Страница 40 из 50
Я слушал рассеянно — на прошлой неделе сам ставил опыт Штерна. Запарился атомы регистрировать. Методом поверхностной ионизации…
Звонок!
Школяры мигом встрепенулись, заерзали, а профессор, неодобрительно посматривая на часы, отложил мел. Скоков перевесился сзади, сбивчиво шепча:
— Подписали, Миш! Всю программу приняли без разговоров! Я им целый свиток накатал, и никто даже не вякнул!
— Вот что МРТ животворящий делает, Вань! — я назидательно ткнул пальцем в потолок. — Зря, что ли, выпрашивал «Кремлевку» для испытаний? Реклама! Всё Политбюро в очереди на томографию. Они тебя еще и теребить станут, в позе «Чего изволите?» А ты не стесняйся, проси! Всё дадут, еще и спасибо скажут!
Синицына, сидевшая напротив, прыснула в ладошку.
— Иван, ты себя по телику не видел! — хихикнула она. — Весь такой ва-ажный…
Скоков зарделся.
— Вот состаришься, сама к академику Скокову поскачешь, — пригрозил я девушке. — И жалобно так: «Мне бы томогра-аммочку!» А молоденькая секретарша мило тебе улыбнется, и прощебечет насчет записи на прием к товарищу академику.
— В очередь, Синичка, — хохотнул отмщенный Иван, — в очередь!
Анна коварно сощурила фиалковые, как у Элизабет Тейлор, глаза.
— Даже любимую женушку без очереди не пропустишь? — сладко зажурчала студенточка. — М-м?
Румянец на пухлых щеках Скокова, начавший было спадать, яро полыхнул от шеи до ушей, доводя накал почти до свекольного сияния.
Победительно улыбаясь, Синичка упорхнула.
— Ох, и натерпишься ты с ней… — выразил я неуверенное сочувствие.
— Да нет, — Иван расплылся в совершенно мальчишеской улыбке, — Анька хорошая. Ну, любит иногда стервозиной прикинуться, чего там… Да это в ней детство играет! Слишком она добрая, вот и строит из себя.
— Да-а, товарищ академик… — покачал я головой, деланно сокрушаясь. — Не видать тебе молоденьких секретарш с ногами от ушей… Синичка их прямо в приемной заклюет!
Тот же день, позже
Зеленоград, аллея Лесные Пруды
Весну я недолюбливаю, уж слишком слякотное время года. «Весна красна»… Ага… Весна грязна! Сыро, зябко, голые ветви сквозят безрадостно… А вот осень мне по душе. Опадающие листья шуршат в напеве меланхолии, тебя забирает светлая печаль… Хорошо!
Но вот конец апреля я признаю. Ни пыли, ни комаров, ни духоты, зато молоденькая листва развернулась, развесилась травянистым наметом. Взгляд пока еще проникающ — сплетения веток лишь слегка затушеваны свежей зеленью, но эта полуодетость, юное бесстыдство дерев, приятны глазу.
Высматривая подмосковные красоты, я аккуратно свернул на Московский проспект. Надо было перевезти на новую квартиру микроЭВМ. Староват, слабоват «Коминтерн-1», зато — ручная работа! Будет красоваться в мемориальном музее имени меня…
— Не дождетесь! — буркнул я, подкатывая к родительскому дому.
Вот, тоже странность человечьей души — как быстро мы отвыкаем от родного гнезда, стоит нам устроить свое собственное. Зачинается новая семья, и вот уже папа с мамой оттесняются на второй план бытия. Связи утончаются, своя жизнь поглощает тебя целиком…
Я покачал головой, выбираясь из машины. Тут, как и везде, главное — мера. Надо держать баланс, не позволяя расти отчужденности, но и не сводя общение к потребительству: «Пап, а ты нам не займешь? Мам, а ты не посидишь с ребенком?..»
Опыт у меня был. Я исправил свои прошлые ошибки, но как бы не наделать новых. И ведь ничего же сложного нет в житии! Надо всего лишь вспоминать иногда, что мама с папой по-прежнему любят тебя. Нынешнего верзилу с претензиями они знали и в образе ковыляющей мелкоты, и сопливого первоклашки. Родители не могут не переживать за чад своих. Ну, так развей, истрепли их тревоги, утоли печали! Это же так просто — не зарастать корой себялюбия!
Вздохнув, я потоптался перед лифтом, и решил топать по ступенькам. А то слишком много я сижу. Дома сижу, в машине сижу, в универе… А надо бегать! Для здоровья полезно.
Взбежав на пятый этаж, дальше я пошагал, не торопясь, успокаивая дыхание. Невнятные звуки, слышимые с «родной» лестничной площадки, донесли скрытую угрозу. Я насторожился, и последний пролет одолел, ступая бесшумно.
На площадке творилось непотребство. Угрюмый типчик в спортивном костюме, пыхтя и матерясь шепотом, душил нашего соседа, Евгения Иваныча, ухватив того локтем за шею. Лицо у соседа побурело, на белой рубашке расплывалось обширное кровавое пятно, но он не сдавался. Пав на колени, Иваныч перебросил «спортсмена» через себя.
Подскочив, я с ходу добавил типчику, всадив костяшки пальцев в бычью шею.
— Иваныч, ты как?
Сосед, вяло отталкиваясь ногой в тапке, уперся в стену. Рука его зажимала рану в правом боку — кровь сочилась между пальцев.
— В печень, гад, метил, — простонал Евгений Иванович, откидывая голову и облизывая губы. — Не попал, вроде… Ох, больно-то как…
— Сейчас, сейчас… — засуетился я.
Финка с окровавленным лезвием валялась рядом, и я тут же воспользовался ею, наплевав на отпечатки — взрезал соседу рубашку, оголив рану. Проведя рукой, убедился, что печень цела — и наложил пятерню. Потекла энергия…
Откуда она бралась во мне, хотел бы я знать… Корнилий на полном серьезе утверждал, что наш мозг не вырабатывает ее, а лишь полем своим активирует некую внешнюю силу. Не знаю, но силы этой во мне с избытком, девать некуда!
— О-ох… — выдохнул Евгений Иванович. — Жжет-то как… Правду о тебе говорят… — слегка покраснев, он сжал губы.
— Правду, правду, — улыбнулся я. — И не расстраивайтесь слишком сильно. О вашей службе в КГБ мне давно известно.
Сосед уныло вздохнул.
— Надо вызвать наших, — пробормотал он. — Этот гад лез в вашу квартиру, но он явно не уголовник.
— О, как! — задрал я бровь, долечивая раненого. — Сейчас я…
Быстро зайдя в соседскую квартиру, сполоснул руки и вытащил за порог телефон, подтягивая длинный шнур.
— Держите! — присев на корточки, я изобразил тумбочку.
Евгений Иванович набрал номер непослушным пальцем, дождался ответа, и пробормотал в трубку серию чисел.
— Всё! — выдохнул он.
— Еще не всё, — парировал я, лейкопластырем заматывая руки типчику. Два шлепка привели его в чувство. Голова пленного мотнулась последний раз, он издал мычание и раскрыл глаза.
— Не дергаться, — посоветовал я ему, и очень нехорошо улыбнулся. — Как звать? Кто послал? Цель?
— Да пошел ты… — вяло прошипел пленник, добавив непечатную тираду.
Первым моим желанием было врезать ему пару раз, у меня даже пальцы заныли, но я передумал. А если опытным путем?
Вот, я накладываю руку — и боль уходит. Попробовать наоборот?
Вмяв ладонь в плотное брюшко типчика, нащупал солнечное сплетение. Парниша ворохнулся, злобно зыркая на меня, и вдруг сильно вздрогнул. Лицо его исказилось, он засучил ногами, и завизжал — тонким, сиплым голосом.
— Пу-усти-и!.. А-а-а! У-у-у!
Я улыбнулся: работает. Мое психодинамическое поле, или как оно там называется, разбередило нервный центр, прижигая болевые рецепторы.
У пленника потекла кровь из прокушенной губы, и я отнял ладонь.
— Имя!
— В-вадим! — вытолкнул типчик, глядя на меня с суеверным ужасом. — Вадим Супрун, погоняло «Супер»! Меня послал Старый, он рулит в московском «Демсоюзе». Как звать, никто не знает, но Старый — из военных, это точно. Полковник в отставке. Может, и генерал. Он в Медведково живет, на Полярной. Я покажу! Мне приказано устроить в квартире засаду…
— Как ты прошел мимо постов? — подал голос Евгений Иванович.
— А, это… Вчера сантехники приезжали, видели? В подвал, трубы чинить, полезли пять человек, а вылезло четверо!
— Пятеро! — надавил сосед. — Сам считал.
— А пятый — кукла! — мелко захихикал Супрун, всхлипывая. — Надувная!
Я ударил вовремя. Рука пленного помаленьку смещалась к боковому карману, и хруст локтевого сустава остановил подлое движение. «Супер» взвыл, а во мне толкнулась радость: неужто сверхскорость возвернулась? Локоть иначе не перебить…