Страница 15 из 25
Шумно переговариваясь, студенты складывали свои конспекты и спешили на выход, лишь один медлил. Наконец, решившись, он спустился по лестнице к кафедре и, протянув книгу преподавателю, заговорил.
– Вот, профессор, ваша книга.
– Так быстро прочли? – удивился тот и внимательно посмотрел на юношу, спустив на кончик носа очки.
Молодой человек восхищался своим учителем и благоговел перед ним. Все в нем было хорошо. Ему казалось, что вот так и должен выглядеть идеал настоящего мужчины и врача. Он был уже не молод, но крепок, часто твердил своим ученикам, что гиря – не только для балаганных развлечений, а и для укрепления мышц, а рука хирурга должна быть всегда тверда и точна, ошибка – смерти подобна. Тем более не стоит расхолаживать ее винопитием, курением и чревоугодием, как принято в обществе от скуки.
– Ежели до вас не дойдет, что доктор, а тем паче тот, кто вмешивается своим орудием в устройство человека, не может позволить себе быть простым обывателем, докторами вам не стать, одна пародия получится. Врач в первую голову должен быть воином со страстями, а во вторую – никогда не оставлять узнавать новое, внимать достижениям коллег, особливо иностранных, и делиться опытом без жадности. Помните, главное для доктора – это пациент, и смотрит он на вас, как на Бога, так не давайте же ему поводов для анекдотов, – так обычно говаривал он во время практики в анатомическом театре.
– Так что же? Неужто прочли? Какие впечатления?
– Впечатления самые замечательные, но не прочел, не успел, а возвращаю потому, что, к величайшему моему огорчению, вынужден оставить на время курсы и отбыть в Тверь. Телеграмму получил от доктора, пользующего мою матушку, что больна она менингитом. Спешно ехать надо. – Лицо студента выражало искреннее разочарование.
– Ой, жаль, как жаль. Но матушка – это святое. Само собой, ехать надобно, но я надеюсь, искренне надеюсь, – профессор сжал своей крепкой рукой плечо юноши, – что, окончив дела, вы вернетесь к обучению. Признаться, – засмущался он, не любил сантиментов, – я прикипел к вам. Но вы же и сами знаете почему. Ведь нынче что ни студент, то боле его политика, мистика да барышни легкого поведения интересуют, а учеба на последнем месте. И это где? Прямо здесь, в этих стенах, куда и ходу бы им, с их стремлениями искать наслаждений да мир переустраивать, не давать бы. Да кто ж меня послушает? А вы вот нужной закалки молодой человек, глаза ваши горят познанием, а не революциями, и ум пытливый, мощный. Ну, переборщил я вас хвалить, – махнул он рукой. – Еще зазнаетесь.
– Я и сам имею горячее желание продолжить обучение, как только смогу, сразу возвернусь.
– Да, ну хоть мы с вами и знаем, что диагноз, поставленный вашей матушке, крайне серьезен, но есть еще и вероятность ошибки. Вы в этом деле уж точно разберетесь с вашей подготовкой, а то знаю я этих уездных докторов. Даст Бог, поправится, – подбодрил профессор студента. – А что до книги, то оставьте ее себе, она вам нужнее, а я себе новую выпишу. Да, еще, вот тут, на развороте, чиркну вам адрес свой. Обещайте, что непременно, как появитесь снова в Петербурге, сразу ко мне зайдете, а уж я вас пристрою наилучшим образом, на курсы или практику, как получится. Обещаете? – Он писал в книге красивым ровным почерком, поглядывая исподлобья на юношу.
– Да, непременно, благодарствую и за книгу, и за участие. – Студент светился радостью.
Следующим днем Степан Сергеевич Горин, а так звали нашего студента, пристроившись у окна вагона третьего класса и созерцая красочные осенние виды, ехал в Тверь, к матери. Мелькали раскрашенные в яркие цвета леса да высохшие поля, речушка отливала черненым серебром. По небу проплывали тоскливые, но безобидные темные тучки. Юноша вспоминал все, что знал о менингите, и это тяжким грузом ложилось на его сердце. Как обыватель, он мог на что-то надеяться, но как доктор – нет. Совсем скоро станет он круглым сиротой.
– Папенька, а папенька, а скажи, почему у деревьев листья разные. Вот у клена какие звезды большие, а у осины маленькие и некрасивые. Почему не одинаковые?
Степан повернул голову в сторону писклявого детского голоска. Чуть поодаль от него сидела маленькая девочка лет пяти с большим букетом из оранжевых и желтых кленовых листьев, которыми она и восхищалась. Рядом с ней ехал худой высокий мужчина с жиденькой русой бородой. Оба они были скромно, но аккуратно одеты.
– Было бы скучно, ежели бы были одинаковые, – тихим голосом ответил девочке мужчина.
– Почему скучно? Нет, ну ежели все бы деревья были с листами, как у липы или березы, то скучно. А клен? Он вовсе не скучный, и пусть бы все такими были.
«И чего только в голову не взбредет этим детям», – усмехнувшись, подумал Степан, но ему было любопытно, как отец выкрутится, объясняя.
– Это Бог так придумал для человека, – тихо и невозмутимо продолжал он, – чтобы тот смотрел на множество красот вокруг и восхищался, а еще развивался, изучал, мозг тренировал. Чтобы было чем человеку заняться, разглядывая разных зверей, насекомых, растений без числа. Кого просто называл, а кому и применение нашел, пользу для себя. А некоторых и бояться надо, и не только животных, растения тоже могут быть опасны. Все для человека. Чтоб не скучно было.
«Вот оно как», – вскинув брови, подумал Степан и дальше слушать их разговор не стал, вновь отвернувшись к окну и вспомнив своего отца.
Большей и нет для ребенка удачи в жизни, как хороший отец. А что это за оригинал такой – хороший отец? За всех Степан бы не ответил, но за себя мог поручиться, что его был то что надо. На вопрос: «Это твой отец?» – он с гордостью отвечал: «Да».
А звали его наоборот, Сергеем Степановичем, и был он не знаменитым полководцем, а всего лишь простым земским доктором. И пациентов его в основной своей массе составляли крестьяне. Отчего же было сыну так им гордиться? Беден, не успешен, не признан, не приставлен к награде. А оттого, что на всякую беду, с которой к нему шли люди, у него было решение. И прозвище даже у него было Сила Степаныч. Грубовато, но среди мужиков считалось за уважение, а то и надрывно «батюшкой Силой» звали, бабы в основном или уж как прижмет.
Еще в люльке Степан играл вместо погремушек старой слуховой трубкой, а как на ноги встал, так от отца и не отставал, получая по силам поручения. Поначалу под строгим наблюдением матушки, а уж после, как чуть подрос, и самостоятельно. Грамоте мальчик учился по медицинской энциклопедии, а латынь выучил раньше, чем французский и немецкий, учительницей которых и служила его мама, Глафира Тимофеевна, необыкновенно милая, утонченная натура. К медицине она была брезглива, удивительно, как их с мужем свела судьба, но Сергей Степанович с трепетом относился к жене и звал ее «розой посередь бурьяна».
Вовсе и не обязательно, если отец приучает сына к своему делу, тот должен загореться и с энтузиазмом следовать, может, он и будет, но против воли. Но в нашей истории об этом беспокоиться не приходилось. Степану работа врача нравилась, зажигала в нем живой интерес, но он, будучи уже подростком, принял решение идти дальше. И отец одобрял его выбор, зная, что мальчик обладает незаурядным, пытливым умом и способен на многое. Да и насмотрелся он уже вдоволь за свою подростковую жизнь на больных крестьян, часто по собственной вине попадающих на больничную койку, то по глупости, то по пьяни, то по дикой неграмотности и суеверию. Считай, практику прошел раньше обучения. Мог и повязки, и гипс наложить, вливания сделать, на вскрытии практиковался, да чего только не видал в этом маленьком больничном мирке.
Только разве что от акушерства отец строго его ограждал, говорил, что к этому он еще не готов, но больничка тесная, где уж тут в суматохе уследить за прытким и пытливым подростком. Женская тема Степана очень впечатляла, но отец неохотно делился информацией, вот и приходилось ему ночью в темном чулане со свечкой штудировать справочники по этим делам. Женщин Степан искренне жалел. Может, прав был отец, что запрещал ему на роды смотреть, слишком сильное это впечатление для неокрепшей психики подростка. Одного он понять так и не смог. Как же орали эти крестьянские бабы от боли, при смерти некоторые бывали, а смотришь, одна и та же чуть не каждый год рожает и рожает. Нравится им это, что ли? Вот он бы, и один раз попробовав, более не согласился. А им как с гуся вода.