сколько Рей помнила их, они всегда были такими. Они изводили всех беседами о вечном, воровали медикаменты и собирали рыжее зелье, но еще никто не прошел их аванпосты, и обо всех опасностях они предупреждали вовремя.

«Милая девочка. Ты всегда такая молчаливая? Правильно, не болтай — и ты спасешь мир от слов».

Это был Аоба, Рей было восемь.

«Или ты болтаешь, или стреляешь. Время не терпит болтливых стрелков, потому что они его тратят. Кого? Время, конечно».

А это Макото. Рей было двенадцать, и ей впервые дали «кольт-коммандо».

Однажды она пришла к их посту, когда ее мучили кошмары после первых синхронизаций. Рей тогда впервые выпила предложенную ей мерзкую бодягу — и ей это неожиданно помогло. Именно поэтому Аянами Рей больше никогда в жизни не взяла в рот и капли спиртного.

«Если помогает, но непонятно как — лучше забудь», — сказал Макото.

Рей думала. Эти два болтуна всегда вызывали в ней воспоминания, но за нитью разговора она все же следила, хотя нить была путанной, узловатой и часто рвалась.

— Это все Ангел, да.

— Не знаю. Он взорвался рано утром, а мне было плохо с ночи, — задумчиво сказал Сигеру.

Макото Хьюга задумчиво пожевал губами:

— Быть может, Ангел напал ночью, но никто этого не понял? Все просто спали, а он слушал дыхание людей и решал судьбу спящих по их снам…

— Да, — подхватил Аоба. — А потом он отмерил каждому. Печальное пробуждение разума.

Аянами очень хотелось сказать что-то злое: призрак гибели лагеря встал перед глазами. Как всегда нашлись желающие показать Ангелу зубы, как всегда нашлись те, кто сбежал еще до приказа отступить, но ерничать по этому поводу… Рей слишком хорошо знала эту парочку, чтобы ругаться, да и в общем слишком ценила слова.

Маленькой Аянами Рей очень понравились слова о болтающих и стреляющих.

— Ангелы нарушают смысл существования. Они отбирают выбор: хлоп — и ты уже не повстанец, а холодец.

— Аоба! — Хьюга погрозил пальцем своему напарнику. — Тогда и противопехотная мина тоже нарушает смысл существования! Не надо путать смысл и бытие…

Рей поняла, что ее начинает клонить в сон — теплый, яркий и очень умный.

Она с детства читала все, что отыскивала, и эти двое всегда поразительным образом находили такие темы, о которых шла речь в толстых книгах. На обложках золотом шли звучные фамилии, внутри ломались копья, и слова там были куда изящнее, чем у этих двоих, но смысл… Рядом с Аобой и Макото Рей чувствовала себя странно, будто у очередного необъяснимого явления отчужденных территорий.

Ей вспоминались слухи, что эти двое вроде когда-то служили техниками в армии тогда еще нормальной Японии, что они дезертировали в один день, увидев первого Ангела, что они тогда только двое уцелели после бойни — много чего говорили, особенно, если учесть, что первый Ангел был много-много лет назад, а Сигеру и Хьюга…

«Сколько им лет?»

Аянами с трудом подавила улыбку: каждый раз она неминуемо приходила к этому вопросу, и всякий раз ответ ускользал. Девушка пощипала кончик носа, чтобы не заснуть, но все же заснула под мерный бубнеж двух вечных спорщиков.

«Капитан Сорью, полагаю, в ужасе», — такой была ее последняя мысль по эту сторону сна.

Аска лежала и забыла, как дрожать.

Двое спорщиков у костра бодро переиначивали Шопенгауэра и уже почти было перешли к законам Канта, изложенным в двух-трех ругательствах, когда Макото что-то почудилось, и тот отошел на тропу, выставив перед собой длинный ствол АК. Рыжая, стряхнув оцепенение, огляделась: Аоба задумчиво гладил цевье пистолета-пулемета и изучал текстуру камня, а лица Рей Аске не было видно, но она готова была поклясться, что конвоирша клюет носом.

«Вот сейчас было бы самое время бежать, а не тогда…»

Она скрипнула зубами, вспоминая провал. И хуже провала было лишь то, что проносилось у нее в голове сразу после: двое вооруженных мужланов, холод, мерзость, сама только мысль об их руках… Сорью поскрипела зубами. Она даже не сразу сообразила: допрашивать, пытать или насиловать ее никто не собирается.

И еще хуже было то, что где-то на задворках сознания она ощутила сперва недоумение, а только потом пришло сдержанное облегчение. Потом — полная дезориентация. И вообще, чувства были смешанными и странными: да, был страх, что ее просто так мучают неопределенностью, а потом возьмутся по полной программе. Был шок: эти двое строят философские диспуты, переругиваясь через чадящее пламя, а «Нулевая» преспокойно дремлет себе с пустой консервной банкой в руках.

«Обжора».

Аске есть не хотелось, хотя в животе все сводило — не то от голода, не то от плохо задавленного страха. «Это неправильные повстанцы», — думала она. Лежать на камнях было неудобно и холодно, волосы, до которых не дотягивалось тепло костра, едва только не примерзали к камням, а новые путы были куда крепче и лучше завязаны. Локти от них отекали.

«Им здесь легко и просто».

В нормальном мире — по ту сторону периметра — говорили разное. Говорили, что повстанцы уже не люди, что они променяли себя на возможность жить вне власти правительства. В казармах после отбоя судачили об уродах, которые рождаются здесь, ругали идиотов, польстившихся на плоть отщепенок. «Культ Ангелов» вообще был притчей во языцех, хотя во многие ужасы мало кто верил: все знали, какое управление выдумывает такие подробности.

«Они твари. И они другие».

Постукивая зубами, Аска думала, и это здорово отвлекало от леденящего холода. Первые трое повстанцев, с которыми ей удалось пообщаться, рассеяли все представления о туповатых кровожадных чудовищах. Капитан NERV переживала болезненную ломку и пыталась приучить себя к мысли, что это враги — не беглецы из аномального зверинца, не безумные сектанты-отщепенцы.

В горах выл ветер, притупляя чувства. Аске было холодно и страшно.

— Вроде все в порядке, — сказал Макото, подсаживаясь назад к огню.

Аска заметила, что Рей открыла глаза за несколько секунд до его появления.

— Ты прошлой ночью уходил где-то в это же время, — вдруг серьезным тоном сказал Аоба. — Может, Часовщик буянит?

— Часовщик? — удивился Макото. — Мы бы его точно разглядели.

Проговорив это, повстанец изобразил что-то над головой, иллюстрируя свои слова. «Видимо, изображает этого своего Часовщика», — догадалась Аска, и ей было совсем не интересно, что это такое.