Страница 3 из 14
– Поеду в Москву, – обернувшись, решительно заявила я. – Устроюсь там на работу. С приличной зарплатой мне дадут кредит, и я смогу его выплатить.
– Ты не представляешь, каково это – жить в большом городе, – мама всплеснула руками. – Непутевая Катька Щукина нигде не пропадет. Точнее, где она только не пропадала. А тебя, моя радость, мне страшно представить одну в Москве. Нет, не могу я тебя отпустить туда, это же почти за тысячу километров отсюда. А столько там всяких опасностей, сама видела в новостях! Убийства, грабежи! Жуть! Не хочу, чтобы ты попала в какую-нибудь некрасивую историю. Ты же и жизни за чертой нашей деревни не знаешь, куда тебе в столицу.
– Мам, не волнуйся. Я обещаю держаться подальше от подозрительных личностей, плохих компаний и темных мест. Все будет хорошо, я найду способ со всем разобраться и достать денег на операцию.
– Все равно, не хочу тебя отпускать одну в такую даль. Эх, лучше бы ты вышла замуж за нормального парня и с детками уже нянчилась, чем со мной. Не так было бы мне страшно помирать, зная, что скоро внук или внучка родится.
– Ну разве что встречу столичного принца – интеллигента с белозубой улыбкой, – я усмехнулась, сама не веря сказанному, и добавила серьезнее. – А помирать тебе слишком рано. Еще жить и жить.
– За принцами гоняться – дело пустое. Чем Колька тебе нехорош? Он по тебе сколько лет тоскует? А ты его на порог не пускаешь. Почему? Давно бы пристроенная была, а не в девках сидела. Вот дождешься, и последние разбегутся.
– Как будто не знаешь? – уперев руки в бока, звонко фыркнула я. – Пьет твой Колька, как последняя свинья. А как глаза зальет, так с забором идет драться. Где тот забор, а где жена и дети? Год, два и как Клавка ходить мне в черных очках в самый разгар зимы и говорить всем, что дверцу не закрыла. Уж лучше поехать в Москву на заработки, чем такая женская доля!
Я отвернулась, обиженная тем, что мама вновь затянула старую и надоевшую до зубного скрежета песнь о том, что негоже в моем возрасте о деньгах думать. Все детишек к тому времени нянчат, одна я неприкаянная. И так настроение хуже некуда, так она еще масла в огонь подлила.
– Выпивает маленько, спору нет, – признала мама, и тут же, как обычно, принялась считать “лучшие качества” жениха. – Да, кто же в деревне и не примет стопку на грудь для согрева? Но зато работает в райцентре и домой является как штык, а не с мужиками в баню. А еще Колька тихий, даже под мухой не бузит, забор – он все выдержит.
– Сегодня тихий. Завтра – буйный. Не то же самое разве, вспомни, стало с моим отцом? Еще скажи, он дрался, когда ты замуж за него выходила, – я погладила прыгнувшего на подоконник черного кота, успокаивая нервы.
– Твоя правда, – мама уныло опустила голову, воспоминания об отце в нашем доме давно стали запретной темой.
О покойниках говорят либо хорошо, либо ничего, а мы хорошего и припомнить не могли. Папой я называла его в раннем детстве, и то со слов матушки. А лет с пяти звала только нейтрально и недоверчиво – отец. Порой чужой дядя относится лучше, чем мой близкий и родной человек. Примерно в то время он потерял работу и вконец спился. Больше десяти лет минуло, как отца не стало, а меня по-прежнему дрожь пробирает, стоит вспомнить его злую опухшую сизую рожу с очередного недельного запоя.
Маму он лупил нещадно. Меня она прятала и защищала как могла, и то иногда прилетало. Деться от домашнего мучителя нам было некуда, учитывая, что у бабушки и дедушки полон дом взрослого люда и малышни. Они приглашали пожить хоть на время, но мама не хотела еще сильнее стеснять родню. Избавление пришло нежданно-негаданно. Жарким летом полез отец пьяным купаться в речку, да так и потонул, забрал его известный своим коварством омут.
Вот по этой причине и боялась я замужества, пуще любой напасти. Если хорошенько подумать, то за кого выходить? Все толковые парни сразу после школы уехали в большие города и там женились, а теперь они своих детей летом привозят на каникулы к бабушкам и дедушкам. Остались лодыри да выпивохи, от которых толку мало на хозяйстве. Больше горя с таким под боком накличешь, чем радости найдешь. Что есть мужик в семье, что нет его, а чаще – лучше бы и не сажать себе ярмо на шею.
Мама все корила меня за привередливость. Думаю, она уже сама сто раз пожалела о том, что привила мне любовь к чтению. В отличие от других девчонок, я с детства привыкла проводить вечера в компании не ребят, а любимых книг. У нас в доме целая комната была отведена под домашнюю библиотеку. На полках добротного старинного шкафа под стеклом хранились собрания сочинений классиков русской и мировой литературы. И так впечатлили меня те книжные образы аристократов с изысканными манерами, верных, честных и доблестных, что всех встречных парней я невольно сравнивала с этими призрачными миражами, и, понятное дело, сравнение это выходило не в пользу реальных людей. Не счесть, сколько раз я себя убеждала в том, что давно уже нет на всем земном шаре таких благородных господ, да и в галантные века не так уж и много их было в жизни, как на страницах романов. Да вот напрасными были все мои жалкие попытки победить красивые мечты и примириться с неприглядной реальностью. Словно в издевку снились мне пышные балы и статные офицеры. А уютными вечерами, когда по всей деревне опять не было света, и я сидела, перечитывая любимую книгу при свечах, казалось, что стерлись границы времени, старые часы с кукушкой отсчитали сто лет назад и вот-вот в дверь кто-то постучится. Я открою ее и увижу красивого благородного офицера. Он отвесит мне поклон, приложит руку к своей груди и скажет приятным трезвым голосом:
– Давно я в вас влюблен, прекрасная Снежана! Но все никак не мог собраться с духом, чтобы предстать пред вашими светлыми очами. И вот я здесь, скромно стою у порога. Молю вашу милость о том, чтобы не прогнали прочь, а приняли мое искреннее предложение. Ответьте, не томите израненное страстными терзаниями сердце бравого гусара… Согласны ли вы стать моей женой?
***
Стоило маме на следующее утро проговориться подруге Любе о страшно дорогой операции и моем глупом, по ее мнению, желании поехать в Москву, как понеслась новость по деревне. Главной разносчицей стала мать Любы, сельская староста Зинаида Семеновна. Если уж эта бойкая старушка что где услыхала, о том вся округа за день узнает. На сей раз старосте было не до сплетен. Дело-то нешуточное. Надо помочь уважаемой учительнице, оказавшейся в поистине бедственном положении. Не спросив маминого на то разрешения, Семеновна организовала сбор средств на ее лечение в дорогущей клинике.
К часу дня, когда я заскочила домой на обед из магазина, где работала продавцом-кассиром, жители Больших Улиток по давней привычке его называли Сельпо, то удивилась новостям таким. Я спешила проведать маму. Меня сильно беспокоило, что у нее все чаще случались головокружения. Переживала, как бы она не упала и не ушиблась, совсем плоха стала. Просила ее быть осторожнее и оставаться дома, а мама не слушалась. То во двор пойдет кур кормить, то свиней проведать. Дома говорила, не могу сидеть – света белого не видеть.
Едва я ступила за калитку, как услышала шум женских и мужских голосов. Вошла в большую комнату, а там уж собралась целая делегация: Семеновна с двумя подружками, почтальон, бывший председатель колхоза, три совсем старенькие бабульки, прислуживающие в церкви, тракторист, ответственный за уборку дорог в нашей и ближайшей деревнях, и оказавшаяся в Больших Улитках проездом неизвестно чья молодая родственница, которую бойкая староста изловила на деревенской околице.
– Я всем верну. Не беспокойтесь, – приговаривала мама, стыдясь принимать деньги, которые настойчиво ей передавали пришедшие в дом люди. – Мы с дочкой скоро продадим поросят от пестрой свиньи. А там и белая свинья должна принести. Ни перед кем в долгу не останемся.
– Продай-ка ты мне, Марья Васильевна, пяток белых курей, – потянула маму за рукав Семеновна. – За каждую куру заплачу как за десять. В счет пожертвования. Ну-ка пойдем вместе выбирать.