Человеческое, слишком человеческое

«А она классная, когда не вредничает», — решил я. Конечно, будет еще не один приступ ее стервозной природы, и я запою совсем другую песню, но в тот момент мне нравилась моя напарница.

Так мы и протрепались всю дорогу — просто и ни о чем. Даже не запомнил ничего, кроме некоторого напряжения мозга после в меру остроумной пикировки.

— Так, нам вроде сюда, — сказала Аска, указывая на узкую нишу служебной парковки. — Двести седьмой уровень.

Мне этот модуль не нравился. Еще с тех пор. Строили его, видимо, изначально под научно-производственные нужды, так что все там было сглаженное, мрачное и без видимых признаков работы архитекторов. Коробка коробкой, да и только.

Я опустил ховеркар и вылез наружу. Щита тут не было, поскольку балкон посадочной площадки был врезан в толщу модуля, и от прямых потоков дождя его защищал нависающий козырек. Ну, а косые струи и ветер никого, наверное, не волновали. Мрачная ниша пустовала, тут горели только слабые габаритные огоньки по краю балкона и служебные лампы над шлюзами, ведущими в недра цитадели.

— Вход «В» — я указал на двери неподалеку, и мы пошли к ним. Еще издалека я разглядел голографическую печать управления и светящуюся ленту муниципальной полиции. «Хм. Значит, человеческие жертвы были. Хреново». Вынув из кармана плашку сертификатов, я снял печати и створки ушли в стороны, открывая ход в коридор, из которого остро пахнуло смертью.

Да, это слишком замыленный образ. Да, смерть вряд ли пахнет, даже если веками не стирает свой балахон и не моет косу. Да и тысячу раз да. Но в коридоре пахло именно смертью — не трупами, не формалином, не гнилью, не выпущенными кишками. Эти жалкие суррогаты и близко не стояли рядом с тем мощным запахом, что гнали вентиляторы навстречу входящим в модуль людям.

А еще тут не было света.

— Выключатель бы, — сказала Аска и вынула из кармана плаща фонарик. Я кивнул, последовал ее примеру и шагнул внутрь. Двери позади с лязгом захлопнулись, и вот тут я понял, что, возможно, на сотни метров в любую сторону кроме Аски нет ни единого живого существа.

«Да что ж за ерунда-то?»

Я тряхнул головой, разгоняя образы, отчетливо напоминающие панику.

— Куда? — спросила Аска.

— Прямо, потом второй поворот налево и до упора. Вход в… — я поднял к глазам наладонник. — В лабораторию «33-К».

— Это ты с флэшки читаешь?

— Нет. Я переписал координаты по памяти сюда.

— Дай мне. У меня машинка поддерживает флэшки.

Наши голоса отдавались эхом в пустом коридоре, а световые копья фонариков раздергивали темноту, выхватывая из нее серость стен, следы на полу, полицейские калибровочные метки на стенах — там, где остались кровавые отпечатки.

Аска притормозила, воюя с данными флэш-карты, а потом в тишину ножом вошел голос Аобы. Речь оперативника началась прямо посреди предложения, словно он не сразу сообразил включить диктофон.

— …Коридор «33». Множественные отпечатки ладоней на стенах. По данным полиции, тут произведено минимум пятнадцать выстрелов. Источник предположения: осадочные баллистические траектории на полу, три пули в стене…

Мой фонарик как раз выхватил из темноты большую табличку с двумя тройками, закрепленную на стене.

— Коридор «33-К». Следы поединков отсутствуют, тут было обнаружено первое фрагментированное тело…

Аска показала, что нам пора сворачивать. Мне почему-то стало жарко, и я принялся на ходу расстегивать плащ, вслушиваясь в словно бы замерзший на одной ноте голос коллеги, который сейчас бухал, как животное, в своей берлоге.

— Вход в лабораторию «33-К». Это что-то… Тут трупы. Двое сотрудников «Ньюронетикс» — смотри личные дела «один» и «два», файлы положу в эту же папку…

Аска взглянула на экран, обходя огромную лужу крови, и кивнула мне: дескать, есть тут какие-то досье.

— … Остальные тела — синтетики. У входа трое, двое имеют одинаковый морф. Предположительно тот, у которого размозжена голова, тоже имел схожий морф. Заметка: изучить данные протоколов лаборатории. Предположительно тут работали только с одним морфом — тип «РА».

Послышался лязг, и я рванул лучом — но это была всего лишь Аска. Она активировала ручное управление дверью, на которой было написано «Лаборатория „33-К“» и вопросительно посмотрела на меня. Я помотал головой.

— Структура лаборатории — классическая «Палата Гафа», третье поколение. В центре модуль наложения прошивок, по периметру — баки с LCL и вспомогательные системы.

Я обвел фонариком помещение. Мощная труба прошивочного блока была почти полностью разрушена, оргстекло — усиленное, кстати, — осталось только сверху, его клыки нависали над горой битого оборудования.

— Текущее предположение: целевые Евангелионы извлекали из баков тела, вносили прошивки, после чего уничтожали новых синтетиков.

На полу — силуэты. Много силуэтов, почти в каждом белая маркерная линия пересекала огромное пятно крови.

— Способы убийства: удушение — десять случаев, критический выстрел в голову — три случая, множественные ранения — пять случаев, размозжение головы — пять случаев…

Белые линии беспощадно очертили несколько тел, буквально разорванных на куски, и Аоба прокомментировал и это. Да. Сигеру, с меня тебе выпивка. Много-много выпивки.

— … Парамедицинское заключение: четыре синтетика перед смертью были изнасилованы…

Я водил фонариком, пытаясь представить, что тут творилось — и у меня, увы, получалось. По одному тела синтетиков уходили в прошивочную тубу, где почти час длилось «оживление». А пришельцы ждали — и когда осознавшее себя существо выпадало из трубы, его принимали в оборот.

— Это бред.

Оглянувшись, я увидел, как Аска водит лучом по осколку, загнанному в недра сервера. На куске оргстекла запеклась корка крови. Сорью тоже, оказывается, расстегнула плащ, и теперь ее костюм черной дырой выделялся в сером беспощадном мраке, пропитанном кровью. Только бледно поблескивали награды на груди.

— Они ведь тут не убивать учились, Синдзи.

— Конечно нет.

Слова драли мне горло. Я видел всю картину — ну, почти всю. Вот чего я не мог додумать, так это пририсовать всем жертвам одинаковое лицо — бледное, курносое лицо, обрамленное светло-голубыми волосами.

— Они учились умирать, Аска.

Она кивнула, а я отвернулся, глядя на бак, где растили синтетика. Растили для того, чтобы он, может, умер на лабораторном столе. Это ведь убивать их считается не комильфо, а вот честно резать в научных целях в клиниках и лабораториях — это благодеяние во имя прогресса человечества. Аминь.

Может, эту Еву планировали превратить в шлюху и отправить в космос после опытов. Там воякам все равно, какого цвета глаза, — они не туда смотрят.

Может, ее бы сгноили в «тихой» камере с датчиками и изучали активность мозга, пока она читает Гете или Басе.

Но этот Евангелион целый час мучительно осознавал себя, его убивало водопадом информации о мире, в него впихивали тонны словарей и правил поведения, прошивочная машина кромсала его «Нексус-6» ради того, чтобы выпав в новый мир…

Короче, ее убили — сразу же или чуть погодя. А те, другие — они что-то новое узнали о тайне смерти. О сопереживании. О грани между живыми и мертвыми. О том, что путь из живых в мертвые бывает разной продолжительности.

Те, другие, просто учились, используя себе подобных.

А одну отпустили. То ли надоело убивать, то ли познали все, что хотели. И кого она пошла искать? Правильно, если бы я осознал себя в круглом зале среди трупов, я бы тоже, если мог бы, пошел искать сраного демиурга — того, кто меня придумал.

И я бы в горло впился той твари, что удумала меня такого изобрести — для жизни в этом мире.

Я понял, что изо всех сил вжимаю уже немеющий кулак в холодное стекло, за которым лишь мрак LCL. Перед глазами стояла кровавая пелена, за спиной бубнил Аоба, и в его вымороженном голосе сквозил животный ужас, ужас, что погонит его, прожженного ликвидатора, за ящиком виски — и он впервые прогуляет работу, наплевав на все и вся.