Страница 10 из 19
– Я не могу уже стоять. Мне тяжело, – шмыгнула носом Анюта.
– Не хочешь стоять, ложись – сказал третий мужчина, которого во время разговора называли Лысым. Внешне он не отличался от остальных. Такой же накаченный и со злыми глазами. Вот только в отличие от остальных, волосы у него были. И почему он «лысый» оставалось загадкой. – А мы сейчас рядом приляжем, – продолжал он.
– Нет, – попятилась назад Анюта. – Нет, не надо…
– Надо, – услышала она в ответ и все повторилось по новой. Всё насилие, все побои и все издевательства. На этот раз, после окончания этого животного марафона, ее не послали в ванную, а оттащили в одну из комнат и бросили на пол.
Открыв глаза, Анюта не понимала, спала она или была без сознания. Тело все ломило, в голове вспышками вставали, произошедшие с ней накануне моменты. Что будет с ней дальше? Что ей делать? Оперевшись на локти, она начала пробовать подняться.
– Проснулась? – услышала она женский голос.
Повернув голову, Анюта увидела молоденькую девушку, с через чур ярким макияжем, одетую в полупрозрачный халатик и дующую на только что накрашенные ногти.
– Как ты себя чувствуешь? Очень паршиво?
– Очень, – положив обратно на пол голову, ответила Анюта.
– Сочувствую. За что тебя так?
– Ни за что.
– «Ни за что» так не дерут.
Не успела Анюта ничего ответить, как дверь открылась и на пороге появился Лукавый.
– Очухалась? Ползи сюда, пацаны ждут.
– Я больше не могу, – взмолилась Анюта. – Еще такого раза я не выдержу.
Но Лукавый, не слушая ее, подошел, взял за руки и прям лежачую потащил за собой, волоча по полу. Притащив в другую комнату, он бросил ее на пол. Сидевшие там мужчины не были ей знакомы, но они проделали с ней, то же самое, что делали вчерашние отморозки. Все о чем могла молить Анюта, это что бы позвали Вадима. Что она согласна. Она будет на него работать. Она будет торговать собой, лишь бы эти жестокие оргии прекратились. Потом ее опять оттащили в комнату. А потом опять за ней вернулись. Такие массовые насилия продолжались изо дня в день. Анюта уже ничего не чувствовала и не осознавала. Она была как мусорный мешок, который вытаскивали, что-то запихивали и выкидывали обратно. Она стала совершенно безвольным и беспомощным существом. Вульгарно-накрашенная девица, которую она увидела тогда, когда очнулась после первого дня насилия, один раз пыталась заступиться, когда за Анютой пришли в очередной раз:
Серег, вы же ее до смерти затрахаете. Посмотри на нее. Она уже еле живая.
– Шлюх еще не слушали, – огрызнулся Лукавый. – Хочешь, тебя вместо нее оприходуем, что бы рот свой не открывала. Хочешь?
– Нет, – девушка опустила глаза и замолчала. Время шло. Ничего не менялось. Анюта уже привыкла к своему никчемному и мучительно-болезненному существованию и перестала, надеется на какие либо перемены. Когда открылась дверь, она уже знала, что это за ней. Закрыв глаза и готовясь к очередной порции подневольного грязного секса, Анюта услышала голос Вадима.
– Аня, просыпайся. А ты вон пошла отсюда – обратился он к перекрашенной девице. Девчонка вышла, а Вадим присел рядом с Анютой на корточки.
– Привет.
Анюта открыла глаза и молча, смотрела на Вадима. Она смотрела и не понимала, за что он так с ней? Что она ему такого сделала, что он просто изуродовал ее? И морально и физически. Ведь, по сути, она ему ничего не делала. Какие два миллиона? Какой долг? Да и за что? За то, что она полы мыла? Господи, какой бред! Она смотрела ему прямо в глаза и слезы катились по ее щекам. Вадим не выдержал ее взгляда, встал и подошел к окну.
– Мне сказали, что ты хотела меня видеть. Что ты согласна с моим предложением.
– Да, я согласна.
– Как ты себя чувствуешь? – повернулся он к ней.
– А как ты думаешь? Ты уничтожил меня, Вадим. Растоптал. Как ты думаешь, как себя после этого чувствуют люди? Я же тоже человек. Во всяком случае, была когда-то…
Вадим молча смотрел на нее, и в его глазах она увидела некую жалость к ней, сочувствие и стыд за содеянное.
– Вадим, я испытала все эти страдания, за мытье полов. Потому что ты мне помог. Сейчас я буду зарабатывать опять благодаря тебе. Как я потом буду с тобой, уже за это, расплачиваться? Какую сумму ты мне выставишь? Какой процент? Что со мной будут делать? Сверлить мне кости? Отрезать части тела? Вырезать ораны на живую, для продажи? Что Вадим? Что со мной будет дальше?
Вадим, все так же молча, продолжал смотреть на нее, потом отвел взгляд и сказал:
– Отдыхай пока. Вот, возьми пока пижаму и халат – и протянул ей пакет, – Остальные шмотки привезу позже. Отлежись пару дней, приведи себя в порядок. Больше тебя никто трогать не будет. Я на днях приеду, и приступишь к работе.
Анюта громко рассмеялась:
– Опять ты прям, как волшебник! Спаситель мой! Никто меня не тронет, шмотки мне привез. Я боюсь за это в будущем с тобой расплачиваться, – в истеричном смехе, вперемешку со слезами разошлась Анюта.
– Заткнись! – крикнул Вадим. – Башкой надо, Аня, думать, а не жопой. И не вестись на легкую жизнь и лезть в лохотрон. Бесплатный сыр, только в мышеловке, это даже дети знают. Такие как ты, всегда халявы хотят, а потом ноют.
– Ты же жрешь халяву и ничего. На тебя работают, а ты ни разу спины не согнул. Избил, запугал, вы…бал. Вот и все твои усилия.
– А это не твое дело, – огрызнулся Вадим и пошел к двери.
– Да какая халява?! Я всего лишь убиралась в квартире твоего брата! Всего лишь убиралась! Это того не стоит! Я понимаю, если бы ты меня за миллионера замуж выдал или бизнес мне открыл. Хотя и за это нельзя так жестоко! Нельзя! – но за Вадимом уже закрылась дверь, и он давно перестал слышать ее.
Анюта лежала на полу, плакала и прикусывала и так разбитые губы: «Боже, как обидно. «Если бы я только знала», шептала она. Она лежала, рыдала и проклинала все. Все, что с ней было. И детдом, который дал ту квартиру. И саму квартиру. И магазин, в котором она познакомилась с Вадимом. И Вадима. И его брата, которому понадобилась домработница. И тетку, которая от нее отказалась. И ту аварию, которая отняла у нее родителей. Если бы они были живы… Если бы… Она бы тогда не лежала на полу, а училась в каком-нибудь престижном ВУЗе, гуляла с друзьями, встречалась, влюблялась и просто наслаждалась жизнью. Почему нельзя повернуть время назад? Она бы тогда не пустила их никуда или поехала с ними. Лучше бы она с ними погибла! Лучше смерть. Чем такая жизнь! С этими мыслями Анюта уснула.
Проснулась она от голоса все той же намалеванной девчонки. Та сидела рядом с ней и потряхивала за плечо, пытаясь разбудить.
– Ань, просыпайся потихоньку, я тебя на кровать положу.
Анюта с трудом поднялась, облокачиваясь на девушку и немного прихрамывая, поплелась к кровати. Оказавшись, впервые за последние несколько дней, на мягком матраце, а не на жестком холодном полу и положив голову на подушку, она улыбнулась:
– Как тебя зовут? Вижу тебя уже не первый раз, а имени не знаю.
– Жанна.
– Давно здесь? Я не спрашиваю, чем ты занимаешься. И так догадываюсь. Просто интересно, по своей воле? Или как меня, заставили?
– Я здесь, где-то полгода, – ответила Жанна. – А на второй вопрос… Не очень хочется говорить об этом. Как бы тебе сказать… Дура наверное, по-другому не назовешь. Я сама из Курильска, слышала, наверно про такой город, это Сахалинская область. Семья у нас небольшая: я, мать, да сестренка с братишкой. Еще бабушка есть, но она с нами не жила. Это отцова мать. Она нас как-то сразу невзлюбила, все чужими считала, несмотря на то, что мы все-таки дети ее сына. Она это знала, понимала, но признавать не хотела. Толи ей наплел кто-то что-то, толи просто хотела быть единственным человеком в его жизни, не знаю. Хотя, когда он от матери моей ушел, мамаша его очень быстренько на другой женила. Ну, мать и осталась с нами одна. Крутилась, как могла, что бы нас прокормить, а этот, с позволения сказать, папаша, ни копейкой не помогла. Даже не заходил. Если на улице видел, то морду вверх поднимал и делал вид, что не знает. Обидно так было. Потом его новая кобылица залетела и родила ему сынка. Ох, и задаривал он его. Фрукты, конфеты, шмотки, игрушки. А нам вообще ничего. Помню, иду как-то из школы и вижу, как этот козел, машинку большую игрушечную тащит, отпрыска своего радовать. Так обидно стало! Подошла к нему и говорю: «Какая игрушка красивая. Никитка о такой всю жизнь мечтал, но у него вообще никаких нет. Одна была и та сломалась». А он глазенки опустил, что-то пробубнил невнятное, типа зайдет и в кошелек полез. Поковырялся в нем, пятьдесят рублей мне сунул, мол, мороженкой с братиком угоститесь и быстрым шагом ушел. Представляешь, гнида какая!