Попасть не пропасть.

Глава 18

Дорога вначале до Москвы, а затем до Санкт-Петербурга прошла неожиданно быстро. Уже в конце ноября мы прибыли в столицу. Минометчики отправились в казармы батальона, а я с Бенкендорфом устроил знатную гулянку для офицеров, которую почтил своим присутствием Аракчеев, высоко оценивший мои музыкальные экзерсисы.

Артиллеристы, царь отдал приказ!

Артиллеристы, зовёт Отчизна нас!

Из сотен тысяч батарей

За слезы наших матерей,

За нашу Родину — огонь! Огонь!

Припев этого марша раз двадцать за вечер пугал окрестных кошек и собак, исполняемый громким хором нетрезвых мужских голосов. Алексей Александрович в конце вечера сообщил, что будет говорить с государем, дабы гимном гвардейского артиллерийского батальона стал этот марш. На следующий день мы с Александром Христофоровичем отправились в столичный ратгауз*, откуда чинуши отфутболили нас в Комиссию по снабжению резиденций припасами, которая с 1798 года ведала градостроительством в Санкт-Петербурге. Место для столичного дома Светлейшего князя Двинского нашлось рядом с казармами Преображенского полка и Таврическим дворцом. Теперь надо было искать управляющего и архитектора, которые займутся постройкой пусть не полноценного дворца, но уютного дома точно, а пока я разместился в своей прежней квартире, где к моему возвращению Галина — так звали кухарку — приготовила торжественный обед и всплакнула от полноты чувств.

За время моего отсутствия в штате батальона произошли определенные изменения. Рота, которая сопровождала меня в северном вояже, получила наименование отдельной гвардейской минометной роты. Командиром был назначен хорошо известный мне поручик Александр Эйлер, который умолял Аракчеева отправить его в Дунайскую армию. Ведь именно там намечались ближайшие боевые действия против турок или цесарцев. Вероятнее всего весной придется помогать Наполеону вывести войска из Египта, а уж кто будет против, с тем и будем воевать. Именно с этим подразделением мне предстояло весной отправиться на юг. В штабе батальона я увиделся с академиком Эпинусом и доложил ему о нашем с Армстронгом успехе в деле получения искусственных алмазов. Почтенный ученый муж разволновался, как мальчишка, и немедленно отправился к Гаскойну, дабы вытребовать Армстронга в столицу, где мы должны были продемонстрировать результат эксперимента по производству алмазов.

Поручик Эйлер, который теперь служил непосредственно под моим началом, присоветовал мне своего дальнего родственника из остзейских немцев Рудольфа Шнитке в качестве управляющего строящимся домом. При взгляде на Руди сразу вспоминались недоброй памяти «белокурые бестии». При росте в одну сажень Рудольф выглядел практически квадратным, его руки могли соперничать с моими ногами своей толщиной и были увенчаны внушительными арбузами кулаков. На белокурой голове с крупными чертами лица безжалостными кристаллами льда смотрели на окружающую действительность пронзительно синие глаза. В общем, Рудольф Шнитке выглядел эдаким диким викингом, прямиком попавшим в цивилизованный девятнадцатый век из века девятого и готовым крушить черепа врагов своей огромной секирой во славу Одина. Несмотря на устрашающий вид полного отморозка, Рудольф был очень умным, аккуратным и честным человеком. Он долгое время работал помощником по градостроительным делам городского головы Ревеля и покинул свою должность из-за преобразования Ревельского наместничества в Эстляндскую губернию, где губернатором стал Андрей Андреевич Лангель, его давний недоброжелатель. Приняв безработного викинга в свою команду, я с облегчением спихнул на него все заботы по строительству родового гнезда князей Двинских, оставив за собой только общий контроль расходов и утверждение внешнего вида будущего дома.

Недаром в народе говорят: понедельник — день тяжелый. На понедельник седьмое декабря меня вызвали к государю. И хоть прегрешений особых за мной не водилось, а даже наоборот — посмотришь на меня и увидишь комсомольца, спортсмена и просто красавца, но все равно боязно. Причем меня не просто вызвали на доклад к императору, а пригласили отобедать с Высочайшим семейством. Бенкендорф, вручив мне пригласительный адрес, по секрету сообщил, что инициатором обеда выступила императрица Мария Федоровна, которую очень заинтересовал автор нового марша Гвардейского артиллерийского батальона и нескольких романсов. С собой мне было велено захватить потребный для музицирования инструмент.

Третьего декабря граф Суворов-Рымникский, Светлейший князь Италийский прибыл в расположение батальона с целой свитой из пехотных генералов. Весь день был посвящен разбору операции по освобождению Архангельской губернии от английских захватчиков и тактики применения минометных подразделений на основании полученного опыта. Ничего особо умного и выдающегося придумать не удалось ввиду единственного проведенного боя с массовым применением минометов. Зато мне удалось отозвать Александра Васильевича и в присутствии академика Эпинуса предложить изготовить еще один алмаз к моей встрече с императорским семейством. Суворов посмотрел камень, получившийся у нас с Армстронгом, и согласился попробовать в субботу пятого декабря.

В пятницу я отправил Гришку к Гаскойну на Петербургский литейный завод с наказом без десяти фунтов доменного графита не возвращаться. В субботу утром в расположении батальона было людно. Неугомонный внук великого математика оповестил всех о том, что его командир с самим Александром Васильевичем алмазы делать будут. Даже Аракчеев, несмотря на выходной день, был с утра на рабочем месте. К моему удивлению, у него в кабинете, кроме Эпинуса и Суворова, присутствовал граф Обольянинов. Главный душитель свобод в России делал вид, что заехал с внеочередной проверкой режима секретности и это абсолютно случайно совпало с нашим экспериментом.

Эпинус предложил начинать, и мы с Александром Васильевичем пошли на артиллерийский двор. Там на листе железа уже лежала приготовленная кучка графита с Петербургского литейного завода, немного отличающаяся по цвету от Петрозаводского доменного. Я рассказал Суворову, как мы с Армстронгом подружили земляной «Пресс» и электрическую «Шаровую молнию», и началось священнодействие синтеза алмаза. «Пресс» у Александра Васильевича получался намного мощнее, чем у Армстронга, — все-таки разница в силе между ними была огромной. Я постоянно вынужден был прибавлять прочность и температуру своего шарика высокотемпературной плазмы, а князь Италийский знай себе плющил и плющил. Наконец, после двадцати минут предварительного нагрева материала, я дал отмашку усилить давление до предела и понял, что не сдержу долго мощь «Пресса». Александр Васильевич просто разрушит своим плетением мой магический конструкт. Выдержав на максимуме температуру еще две минуты, я подал команду снижать давление. Никаких визуальных эффектов в этот раз не было. Просто в момент рассеивания наших плетений из центра буйства сверхмощных магических возмущений на лист металла упал большой комок спекшегося графита. Эпинус с дрожью в голосе велел принести молоток и подошел к горячему невзрачному куску. После первого легкого удара все присутствующие затаили дыхание. Третий удар, наконец, расколол шлак, и внутри ровным синим цветом засиял получившийся кристалл. Аракчеев с Обольяниновым ахнули, а Александр Васильевич медленно сказал: «Вы чертовски везучий человек, Иван Михайлович, этот голубой алмаз утроит магическую мощь императрицы.»

Эпинус очистил получившийся кристалл, размером с кулак взрослого мужчины, насыщенно синего цвета.

— Действительно, двойник «голубого француза» * получился. Ее Императорское Величество Мария Фёдоровна с этим накопителем легко достигнет по уровню силы ранга Светлейшей княгини, — задумчиво рассматривая камень, сообщил академик.