Настя

— Видел таблицу… — хмыкает «родной отец» клуба, отложив «Советский спорт», — Ты Жаров и правда такой дурак? Ну, зачем тебе Горький? Заваруха в Корее закончится и я тебе с как её… с Настей комнату отдельную пробью, старлея и премию, как обещал. Хочешь тренировать по-новому? Да бери наших дублёров и гоняй как сидоровых коз… И в футболе и в хоккее. Что? Слово дал? Слово офицера? Ну, ладно… Езжай. Приползёшь ко мне назад… Думаешь прогоню? А вот и нет. Я Боброва года три уговаривал… А ты, как я понимаю, одного с ним поля ягода… Ну, всё давай. Мне работать нужно…

Сидим в комнате у девушек. «Курящую» взял на себя Амосов, Васечке досталась «некурящая», а мне досталась «пьющая». Подруга набралась ещё до нашего прихода и на мои поползновения никак не реагировала, хладнокровно позволив мне как бы случайно положить свою ладонь на её острое колено. И вся то она из себя была острая. Худющая, что впрочем не показатель, она очень едко-матерно реагировала на реплики Амосова и особенно Колобка, вгоняя в краску всех присутствующих. Она сходу повесила на нас ярлык ё…рей, чем повергла практически целомудренного Васечку в ступор. Мы с Амосовым на эти закидоны никак не прореагировали, но стали держать ухо востро. Подругу звали Маша Плэнглин. Заморскую фамилию она получила от папаши-американца приехавшего с архитектором Каном строить гиганты первой пятилетки. Привыкнув к угрюмо-набыченному лицу Маши, я пригласил её на танец под заунывный блюз. Она стиснув зубы стерпела путешествие моих рук по своим небольшим выпуклостям. Похоже ей даже нравится моя наглость.

— Я знаете ли рассказ написала. Детектив. Там главный герой такой же… Берёт не спрашивая, и гнёт всё под себя. — Посмотрев на мою руку на своей груди, писательница продолжила, — В конце концов этот мэн попадает в переделку и вынужден просить о помощи изнасилованную им же девушку. Та соглашается помочь если он переспит с её братом-шизофреником. У брата встаёт только на парней. Между честью и жизнью крутой мэн выбирает жизнь…

— У нас такое не напечатают. Вам, Машенька, (сжимаю грудь ладонью) нужно в США. Там такие рассказы на ура пойдут.

— Я вообще-то тоже парней не очень… А ты вот прям как-то… Ну, всё. Выгоняют нас. Мы третьи на очереди. Я не дотерплю. Пошли в лифт. Я один трюк знаю.

Смотрю на эту взъерошенную девушку и вижу как с неё спадает вся её алкогольно-матерная броня….

Заходим в вызванный лифт. Чуть опускаемся вниз и она нажимает кнопку «Стоп». Стопорит отжим, втыкая спичку.

— Ну ты как? Готов? (трогает меня) Готов!

Снимает с себя всё и становится на четвереньки.

— Давай по-быстрому, — говорит придумщица, озорно повернув голову.

По-быстрому не получилось. Сменили пару позиций пока она захрипела.

— Только не в меня, — забилась она в судорогах, позабыв про «изделие номер 2».

Когда Маша одевалась в лифте, под крики орущих сверху и снизу жильцов многоэтажки, то странно посмотрела на меня и спросила:

— А может я не лесбиянка?

6 июня 1950 года.

Оживший после вчерашнего Васечка, закончив повествование про подвиги «некурящей», перекинулся на «пьющую».

— Она в детстве в Нью-Йорке жила, пока родители не развелись. Подругам рассказывала, что мать не хотела её рожать и выпила скипидар, мол поэтому она такая тронутая… А ещё ей нравится наблюдать за психами и как горят дома… Ну, точно, чокнутая. Как только в МГУ то попала, да ещё в лучшие студентки. Говорят по-английски лучше преподавателя чешет… Не, Настя по-любому лучше, хоть и тоже с прибабахом по поводу объединения Кореи. Но, хоть красивая, а эта…

Так… Запасная переводчица на Фестиваль молодёжи и студентов у меня есть…

Четвёртый день подряд идёт дождь, оставляя на тротуарах здоровенные лужи. Булыжная мостовая Москвы после войны только на центральных улицах поменяла свой прикид на асфальтовый. Вода под булыжник уходила лучше, но у стадиона «Динамо» кругом был асфальт, поэтому люди, кучкуясь на сухих участках, гнутыми назонтичными колбасками двигались в сторону стадиона.

— Похоже на «Спартак» тысяч сорок придёт. «Наших» то в дождь с гулькин нос будет, — замечает, перепрыгнувший через лужу, Амосов.

Вспоминается весёлая футбольная песенка… https://youtu.be/PFK7I9SE9hM

В раздевалке нас ждёт невероятное объявление: «Боброва, Метельского и Крижевского срочно вызвали на сборы в главную команду страны.» На ходу трэнэр переобувается в схему «Дубль Вэ» и выпускает в линию обороны Амосова, Морозова и Прохорова. В полузащите — Колобков и Овчинников, заменивший приболевшего Джеджелаву. В безбобровском нападении Оботов, Ильин, Шувалов, Жаров, Анисимов. Трэнэр запретил врачу пичкать спортсменов «чудо-порошком» — многие жаловались потом на побочные явления. Гайоз Иваныч то наш, мужик с понятием — не даёт убивать здоровье у ребят. А я вот напротив, закинулся порошочком. Доза небольшая, а в смеси с кофеином даёт бомбический эффект.

Выходим в коридор. Оп-па. А у «Спартака» то и Симонян, и Парамонов с Тимаковым на месте. Толкаю своего спартаковского оппонента Игоря Нетто по прозвищу «Гусь»:

— А чего это ваши в сборную не уехали?

Тот повернув длинную шею:

— А чтобы вам задницу надрать!

На поле всем сразу стало жарко. Спартаковцы и мы как заведённые носились по полю. Вратари, пантерами бросались за мячом, приземляясь в засыпавший лужи мокрый песок. Вот спартачи снова наседают слева. Их Парамонов обводит нашего Бубукина и точнёхонько навешивает на Симоняна. Чернявый бомбардир от души заряжает слёта под перекладину. 0:1. Стадион ревёт, приветствуя успех своих любимцев.

Мы рвемся в атаку. Сначала Шувалов из штрафной, а потом и Колобок издали — дважды попадаем в нерезультативные пока штанги. Как говорится «не забиваешь ты — забивают тебе». В последней спартаковской атаке перед перерывом Парамонов, получив мяч от Нетто, так удачно приложился в дальний угол, что даже отчаянный бросок Акимова не помог нашей команде. 0:2. Стадион вопит от восторга…

Трэнэр в перерыве меняет персональщиков у Симоняна и Парамонова, что растерзали нашу оборону. «Спартак» переживает время «смены поколений». Доигрывают звёздные Николай Дементьев, Константин Малинин, Константин Рязанцев, высокий столп спартаковский обороны Василий Соловьёв. На смену им пришли молодые Игорь Нетто, Толя Ильин, Коля Паршин и Юра Седов. Последнего я хорошо помню уезжающим в 1980 году в капиталистическую Исландию работать футбольным тренером. Тогда, несмотря на провальное выступление наших футболистов на Олимпиаде, наши тренеры ценились в Европе, да и во всём мире. По крайней мере в прессе. А про московскую Олимпиаду — разговор особый. Помню, как в полуфинале турнира наша сборная в переполненных «Лужниках» играла полуфинал с ГДР. Немцы, забив гол в начале матча, поставили перед воротами «автобус». У нас же была жестокая непруха. И штанги обстучали, и Вагиз Хидиятуллин не забил из вратарской и схватился за сетку…

Бронзу футболистов на Олимпиаде признали катастрофой — вот такой был тогда уровень ожидания побед от нашей сборной…

Только начали второй тайм и замена. Колобок, неудачно выполняя подкат, повредил ногу… К середине тайма все устали как собаки. Мокрый мяч плохо слушался и скакал как горох на сковородке. Вот метрах в тридцати от чужих ворот сшибают Шувалова. Я кричу Витьку: «Дай ударить Бубукину.» На утренних тренировках на себе испытал силу Валькиного удара и поэтому никогда не становился в стенку, если он бьёт…

Судья чуть двигает красно-белую стенку назад. Бубука со всей дури заряжает над стенкой в ближний угол. Мяч, миновав вратарскую перчатку, врезается в штангу, и от спины упавшего вратаря залетает в ворота.1:2. https://youtu.be/MCejJLNnMoo?t=31

Уже легче…