Страница 8 из 17
– Скорее! Скорее! – Встретил их Тотлебен. – Расчищайте амбразуры!
Впереди на возвышенности за Лабораторной балкой все было затянуто дымом. В этом дыму вспыхивали красные огоньки и вскоре на бастион прилетали ядра или бомбы. Ядра врезались в насыпь, поднимая фонтаны песка и камней, разрывая на части людей, попадавшихся на их пути. Бомбы лопались, разнося смертоносные осколки.
– Не дрейфь, пяхота! – кричали моряки, лихо управляясь с пушками. – Сейчас мы их заткнём!
Вдруг земля под ногами у Павла взбрыкнулась. Его подбросило, кувыркнуло. Он больно грохнулся грудью оземь. Сверху навалилось что-то тяжёлое, придавило намертво. Дыхание перекрыло. Не пошевелить ни рукой, ни ногой. Темнота в глазах. Ничего не слышно. Кто-то вцепился в правую руку и сдавил со всей силы, будто пытался отодрать мясо от кости. С дрогой стороны чья-то нога била Павлу в бок. Ребра трещали. Он пошевелил головой и едва мог вздохнуть. Правая рука онемела. Каблук бил и бил под ребра, не давая потерять сознание. Господи, – мысленно взмолился Павел, – дай же ему или мне умереть поскорее! И сразу же удары стихли. А дальше…. Павел смирился с мыслью, что это конец, и он ничего не сможет сделать. Сознание уплывало. Земля ещё подрагивала, но тяжесть, сдавившая его, как в тисках становилась все меньше. Он, как будто растворялся в земле….
Вдруг металлический лязг привёл его в чувство. Лопата вгрызлась прямо под его лицом. Ещё бы вершок – и срезала нос. Голова приподнялась вместе с землёй. Дохнуло свежестью. Павел судорожно глотнул воздух с каким-то странным визгом.
– Живой! – раздалось издалека, с того берега реки, откуда-то с неба…. – Живой!
***
Павел пришёл в себя окончательно, когда почувствовал, как ему в лицо плеснули холодной воды. Сильно болели ребра слева. Правая рука не слушалась. На зубах скрипел песок. Он машинально потянулся к кувшинчику, набрал в рот холодной воды, выплюнул горечь вместе с песком. Глаза резало. Он промыл их. Так-то лучше.
– Ваше благородие! Слышите?
Перед Павлом возникло расплывчатое лицо Самылина. Наконец взгляд сфокусировался. Появились звуки. Все ещё грохотали пушки.
– Что? – спросил Павел, как будто очнулся.
– С воскресеньем! – пошутил Самылин.
– Что было?
– Да, так. Бомба в пороховой погреб угодила.
– Желобов где?
– Унесли.
– Живой?
Самылин с сожалением покачал головой.
– Еле пальцы разжали. Он в вашу руку вцепился, как будто с собой уволочь хотел.
– Много народу убило?
– Кто же считал? Наверное, больше сотни. Иных так разорвало – пойди собери. Передняя стена вся в ров упала.
– А штурм начался?
– Пока не слышно. Да уже канонада смолкает. Наши им показали, как стрелять надо. Давайте, я лучше вас на квартиру отведу.
– А Тотлебен?
– Подполковник? – Самылин вытянул шею, поглядел по сторонам. – Да, где-то бегает. С ног его сбило взрывом, так, он тут же поднялся – и вновь командовать сапёрами.
– Это хорошо. Но я никуда не уйду. Я нужен Эдуарду Ивановичу, – упрямо сказал Павел.
Он попытался подняться. Ноги тут же подкосились. Перед глазами все поплыло и закружилось.
– Нет, так не пойдёт. Только мешаться будете.
Самылин подхватил Павла под плечо и повёл к дороге.
– Эй, милостивый государь, куда путь держишь? – крикнул матрос, завидев телегу с ранеными. Приземистая гнедая лошадёнка еле тащила воз. Рядом широко вышагивал высокий мужик с пышными усами в заношенной матросской бастроге. На голове старая матросская шапка.
– Маняшка, место есть для ахфицера? – кинул он через плечо.
– Есть, тятя, – звонко ответила девчонка лет семи в беленьком платке и синем сарафанчике. – У меня, тут, с краюшку можно пристроить.
– Вот, чудак, ты чего ребёнка таскаешь с собой? – разозлился Самылин, усаживая Павла на уголок телеги. – Не видишь, что творится?
– Не ругайся, дядя, – строго осадила его девочка. – Мне тётка Глаша за ним смотреть наказала.
– Ох ты, беда белобрысая, чего тебе за тятей смотреть?
– А то, чтоб он не пил. Спустит все деньги на вино, что потом есть будем?
– Ладно, трогай! – приказал Самылин.
Телега заскрипела, покачиваясь на ухабах. Ядра на излёте рыхлили землю на склоне и скатывались к дороге. Пятеро раненых, все в кровавой одежде, кое-как перевязанные тряпками, лежали на подстилке из сена. Двое офицеров были без сознания, а может уже отдали Богу душу. Один солдат с раздробленной рукой слабо постанывал. Ещё двое матросов лежали тихо. Девочка сидела на краю телеги, свесив босые ножки. Прижимала к себе жестяную солдатскую манерку. Заслышав стон, она опускала в широкое горло манерки тряпочку и смачивала солдату губы.
Голова у Павла ещё гудела, и он не до конца понимал, что творится кругом. Но эта маленькая девочка…. Боже, что она тут делает? Какой безумный художник пририсовал её на этой картине?
– Ты не боишься? – спросил девчушку Павел.
– Чего? – не поняла она, взглянув на него ясными серыми глазами. Павлу даже стало как-то не по себе. Да как она сюда попала с таким ангельским взглядом? – Нет, – коротко ответила. – Хотите пить, барин?
– Тебя Маней звать?
– Машей. Это мама меня Маняшкой кличет.
– Почему она тебя отпускает?
– Стой, куда прёшь! – раздался возглас впереди. Телега резко встала. Девочка чуть не свалилась. Павел успел её поддержать. Лёгкая, хрупкая. Не место ей здесь.
Мимо них на холм, солдаты, человек двадцать закатывали тяжёлое полевое орудие. Следом, быстрым шагом прошла рота егерей.
– Но, родимая!
Телега вновь тронулась. Девочка опять чуть не упала. Ей показалось это забавно, и она звонко рассмеялась. Да что же это твориться? – ужаснулся Павел. – Она смеётся! Она ничего не понимает! Она ничего не боится! У неё такой забавный смех…. Щёчки пухлые, румяные….
– Ты похожа на булочку, – вырвалось у него. Показалось, это не он сказал.
Она ещё звонче рассмеялась.
– Почему ты смеёшься? – удивился Павел. А он хоть сам понимал, что говорит?
– Ой, барин, мы же с тятей булками торгуем, – объяснила она.
Павел рассмеялся вслед за ней, но вдруг подумал: Боже, что я делаю, Жернова убили, а я ржу, как конь. И Александр….
Александр!
Он соскочил с телеги. Самылин тут же кинулся его поддержать.
– Я смогу, – остановил он его. – Нам надо к гавани.
– Да, куда же вы?
– Я в порядке. Сам дойду.
Павел порылся в кармане, достал медный пятак и протянул девочке.
– Зачем? – удивилась она.
– Купишь себе что-нибудь.
– Нет, не надо мне. Вам больше деньги нужны. Вы раненый, – сказала она.
Телега поехала дальше.
– Вот, чертёнок белобрысый! – усмехнулся Самылин.
– Пошли, – потащил его Павел.
– Так, куда вы, ваше благородие?
– Ты знаешь где «Владимир»?
– Чего знать? Он за спиной стоял, в Корабельной бухте, да через наши головы палил.
Четверо арестантов в серых робах шли с носилками. В носилках лежал флотский офицер с перебитой рукой.
– Вы откуда? – спросил Павел.
– С Малахова, – ответил один из арестантов.
Офицер открыл глаза.
– Стой, стой, – слабым голосом попросил он. – Табачком не угостите?
Самылин достал кисет.
– Трубка у меня в кармане, дотянуться не могу. Будьте любезны.
– Ваше благородие, поспешать надо. Кровью истечёте, – посетовал арестант.
– Да, ничего со мной не будет, – безразлично ответил офицер. – Коль суждено, так помру. А перед тем, как мясник надо мной измываться будет, покурить хочу.
Самылин набил ему трубку, расчадил. Офицер схватил трубку уцелевшей рукой, жадно затянулся дымом.
– Что там, на Малоховом? – спросил Павел.
– Все орудия сбили, черти, – сказал офицер. – Стреляют ещё только те, что за бруствером спрятаны, да и то – половина. Хорошо, что гласис додумались насыпать. Так бы всех перебили. Бомб нам понакидали – ступить негде.
Вновь загудела канонада. Показался вестовой штаба на лошади.
– Где бой? – спросил у него Павел.