Десять железных стрел

Сэл уставилась на него. А в тех байках говорилось, что она никогда не моргает, или это он только что сам выдумал?

Сэл подняла руку. Мерет заставил себя не отвести взгляд.

Ее ладонь метнулась к его поясу. Нутро заледенело, Мерет пришел в ужас, ожидая увидеть торчащее из его тела лезвие. Перехватило дыхание – Сэл медленно оттянула руку обратно.

В руке она держала бутылку виски, которую Мерет уложил ранее в сумку.

– Эвонин. – Глаза Сэл распахнулись чуть шире. – Черт, пацан. Тебе это для чего?

– Дезинфекция ран, – ответил Мерет.

Она уставилась на него так, будто он только что оскорбил ее мать, потом указала подбородком на бессознательную девушку.

– Сколько нужно на лечение?

– Я… я не знаю. Половина, думаю?

– Убежден?

– Нет.

– Так убедись.

Он оглядел женщину на земле, кивнул.

– Половина.

Сэл Какофония кивнула в ответ. А потом вытащила зубами пробку, выплюнула ее, запрокинула бутылку и не останавливалась вдохнуть, пока не выхлебала ровно половину.

Вернула остаток Мерету, облизнула губы, сплюнула на землю.

– Я расскажу, – произнесла Сэл, – но тебе придется кое-что мне пообещать.

Мерет уставился на нее. Она окинула взглядом место крушения.

– Ладно.

– Не стану брать с тебя обещание меня простить, – продолжила Сэл, – но когда я закончу…

Она закрыла глаза, подставилась черному ветру.

– Пообещай, что попытаешься.

2. Долина

Так вот, о чем это я?

А, точно.

О резне.

Заметила я не сразу – все-таки в глаз стекала кровь, – но его бдительность ослабла. Усталые руки уже держали меч не так высоко, как прежде, кончик протащился по земле, когда противник ринулся ко мне, вздымая клубы пыли, со рвущимся из глотки криком:

– Сдохни, Какофония!!!

Он взревел и уже в двух шагах замахнулся. Я обогнула его клинок, вставая на пути, и вскинула свой. Блеснула сталь. Всплеск алого окрасил воздух. Меч противника пролетел мимо, обжег мне щеку и пустил кровь.

А вот мой меч…

На моем мече оцепенело тело. Глаза застыли в ужасе, не мигая, и все же он никак не мог опустить взгляд на четыре дюйма стали, торчащие у него из живота. Губы задрожали, он силился найти последние слова, сделать их значимыми. Понятия не имею, были они таковыми или нет. Когда он их произнес, они хлынули пузырящейся рекой крови изо рта в грязь.

Куда затем рухнул и он сам три мгновения спустя, когда я выдернула оружие.

Там он и остался лежать, неподвижный. Очередным темным пятном на очередном клочке темной земли.

Прямо как и остальные четверо.

Как только воздух перестал звенеть сталью и криками, я опустила клинок. Дыхание вышло горячим, слюна – алой. Она шлепнулась на щеку мертвой женщины, но не думаю, что та стала бы возражать – как-никак это вовсе не худшее, что я с ней сделала. С любым из них.

Я дала им все возможности. Забрела в их долину с обнаженными клинком и распростертыми объятиями, в ожидании. Явилась, проорав свое имя и облаяв имена этих людей. Явилась без уловок, без утайки, без коварства – только с мечом и руганью. И теперь они мертвы.

А я до сих пор жива.

Мудаки.

Отдам им должное, старались они изо всех сил. Мое тело усыпали порезы – ссадины, пара легких ран, одна серьезная рана, которая, как мне думалось, меня и прикончит, – однако кровь, что высыхала на холодном горном воздухе у меня на груди, по большей части принадлежала не мне. Дыхание драло легкие. Болели шрамы, болели кости, болело тело. Но сдаваться оно было не готово.

А это означало, что мне все-таки еще надо разделаться с магом.

Щелкнул курок, загудела тетива арбалета, взвизгнул болт. Я подняла взгляд. Болт, длиной с мою руку, пролетел мимо головы и воткнулся в ствол сухостоя в десятке футов.

Я посмотрела вперед, на отрезок темной земли. В ответ на меня ошарашенно уставился молодой человек, держащий слишком большой для него разряженный арбалет. Шмыгнула носом, вытерла со щеки кровь.

– Епт, пацан, – произнесла я. – Я ж тут не шелохалась. Я ж тебя даже не видела. И ты все равно промазал. – Я обвела себя, забрызганную кровью его товарищей, ладонью. – Мне как, поближе подойти?

Я зашагала к нему, меч тяжело оттягивал руку. Потом потрусила быстрее. Только увидев, как пацан схватил новый болт, побежала.

Он кончился как личность и начался как размазня: дрожащие губы, что силились найти слова, неуклюжие руки, что силились зарядить арбалет. Если б я прождала достаточно долго, он, может, меня б и убил. Может.

Но мне совсем не нужно, чтобы народ трепался, мол, Сэл Какофонию прикончил какой-то говнюк и мазила.

В ушах стоял хруст сухой земли под ботинками. Меч запел, высоко вскинутый. Вся боль, все порезы забылись в том, как методично пружинили ноги, колотилось сердце, а оружие в руках вопияло о большем.

Пацан снова выстрелил. Болт ушел совсем уж мимо. Пацан сдался, выронил арбалет и дрожащими руками потянулся к поясу. Я думала, выхватит меч, тоже слишком для него большой. Однако пацан вытащил щербатый медный рог и прижал к губам.

Он дунул два с половиной раза, звук эхом разнесся по долине. Половинка оборвалась столь же внезапно, как выпал из ладоней рог – когда я рубанула мечом поперек груди. В небо брызнула алая жизнь. Пацан рухнул на колени, рядом с рогом и арбалетом, словно всего лишь очередная бесполезная вещь, не сумевшая меня убить.

Я проследила, как он упал ничком в пыль. Ощутила мимолетное желание перевернуть его, позволить погибнуть достойно, лицом к лицу. Но не смогла.

Я не хотела узнать, насколько он юн.

Пацан умер слишком быстро, чтобы я успела его хорошенько рассмотреть, но судя по тому, как он сражался, он не был создан для бандитской жизни. Небось деревенский полудурок, который до усрачки боялся осесть и сдохнуть в захолустном городе или где там еще его завербовали. Убивать его было необязательно, я знаю. Я могла его разоружить, сломать ему запястье, избить достаточно жестко, чтобы ему пришлось ползком возвращаться к прежнему, каким бы оно ни было, житию.

С другой стороны, пацан мог бы убить меня. И мы не встряли бы в эту передрягу.

Так что, если подумать, это ж он во всем и виноват.

По долине пронесся холодный ветер, палантин захлестал мне по лицу. Я натянула ткань на голову плотнее, уставилась на тело пацана и задалась вопросом, знал ли он, что умрет вот так, когда Касса Печаль затянула его в свою банду.

В глаза бросился внушительный особняк, нависающий над царством потрескавшейся земли и сухостоя, которое и было долиной. Ну, некогда внушительный. Давным-давно некий имперский хлыщ-аристократ возвел себе среди тихих ручьев и пологих лесов загородный дом. Потом сюда пришла война с Революцией, иссушила ручьи, выжгла леса, и разоренное поместье осталось стоять на милость того падальщика под личиной человека, что сумеет его присвоить.

Которым на сегодняшний день был скиталец, чье имя я давным-давно внесла в список.

Я расскажу тебе, что она сделала, раз уж оказалась в моем списке, как и то, для чего он предназначен. Но, учитывая, что я только что убила пятерых, ты, думаю, уже можешь догадаться.

Я, бросив трупы в пыли, отправилась к особняку. Скользнула взглядом по заколоченным окнам, выискивая торчащие меж досок арбалеты. Но все, что меня поприветствовало – это тени. И охренеть какие здоровенные двери.

Я уставилась на них, причмокнула. Потянулась к поясу, вытащила флягу. Глотнула от души, чтобы виски обжигающей волной прокатился по горлу.

– Никаких стрелков, – проворчала я. – Но рог они наверняка слышали. А значит, делаем вывод, что или у Кассы на всех не хватает оружия, или его-то достаточно, а вот ручных головорезов маловато. Времени на вербовку и вооружение у нее нет. Сюда она явилась в спешке.

Я запрокинула голову, разглядывая ветшающий, обращающийся в руины особняк.

– Она испугана, – пробормотала я.

На холоде я ощущала его тепло острее обычного. Тепло того, что жгло мне бедро, распаляясь в кожаной кобуре. С дребезжащим медным смехом существо, которое всегда меня сопровождало, заговорило голосом дыма и пламени.