Когда герои восстают (ЛП)

Он считал.

Моя кровь была такой горячей, что застыла в венах, сердце билось так сильно, что я думала, что оно может взорваться.

Металлический привкус победы расцвел на кончике языка.

Когда судья Хартфорд поднял голову, его тяжелая челюсть была напряжена от решимости.

— Когда вы сможете нас представить?

Глава 29

Данте

Свободен.

Libero.

Судья Хартфорд вернулся в зал суда с величественным и торжественным видом, как Мидас, выносящий приговор на трибунале в подземном мире. Он знал, что я виновен в преступлениях, доказательств которых у него не было, и ему не хотелось, чтобы я вышел на свободу, но в конце концов его жадность победила. (прим.Мидас — древнегреческий царь)

И он вынес решение об отмене судебного разбирательства.

Елена оказалась в моих объятиях в мгновение ока, одна рука слишком сильно запуталась в ее пышных волосах, другая надавила на поясницу, чтобы ее бедра оказались вровень с моими.

Я целовал ее, как утопающий, потому что после месяца без ее губ на моих, ее аромата в моем носу и этого длинного тела, прижатого к моему, я чувствовал, что умираю.

Я пил из нее, сжимая губы так крепко, что не мог дышать. Но мы не нуждались в воздухе. Все, что мне было нужно, было в этой женщине. В ее благодати и неизменной силе, в ее преданности и неугасающей любви. В ее готовности сделать все, чтобы увидеть меня свободным.

— Sei magnifica, — прошептал я ей в губы, глубоко вдохнув. — Ты чертовски великолепна.

Она засмеялась, ее руки пробирались сквозь мои волосы, поглаживая их почти маниакально, словно она не могла насытиться его ощущениями.

— Я чувствую себя великолепной, потому что ты свободен. Мы свободны от этого.

— Благодаря тебе. — я поцеловал ее снова, достаточно сильно, чтобы появились синяки, втайне надеясь, что это оставит печать моей собственности на ее теле. — Мой герой.

Она вновь засмеялась, откинув голову назад, так что все ее рыжие волосы рассыпались каскадом по моей руке и спине. Я смотрел ей в лицо, моргая от красоты ее радости, которая проникала в меня и смешивалась с моим собственным острым счастьем.

Вокруг нас щелкали затворы, словно сверчки в поле.

— Ti amo, lottatrice mia, — произнес я каждое слово, как клятву. (пер. с итал. «Я люблю тебя, мой боец»)

— Ti amo (пер. с итал. «я люблю тебя»), — мгновенно ответила она, а затем потянула мою голову вниз за уши, целуя. — Chi vuole male a questo amore prima soffre e dopo muore.

Тот, кто против этой любви, страдает, а потом умирает.

Я зарычал, снова смыкая губы, вкушая победу с ее языка.

Мы были так близки к тому счастью, которого заслуживали два влюбленных антигероя.

Два злодея уничтожены — Рокко Абруцци и Деннис О'Мэлли — я остался один. 

Я трахнул ее в машине.

Неважно, что Адриано был за рулем и мог ясно слышать, чем мы занимались на заднем сиденье лимузина. Неважно, что окна были затонированы, но любой прохожий мог уловить проблеск сладкой золотой плоти или малиновых сосков.

Я не был внутри своей жены уже месяц.

На самом деле, я практически швырнул ее на заднее сиденье, и она ударилась спиной о дальнюю пассажирскую дверь. Вместо того чтобы выпрямиться, она задрала юбку и раздвинула ноги, обнажив чулки до бедер, черные кружевные подвязки и стринги, которые я купил ей в Ла Перла на Рождество, чтобы она надела их для меня, когда я буду свободен.

— Иди сюда, Капо, — сказала она, ее голос был хриплым, а щеки уже раскраснелись.

Я перебрался в машину, захлопнул за собой дверь и навалился на нее, как крокодил, вынырнувший из болота, вцепившись в нее.

Я пожирал ее рот, кусая эти сочные губы, одну за другой, а потом погружал язык в сладкий жар, терся им о ее собственные, о ее зубы и десны. Во мне росла яростная потребность завладеть каждым ее сантиметром.

Напомнить ей, кто заставил ее тело петь.

Одна рука легла на ее горло, нуждаясь в ощущении пульса, бешено бьющегося о мой большой палец. Другой рукой я провел между раздвинутых бедер, нащупывая ее киску за кружевами.

Она уже была мокрой.

Тепло и липкость просочились сквозь ткань и покрыли мою ладонь.

Дикий стон вырвался из горла. Она жадно повторила его, крепко сжимая мою голову.

— Трахни меня, — бесстыдно умоляла она, глаза вспыхивали от желания. — Fammelo sentire dentro!

Я хочу чувствовать тебя внутри себя.

Мои пальцы запутались в кружевах ее трусиков и разорвали их. Она задыхалась у меня во рту, когда я снова обхватил ее лоно и просунул два пальца прямо в ее глубины.

Моя рука слегка сжала ее горло, и я отпрянул назад, смотря, как она извивается на моих пальцах, с безжалостной точностью надавливая ими на ее сладкую точку. Она задыхалась, ногти впивались в мои предплечья, когда она держала мою руку у своего горла, надавливая еще сильнее, так что дыхание с трудом проходило через ее легкие.

— Dio mio (пер. с итал. «Бог мой»), — задыхаясь, кричала она.

Я наклонился, чтобы взять набухший розовый клитор между губами и сильно пососал, издавая стон от вкуса ее медовых соков.

Она разрывалась на части.

Впечатляюще.

На миллионы частиц.

Ее конечности бились о сиденья, бедра подрагивали в моем рту, соки стекали по бедрам, скапливаясь под ее попкой на сиденье. Я переместил свой рот к ее входу, слизывая влагу, вытекающую из моих мягко проникающих пальцев. Она вздрогнула, выкрикивая мое имя как молитву.

Ее вкус во рту, ее аромат в носу и ощущение того, что она кончает для меня, зная, что она никогда не делала того же для кого-то другого, разорвали мой цивилизованный каркас на две части.

Я вышел из ее киски, расстегнул брюки одной рукой и сжал в кулаке член. Он истекла, практически капал спермой, как сломанный кран. Я несколько раз сильно провёл по стволу, смазывая его смазкой. Я был таким твердым, сталь под горячим розовым шелком моей кожи.

— Apri le gambe. (пер. с итал. «раздвинь ноги»)

Она раздвинула ноги.

— Più ampio.

Шире.

Она раздвинула их так широко, как только могла в узком пространстве. Ее киска блестела в холодном зимнем свете, проникающем в машину, розовая и набухшая, как плод, который вот-вот упадет с лозы.

Я приставил головку члена к ее входу и предупредил:

— Ti scopero' fino a farti esplodere di piacere.

Я буду трахать тебя, пока ты не взорвешься.

Я обхватил рукой ее верхнюю часть спины, пальцами схватил противоположное плечо для опоры, а другой нащупал ее горло. Ее глаза были широкими и темными, как дым от костра.

Я вошел до упора в эту маленькую уютную киску.

Она вскрикнула, шея выгнулась дугой, когда я задал темп. Она была такой непривычной, такой тугой, что даже такой мокрой, как она была, мне приходилось погружать и вынимать свою длину из нее, совершая фрикции при каждом движении.

Она ощущалась как рай на земле.

Я трахал ее, рассказывая ей все то, о чем мечтал в темноте тюремной камеры.

— Обожаю эту узкую киску, Лена. Ты создана, чтобы брать мой член.

— Ты ощущаешься таким огромным, — призналась она с прерывистым всхлипом, ее бедра выгибались.

— Возьми его всего, — потребовал я, насаживая ее на свой член, входя в нее до тех пор, пока она не вскрикнула и не застонала, а затем снова и снова умоляла об этом. — Это моя киска, не так ли, cuore mia? (пер. с итал. «мое сердце»)

— Да, — согласилась она, задыхаясь, ее ноги дрожали, когда я входил в нее снова и снова. — Каждый твой сантиметр.

— Да, да, это все мое, — прорычал я, чувствуя, как жар разгорается в моем нутре и распространяется по венам, как лесной пожар. — Ты моя. Моя, чтобы трахать. Моя, чтобы защищать. Моя, чтобы любить.

— Sempre, — выкрикнула она, закрыв глаза, когда ее начало трясти.