Настя

— А ты знаешь, что она под немцами пела? Пела фашистам, которые расстреливали людей каждую неделю. Которые в газовозках травили женщин, детей и стариков. Его жену (кивает на сидящего на полу) расстреляли как заложницу. А у него дети типа этой (кивает на Люсю) были… Были ещё живы тогда…

Я протягиваю руку успокоившемуся фронтовику, помогаю встать. Гурченко за моей спиной затягивает:

— Дяденьки простите, я ещё маленькая была. Нам с мамкой есть было нечего…

Смотрю, инструктор Майстренко докладывает ситуацию прибывшему участковому. Милиционер, подойдя к потирающему бок фронтовику, интересуется:

— Заявление писать будем?

Мужик крутит головой в стороны. Гурченко не дожидаясь вопроса:

— Я тоже не буду, Марк Абрамович. Не надо… Мне характеристику в школе ещё не дали. Не надо…

— Всё. Расходимся, — выносит вердикт рефери в милицейской форме.

Провожаю Гурченко, а точнее пока Гурченкову, до дома. Безногий инвалид, играя на гармошке, пел песню на перекрёстке: «А мне итак не жалко и не горько. Я не хочу нечаянных порук. Дымись дотла, душа моя махорка, мой дорогой и ядовитый друг.» Я кинул рубль в драную кепку. Люся приветственно кивнула певуну.

— Он из раклы… Ну, банды по вашему. Эту песню наш Боря Чичибабкин сочинил. Сидит сейчас в Вятлаге. И я во время войны в ракле была. Как-то во время немецкой облавы на Благбазе меня маленькую в грузовик закинули. Потом случилось чудо. По другому я не скажу… Меня тётенька какая-то из кузова в кювет выкинула, а охранники-немцы из мотоцикла стрелять не стали. То ли не увидели, то ли пожалели… Тех…(пауза) в машине на расстрел увезли. В Дробицкий яр… А меня снова в раклу… На стрёме стояла, наводила… Еле вырвалась. Сейчас отстёгиваю им по десятке, чтобы не трогали. Уезжать мне срочно нужно. Семилетку закончила, можно в училище или в техникум… Пропаду я здесь.

К нам приближались двое парней. Явно не дорогу в библиотеку спросить…

Люся кивнула им, приветствуя, и протянула десятку тому, что в кепке. Второй, сквозь зубы сплюнул нам под ноги, держа руку в кармане, явно не пустую. Люся, вздрогнув, взяла меня за руку и по дуге потащила мимо парней.

— С ними только свяжись, — поучает меня юная бандитка, — Из подворотни кодла вылетит. Так отметелят… А им ничего не будет… Максимум — колония для несовершеннолетних. Так они и так там все будут… Шкеты только Саенко из соседнего двора боятся. Его четверо как-то грабили, так он всех наглухо положил. Он — Власть, ему можно… А вот и мой Мордвиновский. Дальше не надо, а то и так шалавой кличут. Спасибо Вам, товарищ лейтенант!

— Юра. — говорю я, и протягиваю руку.

— Люся. — представляется, пожимая руку, суперзвезда из будущего.

— Люся, — прокашлявшись, начинаю я, — Приходите завтра к двум часам на стадион «Дзержинец». К служебному входу. Я вас там буду ждать.

Гурченко хмыкнула от неловкого склеивания. Улыбнулась, посмотрев мне в лицо, и выдала манерно:

— Я не такая… Я жду трамвая.

Тут уж я прыснул, не ожидая такой импровизации…

— Я не в том смысле. — оправдываюсь перед школьницей, — Просто моему знакомому в Московский телецентр нужна певица на полставки на подмену Дорды, что уезжает с оркестром на юг. Вот я и подумал, может ты…

Люся замерла, встав у жизненного перекрёстка, раскаменела через пяток секунд, и закивала, вытирая полившиеся слёзы:

— Я согласна. Я согласна… А можно я с мамой приду? И на стадионе только одну трибуну восстановили. Нет никакого служебного входа. Будет оцепление.

— Подходите к скамейке московских футболистов. Я буду там. Хорошо?

Иду по восстановленным центральным улицам Харькова. В комнатах горит свет. Сквозь раскрытые окна слышны голоса, смех. Город приходит в себя после четырёх долгих штурмов страшной войны. Но, негасимый свет семейных радостей уже то тут, то там, освещает харьковские дворики… Сталинградские дворики… Московские дворики… Негасимый свет любви. https://youtu.be/LOcAxetJGKw?t=1

14 июня 1950 года.

Меня, как «легкораненого» определили в помощники ко врачу Олегу Белаковскому. Дублёры наши шли в лидерах, но сегодня играли без Бубукина переведённого в основу на мою позицию. Ещё не играл приболевший вратарь Пираев, а молодой сменщик выглядел очень нервным. Как-то было всё не очень…

Предчувствия меня не обманули. Местные поймав удачу за хвост заколотили нам два безответных мяча. Наши парни, надеявшиеся взять Харьков одной левой, просчитались. Силёнок с будуна у многих хватило лишь на первый тайм, а во втором пешком ходили… Спартак Джеджелава, бывший у дубля за тренера, обматерил в перерыве всех и каждого, но результата это не дало. Вот Гайоз Иванович тот да… Умел. Так заковыристо загнёт, что не разберёшь сразу. Но, до костей прошибает… Идёшь и умираешь на поле…

Продули мальчики 0:2. Но, кое-что хорошее на этом матче было. Убедил Белаковского попробовать порошок левзеи «Маралий корень» для восстановления футболистов после игр. Ведь многие так отдаются борьбе, что на следующий день еле ходят… Сказал, что Колобков уже месяц принимает и выглядит всегда как огурчик. Олег (он же Самуил) сказал, что попробует на Амосове и Анисимове.

Ага, на наименее ценных членах экипажа. Хотя, Серый, в отсутствие двух ведущих защитников, — железный игрок основы.

Пока таскал чемоданчик цвета детской неожиданности, чуть на обед не опоздал. Вообще-то есть за час до игры — нонсенс. Можно похрустеть яблоком или на крайняк съесть немного макарон с отварным мясом. Но, сейчас про это ещё не знают. Правда «старые и мудрые» игроки едят без фанатизма, наученные горьким опытом, а молодые наяривают — брызги в стороны летят…

Пока наши и игроки хозяев ждут команды о выходе на поле, мы с Белаковским и запасными рассаживаемся по трём скамейкам. На средней всегда сидят Джеджелавы(двое или один) и врач. Я гоню всех наших четверых запасных на левую скамью, а сам оглядываю зрителей. Метрах в десяти Люся пропищала из толпы:

— Юра, я здесь.

Подхожу к старшему из милиционеров, объясняю. Вытаскиваю девушку из толпы.

— Мама не смогла с работы отпросится, — лыбится начинающая разбивательница сердец.

Тут в репродукторах захрюкал футбольный марш и команды двинули на поле. Десятитысячная трибуна была забита битком. Харьковчане выиграли две предыдущие игры и публика требовала продолжения банкета. Проходящий мимо нас трэнэр остановился, уставившись на не вставшую при его появлении девушку. Я её толканул в плечо. Быстро соображающая, когда припрёт, тут же подскочила и протянула руку трэнэру:

— Люся.

— Гайоз Ив… Можно просто Гайоз.

Просвистел судья и трэнэр наконец выпустил руку запунцевевшей девушки.

— Он у вас что? — прошипела Люся мне в ухо, — По девочкам?

Ну, не по мальчикам же… — хотел я ответить, но просто промолчал.

Игра началась весьма живо. Атаки волнами накатывали то на одни, то на другие ворота. Публика на трибунах и за оцеплением реагирует весьма эмоционально. Люся, сидевшая вначале ровно, к середине тайма начала подпрыгивать и орать вместе с местными во время атак на наши ворота. Трэнэр в такие моменты укоризненно смотрел на меня, как бы говоря: " Слюшай… Уймы. Уймы свой дэвушк… Вах-вах-вах…». Я дёргал школьницу за платье. Та послушно садилась, но через несколько минут всё повторялось опять…

Тут наш центральный защитник Прохоров поскользнулся на мокром поле и допустил срезку, неловко упав на газон. Центрфорвард харьковчан подхватил ставший бесхозным мяч, и обведя бросившегося в ему в ноги Акимова, добежав до ленточки ворот, остановился. Повернулся спиной к воротам и пяткой забил мяч. 1:0.

— Чиж! Чиж! Чиж! — скандировали болельщики обрубок фамилии форварда.

Тут и наш Витёк цирк устроил. Принял от Бубукина мяч перед последним защитником, и финтом «радуга», освоенным на тренировках, перекинул мяч через себя и соперника. Оторвался от опешившего защитника, на замахе уложил вратаря и обежав лежащего тоже остановил мяч на линии ворот. Повернулся и сел на круглого подперев рукой скулу. Прям роденовский «Мыслитель». На него несутся соперники. Витёк встаёт и своей пятой точкой толкает мяч в ворота. 1:1.