Страница 11 из 18
Галя почесала палец. Саднит, зараза! Добавив в новую чашку чаю сахарку, Степанида полюбопытствовала:
– А с пальцем чего?
– Мелочь, ничего такого… Просто, когда договор подписывала, забавная штука приключилась. Возвращаюсь с магазина, вижу – в дверь моей квартиры бумажка воткнута. Разворачиваю, а там красивыми буквами: «УПРАВЛЯЮЩАЯ КОМПАНИЯ АВЕРНО». Прочитала договор, думаю, нужно за ручкой сбегать, расписаться. Смотрю, какая-то палочка болтается, привязана к бумаге. Хочу ею подпись поставить и тут – раз, и острым концом поцарапалась. Кровь закапала, документ залила. Ну, все, испортила! Побежала на кухню палец перевязывать, а бумажку на тумбочке в прихожей оставила. Прихожу – ни кровищи, ни бумаги…
За стеной телевизор разразился словесным потоком футбольного комментатора. Галя решила сделать потише. Вернулась с телевизионным пультом.
– От ведь склероз! Забыла его положить. Кстати, теперь почему-то православные каналы не ловит. Антенна что ль сломалась? У нас же реновация была, новые власти решили фасад и крышу обновить. Я говорю Клавке из двадцать второй квартиры – давно пора! Дыры ведь в стенах с пятирублевую монету. А компания уже и объявления расклеила… Ну, как расклеила – будто краской по стенам намазала. Они у нас не клеют, а штемпели вроде ставят… Черной краской, прямо как в штукатурку въедается. Не сорвешь!
Сыпанув заварки, Галина отдалась воспоминаниям. Реновация в их доме номер тринадцать и правда прошла как-то чудно. «Аверно» объявило, что за ремонт возьмется в полночь! Многие, конечно, заартачились такому самодурству. А как же на работу вставать? А дети – их в садик везти? А ежели они не выспятся? Но, удивительное дело, в объявленную ночь население хрущевки свалил беспробудный сон. Звуков, шумов почти что и не ощущалось. Только однажды Галина проснулась от глухих ударов и шебаршения, словно по крыше прямо над головой тащили нечто тяжелое. Осторожно выглянув в окно, она сначала ничего не увидела…
– Сломанные зонтики…
– Не поняла?
Степанида застыла, не донеся руку с выпечкой до густо намазанного помадой рта. Галя тут же смутилась. Засуетилась, начала переставлять чашки на ветхой скатерке.
– Да я это так, вырвалось…
То, что Галина Петровна узрела в окно той «реновационной» ночью, напомнило ей старый изломанный зонт покойного супруга. Черная, маслянистая ткань, натянутая меж изогнутых распорок, мелькнула перед ее глазами и исчезла, растворившись во тьме ночного неба. Женщина вспоминала представшую перед ней на миг сценку со смутным, каким-то сверхъестественным трепетом.
Решив сменить тему, Галчонок оттянула ворот кусачего пуловера:
– Что ж я все о себе да о себе. У вас то как дела?
– Помнишь заброшенные корпуса ткацкой фабрики на Серпантинной? Хозяин у них объявился. Какой-то итальянец, кажись – по программе привлечения иностранного капитала. Приехал, рабочих завез. Споро отстроились, заработали по полной! Местные мужики чаяли, что им работенку подбросят, да не тут то было. Итальяшка, видать, своих сотрудников привез. Целый штат. Работают день и ночь… А потом случилось несчастье…
Поджилки у Степушки до сих пор потряхивало, когда она думала о тех недавних событиях. Ни с того ни с сего в Авокадово началась небывалая эпидемия. Люди мерли, будто мухи. Болезнь какая-то диковинная – прежде на теле появлялись язвочки, уколы, затем обнаруживалось малокровие. Старуха-смерть многих покосила, с собой уволокла. Ходили слухи, что появились какие-то мохнатые восьминогие твари, нападавшие на спящих. Одни называли их блохами, другие вшами… На фабрике пожар разбушевался – ворота проломились и из здания полилось черное море. Присмотрелись повнимательнее, оказалось – пауки! Да не обычные, не меньше овчарки. Внутри ткацкой фабрики все было в коконах, паутине и сотканном из нее полотне. Владельца так и не нашли, как в воду канул.
Галина разохалась, не переставая теребить уколотый палец.
– Чего только не бывает на свете! А у нас такого беспорядка нет. Никаких тварюг-паразитов. Тишь да благодать. Было, правда, что повадились хулиганить некоторые из местной шпаны, но это быстро все стихло. Сережка, младший сын той Клавдии, надумал портить кнопки в лифте (у нас же девятиэтажка). Курит и сигареткой прижигает. Однажды допыхтелся, оболтус. Нашли его в подъезде: сидит на полу, трясется, бубнит что-то. Потом выяснилось – хотел он ткнуть в кнопку зажженной спичкой, а кнопка, говорит, моргнула! А потом панель на него прыгнула, выпустила кальмарьи щупальца и ну его душить! Вот до чего курение довести может, особливо всякой дряни…
«Да, жарковато тут у них!» – привыкшая к более прохладному отопительному режиму Степанида вытерла рукой пот. И как Галька сидит здесь в этой теплой кофте? Увидев жест собеседницы, Галина улыбнулась:
– Заметила, как тепло? Во-от! Батареи у нас не в пример другим аж палят, никак адским жаром дышат… Приходится и в самый лютый мороз форточки держать открытыми. И все равно жарища. Кстати, о жарище. У нас тут намедни бардак пытались устроить. Двое бугаев взялись стены мазать, всякую непотребщину царапать. Не получилось…
Тот день забыть было непросто. Весь подъезд встал на уши от тех диких воплей. Да еще и дым, мерзкий запах, точно кто-то палил молочного поросенка. Приоткрыв дверь, испуганная Галина успела разглядеть несущегося мимо нее пацана, вопящего что есть мочи. Руки его были красными, пупырчатыми от здоровенных волдырей. Второй, крича и матерясь, катался по полу – его голова напоминала олимпийский факел. Участковый потом приводил обалдуев на место преступления – одного с перебинтованной рожей, другой нес перед собой замотанные в тряпки культяпки.
– Все бы ничего, да некоторые из наших должниками вдруг стали. Представляешь, Стешенька, квартплату нам повысили. Причем, сильно! – Галина обидчиво шмыгнула носом. – Дядя Яша из двадцать четвертой, например, так и не смог внести назначенную сумму. И тут вдруг объявили, что будут обновлять дизайн мусорных контейнеров. Говорят, зеленый цвет не подходит, надо что-то веселенькое.
Проходившая к подъезду Галины Степанида приметила эти мусорники. Крикливые, яркие, с рисунком под граффити, как это у молодежи называется. Было в них нечто необычное, беспокоившее. Когда Степа шла мимо, ей почудилось, что узор из ярких пятен словно оживает, двигается, перемещается. Когда она ездила на «ол инклюзив» в Турцию, ей показывали византийские мозаики с похожим эффектом…
– Ну так вот. Рано утром, чуть рассвет – слышу, громыхает. Выглядываю вся такая сонная в окно: едет мусоровоз. Останавливается, выскакивает горбатый кривой мужик и выставляет нам вот эту «красоту». Бегает, хромает, трясет двумя пучками на плеши и уезжает… А потом грянуло!
Тогда Галина чуть покупки не уронила, яйца и молоко растеклись бы по асфальту – не соберешь. Шла она, заворачивая к родному подъезду и – на тебе: дернул ее нечистый глянуть на эти окаянные мусорники. Смотрит, а с узорами что-то не так. Пригляделась – броские завитушки сложились в знакомые черты. Яков! Правда, выглядел он на этом «портрете» как-то не очень… Бледный, глаза запали…
– Уже поднималась я к себе на этаж, а мне навстречу Тамарка, жена Яшки. На ней лица не было. Муж, причитает, сильно занедужил. Прямо на глазах гаснет, аки свеча на ветру. Ну, что делать. Дошла до дома, готовлю ужин. Глядь в окно – а намалеванное лицо дяди Яши все страшнее и страшнее. Щеки как будто ввалились еще больше, под глазами темные пятна. Жуть!
Швыркнув чаем, Галя «цыганула» плечиками.
– А потом сын Якова деньги сыскал, выплатил долг – и болезнь как рукой сняло. Не поверишь: тот страшный рисунок с мусорного ящика бесследно исчез…
– Знаю о таком. Порчей называется. Читала в одной газете – хочет знахарка какую-нибудь пакость сотворить, берет воск или глину и делает куколку. Придаст ей облик своей вражины и вот, пожалуйста – человек заболевает, хворать начинает. А то и вовсе приходит каюк… Слыхала, что похожее проделывают на одном острове…
Степанида призадумалась, сдула со лба челку, закатила глаза, силясь вспомнить выпавшее из памяти географическое название.