Человеческое, слишком человеческое

— Э, Аска?

Немка подняла голову и уставилась на меня слегка косящими глазами: она уже с полчаса сосредоточенно набирала информацию в форме устранения Евы — там кое-какие данные по традиции нужно было вводить с использованием кандзи.

— Чего тебе?

— Что это ты разделась?

Аска сняла свою пайту, под которой оказалась футболка с какими-то легкомысленными фиолетово-зелеными абстракциями. Волосы немка скрутила живописным узлом, который держался на самой обыкновенной ручке. «Милашка», — обреченно констатировал я, чувствуя, что мне жарко.

— Тебя, болвана, совращаю, — издевательски сообщила она, массируя щеки кончиками пальцев. — У кого кондиционер не регулируется? Или двадцать градусов, или тридцать?

А, то-то я думаю, меня в пот бросило.

— Ну, я тут не работал с месяц, он сломался, наверное.

— «Наверное», — передразнила она. — Завтра вызову техников. Не люблю работать в таких условиях.

— Не нравится — не работай, — сказал я и запоздало понял, что отчет-то закончен. — Или работай — но не здесь.

— Ага. Меня к тебе поселили, так что привыкай.

— Чего?

— Того. Завтра обещали человеческий стол, — Аска покусала губу, критически посмотрела на экран лэптопа и захлопнула крышку. — Вот и работать буду завтра. Или в гостинице еще понабираю.

Так. Завтра капитану предстоит серьезный разговор, и я постараюсь ей объяснить, что теплолюбивая фанатка маршей и войны в кабинете — это не предел моих мечтаний. В конце концов, о чем Кацураги думала? Как с этой рыжей можно по-человечески работать? Когда она молчит, на нее невольно засматриваешься, когда говорит — хочется или заткнуть уши, или хамить в ответ.

— Ну, пойдем, что ли?

— Куда? — поинтересовался я. Домой мне, конечно, тоже пора, и я даже доделал свою работу. Но уйти вместе — это придется еще и ее отвозить. «Вдруг отстанет? Ну пожалуйста, а?»

— Ты тупой?

— Мне сегодня по голове дали, — напомнил я. И ей напомнил, и себе заодно.

— А, ну да. Бедняжка. Тогда скажу проще: завези меня в гостиницу.

«Пожалуйста», — мысленно добавил я. С другой стороны, как-то очень уж наглым тоном это она сказала, явно хочет компании, но предпочитает прятать такие вещи за колючками. «Что за детский сад, а?» Все мы тут с большой проблемой в голове, но чтобы в двадцать пять — или ей уже двадцать шесть? — так себя вести…

Я выключил компьютер и снял со спинки кресла пиджак.

— Хорошо, собирайся. Ноутбук забираешь?

— Да, в гостинице какая-то рухлядь, захентаенная под завязку, — сказала Аска, затягивая свою сбрую с кобурой. — Так мы идем?

— Да.

В коридоре свет уже давно погасили, остались только резервные лампы, по дверям канцелярии елозили сканирующие лазеры, и было слышно, как болтает телевизор в бытовке у Масахиры. Еще тут было холодно — намного холоднее, чем в перегретом кабинете. Аска что-то бубнила за спиной, что-то о порядках в их управлении, но я уже не слушал, и даже какие-то обидные сравнения пропустил мимо ушей, кажется.

Мне опять возвращаться домой, где меня ждет Аянами — и снова с другим настроением. Я боялся в первый раз, был насторожен во второй… Но после ураганного утра, после альбома фотографий, после дрожи в коленях, когда я считал ее мертвой — что я должен чувствовать сегодня?

— Ау, не спи.

— Не сплю.

Город сверкал, и это было почти прекрасно.

Никакого полога тумана, никаких тяжелых штор из едких струй. Только огромные светящиеся башни, только ослепительная реклама, режущие глаз контрастные цвета и яркие реки габаритных огней — красные и белые. По редким проблески других цветов удавалось понять, что эти реки движутся, что это потоки ховеркаров, что огромные скопления прожекторов — это те самые летучие модели обеспечения, но разум, привычный к спасительному дождю, все равно отказывался понимать эти масштабы.

Это все равно что проснуться не в квартире, а на крыше.

— А это даже впечатляет, — задумчиво сказала Аска.

— А у вас там как?

Меня тоже впечатляло, — по-детски даже как-то, — и срочно требовалось убить в себе это безобразие. И желательно не мыслями о доме и Аянами.

— У нас там никак, — угрюмо сказала Аска. — Все больше башни для гидропоники, такие мрачные модули с убогой подсветкой, а вот деловой район — да, там неплохо все. Красиво.

— А, это же вы «житница Европы»?

— Мы, мы. Если бы не «Гехирн», нас бы в крестьяне уже давно записали.

Аска смотрела в окно, облокотившись на ручку, и хотя я видел только ее шевелюру, мне отчего-то казалось, что у нее сейчас тоскливо-задумчивое выражение на лице. Наверное, тоскует по родине. И ведь чего только в нашем загаженном мире не бывает.

— Нас там было всего трое — я, Карл и Сиг. Теперь парни без меня воюют.

— Скучаешь? — полюбопытствовал я.

— Не очень.

— Ясно.

До самой парковки мы молчали, а город слепил своей вымороженной красотой, которую уже завтра лихо размоет новая череда вечных ливней. Попрощались мы тоже без лишних слов — я кивнул ей, она мне. И все. Только подбрасывая ховеркар над парковкой, я сообразил, что мы с ней сегодня провели первый выезд, уничтожили первую общую Еву. Наверное, стоило бы спрыснуть такое дело — хоть, конечно, она и не пьет. Наш первый день, такой успех — любой другой напарник сводил бы ее куда-нибудь.

Свинья ты, Икари. Как есть свинья.

Я вошел в поток транспорта и выжал акселератор — что-то подгоняло меня, что-то, что уже не сдерживало себя, как в присутствии Аски. Понимал я только одно: мне как можно скорее надо попасть домой, пережить этот идиотский момент, которого я до сих пор не могу себе представить.

Весь этот проклятый день молотками стучал у меня в голове, и его пора заканчивать.

Комки пара перед лицом, скользкая от инея парковка. Под переносицей горячо, от мерзкого тепла больно в глазах, а в носу что-то противно хлюпает — я все же подхватил насморк.

Я остановил руку в дюйме от кнопки звонка и осмотрелся: воспоминание о разговоре с капитаном взяло свое. Кто-то следит за мной? Камера? Жучки? Внутри квартиры это все невозможно, любую «чужую» электронику там выжигает, а вот снаружи — почему бы нет? Шмыгая носом, я обошел площадку и уделил внимание тем местам, откуда можно заснять мою дверь. Естественно, ничего такого, что можно увидеть, я не нашел — не особо и надеялся, правду сказать, — а для поиска и уничтожения молекулярных «шпионов» придется вытащить из квартиры мой стационарный МВТ.

И еще надо срочно что-то решить с чертовым насморком.

Я позвонил в дверь.

Внутри было темно, был силуэт у входа, врезанный в одиночество квартиры, — и я по-прежнему не знал, что мне делать в этой ситуации.

— Привет, Аянами.

— Добрый вечер, Икари.

Закрыть дверь, порадоваться своей тупости, разуться. Что-то еще? Надо ведь что-то еще, да?

— Вы хотите есть?

Я кивнул. Свет я так и не включил, я видел только ее силуэт, но внутри все оттаивает и теплеет. И еще течет, как в носу. Аянами все же здесь, и с ней все в порядке — этот день заканчивается, я идиот, привязавшийся к беглянке, и меня сейчас накормят. Наверное.

— Хорошо. Идите на кухню, я сейчас разогрею.

Она уже совсем было повернулась идти, когда я протянул руку и поймал ее рукав.

— Подожди.

И я ей выдал — все. И о том, как пуля шестисотого калибра едва не разорвала Еву, и как Аска перевернула труп, и как струйка крови из уха стекала на волосы, и как я опустился на колено у ее тела, и о словах Акаги. И о том, что…

— Мне было очень плохо. Понимаешь?

Взлохмаченный силуэт слушал все это молча — мой вопрос повис в воздухе, и я ждал сам не пойму чего, шмыгая носом, как малолетка. Уже начало свербеть в мягком небе — верный признак того, что завтра встану с больным горлом. А еще было обидно, что она молчит, и вдвойне обиднее от того, что я, оказывается, чего-то ждал, какой-то чертовой реакции.

— Мне кажется, я понимаю.

Я вздрогнул: Аянами говорила очень странно, словно бы… Ассоциации подбирались с трудом, но мне показалась, что она будто прислушивается к чему-то.