Настя

— Нина Даниловна. — закончив писанину, интересуется Зайцева, — А чего это он тут раскомандовался? Молоко на губах не обсохло, а туда же… Жаров, (слово пропущено)… Кто за эту хрень доплачивать будет?

Встаёт, запахивает приоткрывшиеся прелести и, хищно поглядывая, стягивает со стула поясной ремешок.

— А давайте его к кровати привяжем и защекочем до потери пульса. Ишь ты, командовать нами будет…

Я встаю, и от греха подальше двигаюсь в сторону двери. Граевская, не привыкшая к ролевым играм, нервно наблюдает за происходящим.

— Всего доброго, Нина Даниловна, — расшаркиваюсь я, — Про восстановление после тренировок и матчей в следующий раз. А ты (Зайцевой) — одевайся тщательней. Всё же официальное лицо… и всё наружу.

Быстро закрываю дверь во избежание потока не красящих советскую девушку цветистогрубых слов.

С Масловым обговариваю свои поиски новых игроков по Москве. Даю совет по обязательному использованию игровой замены в конце матча для улучшения статистики «старичков». Отдаю список необходимого для кабинета восстановления и реабилитации.

Виктор Александрович качает головой:

— Да ты похоже у нас сборную Союза хочешь сделать…

Тренер сначала улыбается, а потом, поняв, что так оно и есть, говорит:

— Посмотрю, что можно сделать.

Захожу к Эпштейну. Коля убирает со стола аркадьевскую книгу «Тактика футбольной игры».

— Меня в хоккейное «Торпедо» взяли. Буду помощником у Салакова. — довольно протягивает начинающий тренер.

— А не надорвёшься? Зимой то и в футбольном клубе будет работы полно. — интересуюсь я, взяв в руки русско-еврейский справочник с тумбочки.

— Ничего. Как нибудь выкручусь. Семью-то нужно кормить. А про это… Брал у знакомых. Язык подтянуть нужно было. В Израиль родня зовёт. Там говорят скоро немцы будут деньги давать на беженцев… Можно дом построить… Но, я честно говоря как в Горьком во все дела окунулся… Твёрдо решил — не поеду. Справочник на вокзале родне отдам. Выложил, чтобы не забыть.

Потом Коля за чаем рассказал про «Кожаный мяч». В городе у подростков был натуральный ажиотаж. На отбор записалось более пятидесяти команд, а на финал в августе приедут лучшие команды из соседних областей и из Москвы. Товарищ Шелепин приедет награждать победителей.

Ну куда ж без Железного Шурика. Нужно в ЦК ВЛКСМ зайти. Вычеркнуть Ингу, а записать Машу. И раз уж Шелепин так лёгок на подъём — подкинуть ему идею «Золотой шайбы». Помню, что Третьяк с Мальцевым и Крутов с Фетисовым пришли в большой спорт из этого детского турнира.

Пока шёл к театру-киноактёра (Лифанова просила прийти) увидел, как народ гурьбой валил на какую-то фабрику. В перестройку много говорили о сталинских репрессиях. Да, это было. Можно трактовать по разному, но было… А вот в девяностые наша новая буржуазия в борьбе со своим, как считалось, заклятым врагом — пролетариатом, тоже провела репрессии, только «тихие». Закрывая заводы и фабрики по всей стране, типа той что я только что видел, новая буржуазия перекрывала трудящимся кислород и подавляла волю к борьбе. Какие на хрен забастовки? На улицах тысячи штрейкбрехеров готовых работать за копейки… У нас СМИ типа «Огонька» любили писать тогда про «философский пароход», типа люди высылались большевиками из страны… А от новой капиталистической жизни после перестройки за бугор убежали тысячи, десятки тысяч «инженеров человеческих душ» и просто инженеров. Там на сотню пароходов наберётся…

Перед входом в Театр киноактёра, шедший впереди меня инвалид, вдруг как подбитый самолёт потянул вправо, и с размаху угодил в лужу. Изрядно извозившись, он уставился на мою протянутую руку, и сказал:

— Да пошёл ты…

Но, присмотревшись к орденской планке, сфокусировал на мне пьяный взгляд.

— За Берлин? — кивнул на мою грудь фронтовик.

— Рига.

— Ясно, что не Москва. Молодой больно, — протянул инвалид, вылезая на тротуар и стуча деревянной ногой, — А у меня за Будапешт. Спасибо, браток… Я вот домой вернулся, а дома и нету. Жена, детишки… Нету…

Он сел на асфальт и заплакал, размазывая грязь по небритым щекам.

А что-то я не слышу по радио «Враги сожгли родную хату»? Не сочинили ещё? Или под запретом?

В театре Маргарита Лифанова сообщает последние новости. Партийная комиссия во главе с товарищем Сусловым одобрила к прокату в 1951 году тринадцать фильмов. Съёмку десяти лент отложили для доработки сценария.

— «Ленфильмовские» «Тигры на льду» тоже зарубили. «Не показана руководящая и направляющая роль партии». У нас — слава богу… Ой. (прикрывает рот) В кассе получи ещё пятьсот рублей как консультант.

Встречаю в коридоре Апсолона с Артмане. Они собираются ехать на «Мосфильм» за костюмами для фильма. Быстренько получаю деньги и сажусь на заднее сидение к Вие. Та весело щебечет рассказы про манекенщиц, про подругу Валентину Яшину, а Андрей периодически косится назад, проверяя, вероятно, не залез ли я старой подруге под юбку.

— Рижане предложили на следующий год у них снять детский фильм, — уведомляет режиссёр, поглядывая на Артмане в новом платье, — Только там нужно, я думаю, чтобы не зарубил Суслов, добавить про толстяков-империалистов, восстание пролетариата и чтобы один из главных героев перековавшись перешёл в наш лагерь из стана врага…

Это он что? Мне про «Три толстяка» рассказывает?

Я вспоминаю танцующую куклу наследника и меня осеняет: " Это же вылитая Вия».

Приехали. Озвучиваю свою идею, и Артмане пошла рядиться в куклу. Выходит в коротком для неё платье. Белые колготки хорошо легли на длинные ноги. Да и грудь! Ух ты!

Внутренний диалог: — Разве у куклы может быть такая грудь? — А у Барби? — Но, ведь мы же не порно собираемся снимать…

Апсолон любуется формами девушки, но отклоняет мою идею. И я его понимаю.

По дороге в общежитие увидел в трамвае артиста Женю Моргунова, проверяющего билеты у пассажиров. Мне тогда на капустнике Юматов рассказал, что он так прикалывается и деньги экономит. Никто его контролёрскую книжку не проверял. А если проверят — скажет, перепутал документы…

— Ваш билет, — говорит мне один из «Трёх толстяков», и узнав, подмигивает…

10 июня 1950 года.

Веду Дашу на новый склад к товарищу Финкеру. Пёс Воротник поначалу облаял, но видя дружеское отношение к нам хозяина, тоже стал бегать вокруг нас и вилять хвостом. Семён Михайлович же вилял им профессионально. Когда завсклад вынес нужное Даше платье, та была готова выложить всю наличность сразу, не торгуясь. Я помешал этому акту неконтролируемой щедрости, и сумел сбить первоначальную цену почти наполовину. Работница телецентра сияла, рассматривая своё отражение в зеркале. Я же, безбожно торгуясь, сумел сторговать почти новый кожаный портфель и три пары капроновых чулок, что являлось в это время желанным подарком для любой модницы. Даша тоже взяла себе чулки и теперь вовсе не походила на истопницу провинциальной гостиницы.

— Тебе бы причёску сделать, да туфли приличные и хоть сейчас под венец, — дёрнул меня чёрт сказать.

Вот, выбирает туфли. Шоперша выгребла все у себя из карманов и у меня сотню заняла. Финкер довольный проведённым гешефтом, узнал что на телецентре многие бы захотели такие платья, закинул удочку в виде бесплатной помады, с обещанием, что подарит ещё, если Даша приведёт своих подруг с телецентра…

Я же по заказу Артмане взял ещё и ей длинные черные чулки для срочного фото в Дом Моделей.

Иду на Белорусский вокзал встречать Шестернёва из Германии. Надеюсь что наш артельный гешефтман окажется не менее удачливым в показе евроновинок, чем удачливый торговый представитель древнего народа.

Поезд прибывает через двадцать минут. Покупаю в киоске «Советский спорт» и смотрю результаты последнего тура. А вот и первые ласточки отзыва игроков из клубов… Обессборенный московский «Локомотив» продул в Ереване 0:5. Тбилисское «Динамо» буксануло во встрече с киевлянами 2:2. «Зенит» и «Крылышки», выиграв свои матчи, оторвались от нас на три очка. В бомбардирской гонке у нас с Коротковым по десять мячей, у Симоняна — девять. А вот и поезд.