Репетитор. Небольшая услуга

«Свахи», сидя под моей полкой, подозрительно затихли, явно поражённые богатырской внешностью Зины.

– Ну, кто тут хотел со мной познакомиться? – рявкнула женщина-великан хриплым басом.

Пассажирки не издали ни звука. Наконец, баба Маша, самая опытная и многое повидавшая на своём веку, опомнилась первой и робко пискнула:

– Вон он, наверху спит, сердешный.

Зина подняла голову и, встретившись с моим взглядом, сразу поняла, что она не моя песня. Презрительно посмотрев на меня, она круто развернулась и величественно удалилась в свой одиннадцатый вагон. Проводив глазами её жёлтый затылок, я свесился с полки вниз и строго сказал притихшим попутчицам:

– Не подходит. Это не женщина, а гора. Зачем мне этот вулкан страстей?

После этого брачного фиаско женщины оставили меня в покое.

Выйдя на всякий случай на одной из станций вблизи Петербурга, я на электричке добрался до города на Неве уже ночью. В Петербурге у меня были знакомые, у которых можно было остановиться и я, немного поразмыслив, решил позвонить Маргулису. Когда-то мы с ним учились в институте, дружили, а после окончания института изредка судьба сводила нас вместе. Я слышал, что в Питере Маргулис занимался каким-то мелким бизнесом и мог быть мне полезен, потому что обладал широкими связями в самых разных кругах местного общества.

Маргулис был дома и взял трубку сразу после гудка. Судя по голосу, он не сильно удивился, услышав моё:

– Евреи тут живут?

– А кто это? – осторожно спросил он.

– Еврейский погром, – бодро объяснил я.

– Привет, Серега! – обрадовался Маргулис. – Откуда ты звонишь?

Я намекнул о своём бездомном положении, и он без лишних разговоров дал мне свой адрес. Через час мы с ним уже сидели за накрытым столом на кухне его небольшой квартирки и вспоминали былое.

– А я тебя сразу узнал по «еврейскому погрому», – хохотал толстый, лысый и бородатый Маргулис. – Только ты мог сказать такую хохму.

В этом он был прав. Во времена нашей с ним студенческой дружбы мы часто бывали у его бабушки Руфины Соломоновны, которая безумно его любила и щедро снабжала деньгами из своей скромной пенсии. Руфина Соломоновна в своё время пережила петлюровские погромы евреев на Украине и навсегда сохранила патологический страх перед насилием. Приходя к бабушке, Маргулис всегда оглушительно барабанил кулаками в дверь и, когда старушка испуганно спрашивала: «Кто это?», Маргулис грозно картавил на весь подъезд:

– Евгеи тут живут?

– Тут, – обречённо подтверждала Руфина Соломоновна, и внук радостно орал:

– Открывайте, евгейский погром!

Маргулис вообще был интересным человеком. Так, он любил кататься на велосипеде по огромной бывшей коммунальной квартире, где он проживал со своими родителями, совершенно голым, шокируя родных и знакомых. Был у него и ещё ряд интересных причуд. Вместе с тем, я знал, что за внешней эксцентричностью скрывался умный, смелый и надёжный человек, на которого можно положиться в трудный момент.

Чокаясь со мной хрустальной рюмкой с водкой и неторопливо жуя нехитрую закусь, Маргулис рассказывал мне про своё житьё-бытьё в Питере:

– Знаешь, Сергей, я за последние пятнадцать лет стал совсем другим человеком. Кто я был раньше, в «совке»? Молодым специалистом с пожизненной зарплатой в сто двадцать рублей. Да, как в песне: «И Родина щедро поила меня берёзовым соком…» Я был евреем с туманной перспективой когда-нибудь уехать в Израиль. Тогда мне казалось, что всё настолько безнадёжно стабильно, что ничто не может изменить, так сказать, предначертанный партией ход моей жизни. Я задыхался в той атмосфере, но я не был борцом и не собирался что-то менять. Лишь бы меня не трогали. Но когда, как тогда писали в газетах, над страной задули рыночные ветры, всё резко изменилось. Чем я только не занимался за эти годы! Чтоб я так жил, как я работал, Серега. Таксовал на своей машине, работал продавцом в продуктовом киоске, потом уже сам торговал овощами и фруктами на базаре, занимался продажей собственных рецептов похудения, был начальником народной дружины, пытался стать депутатом, работал сторожем в школе, охранником в частном агентстве, открывал и закрывал фирмы, и бог знает, чем ещё я занимался. Словом, бился как рыба об асфальт! Такой опыт выживания приобрёл, что теперь ничего не боюсь и ни на что не надеюсь. Денег не нажил, так сказать, по трусам текло, а в рот не попало. Женился и развёлся. Ну и слава богу. Но зато теперь я знаю причину всех наших несчастий. Она проста – мы просто не любим друг друга. Посмотри на другие нации, народы, народности и племена. Они всегда делят людей на своих и чужих и за своих горой. Это есть способ выживания в этом мире, Серёжа. А мы? Мы не чувствуем между собой никакой общности.

– Женя, кто «мы»? Ты, например, еврей, а я нет. Растолкуй, о какой общности между нами ты говоришь?

– Серёжа, я тебя умоляю! Не изображай из себя идиота. Все жители этой страны являются русскими. Правильно замечено, что «русский» – это ведь прилагательное. И все мы – русские славяне, русские евреи, русские татары, русские немцы, русские эскимосы. Даже русские негры теперь есть. Но все мы ищем в нас не общее, а разное. Все стараются найти и подчеркнуть то, что нас разделяет, вместо того, чтобы искать и подчёркивать то, что нас объединяет. Я не чувствую никакого унижения оттого, что кто-нибудь назовёт меня русским. Да, я – русский еврей, и никуда от этого не деться. Ведь посмотри на какого-нибудь ярого ваххабита из Чечни. Это же наш человек, с нашим совковым менталитетом. Всё его поведение доказывает, что он такой же, как мы. Нашему славному парню никогда не стать арабом, даже если он навсегда перестанет бриться, перестанет пить водку и есть сало на людях. Ведь образцом поведения у него в подсознание заложены скорее Чапаев и Штирлиц, чем Шамиль или Салах ад-Дин-победитель крестоносцев. Но гордый сын гор ни за что не признает, что почти все знания о жизни он получает через русскую культуру, так как живёт в России, а не в Турции. И нельзя винить этого беднягу – ему везде твердят о различиях и нигде не говорят об общем, о том, что нас объединяет и делает похожими, а в глазах иностранцев даже одинаковыми. В общем, Сережа, Сара, я фигею в этом дилижансе!

– Ты лучше расскажи, чем сейчас занимаешься, – перебил я севшего на любимого конька Маргулиса. Сколько я его знал, он всегда любил, растекаясь мыслию по древу, поговорить о глобальных проблемах бытия. Мне же в данный момент важнее были проблемы не столь глобальные, то есть мои личные.

– О, у меня теперь редкая и нужная профессия. Я кормлю кошек в Эрмитаже.

– Каких ещё кошек?

– Представь себе, самых обычных барсиков и мурок. Понимаешь, для борьбы с грызунами в Эрмитаже держат полсотни кошек, и моя обязанность их регулярно кормить.

– Да, чудны дела твои, Господи, – пробормотал я. Маргулис продолжал удивлять меня крутыми поворотами своей судьбы.

Когда стол изрядно опустел, и паузы в нашем разговоре значительно увеличились, я попросил Маргулиса о помощи:

– Слушай, Женя, у меня появились кое-какие проблемы. Сейчас я не могу тебе ничего сказать, многое мне самому пока неясно. Мне нужно, чтобы ты завтра сходил в одно местечко и получил для меня пакет. Сделаешь?

– Надеюсь, что в этом пакете не бомба? – рассмеялся захмелевший Маргулис. – Конечно, сделаю…

Утро следующего дня встретило меня хмурым небом, резким ветром с Финского залива и холодным моросящим дождём. Впрочем, на что ещё можно было рассчитывать в осеннем Петербурге? Наскоро позавтракав, Маргулис убежал кормить своих кошек, а я после обязательной тренировки решил прогуляться по городу, в котором в своё время провёл немало времени.

Купив первым делом зонт, я неторопливо пошёл по Невскому проспекту, разглядывая фасады отремонтированных к трёхсотлетию города зданий, витрины новых роскошных магазинов, и с удовольствием вслушиваясь в забавный питерский говор, окружавшей меня толпы. Многое изменилось с тех пор, когда я был здесь в последний раз. Признаки разрухи и нищеты, которые бросались в глаза в начале девяностых, исчезли. Центр города сверкал яркими огнями, у витрин с сувенирами толпились туристы, беспечно смеялись стайки тонконогих модных девочек, по гладким дорогам катили блестящие иномарки. Вполне западный благополучный город. Конечно, если не обращать внимания на профессиональных нищих, просивших подаяние на каждом углу, и стаи звероватого вида бомжей, деловито собиравших брошенные бутылки на не по-европейски заплёванных тротуарах. По численности своих рядов бомжуазия явно превосходила буржуазию.