Страница 8 из 17
– Все, хватит, вылазь!
– Да тут вот еще немного надо бы… – попытался возразить Федот.
– Вылазь, говорю, – прикрикнул стрелец. – Хватит.
Батюшка тоже закивал. Нетот вздохнул, выкинул лопату наружу и полез по своей лестнице наверх. Белка, крутившаяся вокруг ямы, тут же бросилась к нему и старалась лизнуть в лицо.
– Так, – сказал стрелец. – Собачка твоя может и подхватить заразу. Говорят, она с блохами идет… Иди сейчас домой. Завтра с утра придешь и присыпишь тех, что они навозят. Они следующих поверх положат, – повернулся к попу и пояснил. – Если не присыпать сейчас, потом не просыплем, а весной осядет земля и зараза наружу полезет…
Батюшка покивал и начал готовиться к отпеванию. Федот помялся рядом с ними, но стрелец помахал ему рукой, отгоняя прочь, и он пошел на хутор.
– Да не иди ты им навстречу! – окрикнул его стрелец, – Иди целиной!
И Федот пошел напрямки через заснеженное поле.
В бане было тепло, но он напился рассолу, развел еще огонь, положил в него все камни, какие хранились возле печи, и раскалил их чуть не до красна. Затем побросал в кадушку с водой. Вода зашипела, запарила и пошла пузырями. Он вынул камни из горячей воды и снова положил в огонь. А в кадушку покидал репы.
Затем взял ковш и веник, зачерпнул в ковш рассола и принялся поливать им свое тело и растирать веником. Растершись, веник сжег, взял другой и им смыл с себя рассол и грязь, макая его в горячую воду.
Вымывшись, простирал исподнее белье в горячей воде, а затем просушил и прогладил горячими камнями, как учили его в деревне, чтобы ни один шов не оставался домом для блох и вшей. Покончив с бельем, поточил камнем свой топор и сбрил все волосы с головы. Зачем это делал, не понимал, но чувствовал, что это сделать надо…
Оделся в сухое, горячее белье, достал из кадушки разварившуюся репу, разломил, посолил пеплом вместо соли, позвал Белку. Хоть в русской деревне и не принято впускать собаку в дом, но баня – не дом, да и дураку закон не писан. Они поужинали вдвоем, кто хлебом, а кто репой, да еще угостили репкой дедушку баенника.
А потом заткнули волоковое окно и дружно, втроем завалились спать до утра на полке. Если баенник не захочет, никакой угар человека в бане не возьмет. И Федот понял, что собаки нужны для тепла, чтобы не замерзнуть в долгие, холодные русские зимы, а баенники и домовые – для спокойствия. И было им на отшибе тепло и ладно без всякой компаньицы!
Я не виноват…
Наутро Федот встал рано, покормил остатками хлеба Белку и принялся чинить баню, как обещал. За этим занятием его застали стрельцы. С ними приехал сегодня десятник, который забирал дурака из дома. Старший стрелец позвал Федота, не слезая с коня. Федот подошел, снял шапку, поклонился.
При виде его бритой головы стрельцы засмеялись. Они уже признавали Федота, как своего, и потому принялись шутить:
– Чего-то это ты, Федот, удумал? Прямо как лысый месяц стал!
Федот недоуменно пожал плечами:
– Чего-то захотелось вот белье постирать и побриться…
Старший стрелец поглядел на десятника с выражением: «Я же говорил!» Десятник разглядывал Федота, шевеля бровями, раздумывая о чем-то. Старший, видимо, решил помочь и снова обратился к Федоту:
– А чего это ты делаешь?
– Баньку чиню.
– С чего бы? Тебе в ней от силы еще ночь ночевать.
– Обещал…
– Кому?
– Баеннику…
Стрельцы дружно заржали, старший опять посмотрел на десятника с вопросом. Десятник покосился на него, потом спросил Федота:
– А ты что не на кладбище, дурак?
– Щас эти уедут на промысел, я и пойду, засыплю вчерашних.
– Не сбежишь?
– Как сбежишь?! – удивился вопросу Федот. – Мне же велено засыпать, – показал он на старшего.
Стрельцы опять переглянулись, и десятник сказал:
– Много стрельцов от морового поветрия погибло. Государь велел новый прибор сделать из случайных людей, которые из самопалов палить охочие. В стрельцы хочешь?
– А я уже в стрельцах! Ты же меня сам записывал.
Стрельцы снова захохотали. Десятник нахмурился и объяснил:
– Ты еще не в стрельцах, ты в похоронной ватаге. Чтобы в стрельцы попасть, надо из пищали палить, и чтобы за тебя не меньше семи стрельцов поручилось. В стрельцы хочешь?
– А синь кафтан и красную шапку дадут?
Десятник кивнул.
– Тогда запиши меня в стрельцы!
– А кто за тебя поручится?
– Не знаю… за меня некому. Разве Белка, вот, да баенник…
– Я за него поручусь, – сказал старший стрелец. – И мои, думаю, поручатся. Как вы, братцы?
Стрельцы помялись и неуверенно закивали:
– А что, пожалуй, службу тянуть будет! Безотказный! Бегает хорошо! Силенка есть! Умишка бы побольше!
– Умишко служилому человеку лишку не надо! – обрезал десятник. – От умишка одни беды! Если выстрела не боишься, я за тебя тоже поручусь. Дайте ему пищаль.
Один из казаков спешился, снял пищаль, перекинутую ремнем через плечо, раздул фитиль, взвел курок, подсыпал на полку пороха, протянул Федоту. Федот неуверенно провел ладонью по бритой голове и поднял глаза на десятника:
– А чего я с этим делать буду?
– Покажи ему! – приказал десятник стрельцу.
Стрелец показал, как прижимать приклад пищали к плечу, объяснил, что прижимать надо сильно, иначе ключицу сломает отдачей, показал, как целиться. Ни мушки, ни прицела на пищали не было, целиться надо было прямо по стволу. Меткость боя у пищалей была никудышная, стреляли почти наугад, в направлении цели. Поэтому стрелец показал Федоту столб в огороде, шагах в десяти:
– Вот попади в столб!
– Да ты не бойся, – подбодрил его старший стрелец, – не попадешь и ладно, нам, главное, увидеть, не боишься ли ты выстрела. Прицелишься, морду-то отвороти, а то как бы искрами глаза не выжгло.
Федот прицелился в столб, и вдруг почувствовал, что внутри него словно зашевелились какие-то воспоминания, и что-то поднялось с самого дна и начало заполнять тело, будто меняя его. Он опустил пищаль и вздохнул, стрельцы засмеялись, подбадривая. Явно ожидали, что после выстрела Федот от отдачи сядет на задницу. Старая стрелецкая шутка над новобранцами.
Федот снова прицелился и почувствовал, что ему даже неловко стрелять по такой близкой цели. Он будто знал, как это делать.
Он снова опустил пищаль и повернулся к десятнику.
– Что, дрейфишь? Стреляй давай!
– А можно мне вон по тому горшку выстрелить? – показал Федот на битый горшок, одетый на кол в дальнем конце плетня.
Все дружно заржали еще раз.
– Да ты, чё, парень! По тому горшку и стрелец-то не всякий попадет!
– А вот и проверим! – остановил смех десятник. – Посмотрим вашу огневую сноровку! С лошадей! Заряжай! Пали по готовности!
Стрельцы спешились, отошли несколько от коней, приготовили пищали, воткнули бердыши, прицелились и выстрелили! Все заволокло густым дымом. Белка прыжком прижалась к ногам Федота.
Когда дым рассеялся, в плетне обнаружилось несколько перебитых жердей, на крыльцо с криками вывалилась с вытаращенными глазами вся дурацкая заспанная ватага, которую тут же погнали обратно в избу, но горшок был на месте, словно насмехался.
Федот повернулся к начальству и обнаружил, что те наблюдают за ним с легкой усмешкой:
– Ну, считай, испытание выдержал, – сказал десятник. – Шума и огня не боишься, а стрелять тебя научат.
– А можно мне тоже попробовать?
– Заряд только переводить.
– Очень хотся!
– Пробуй, бог с тобой! – махнул рукой десятник.
Один из стрельцов воткнул перед Федотом бердыш подтоком в снег. Но Федот только помотал отрицательно головой и приложил пищаль к плечу. Стрельцы опять засмеялись. Федот же направил пищаль в сторону горшка, зажмурил один глаз и словно бы ушел внутрь себя. Ощущение ружья возле плеча будило манящее и словно давно забытое чувство, сладостная истома разлилась от этого по его телу.
Он не спешил, просто позволял стволу слегка раскачиваться, и в какой-то миг почувствовал, что попадет. Нажал спусковой крючок, порох перед ним взорвался, несколько искр действительно куснули щеки, ружье сильно ударило в плечо, сильнее, чем ожидало тело, но не настолько, чтобы было больно. Федот вскинул ствол и поставил пищаль прикладом на землю возле ноги, сам нагнулся и погладил собаку, чтобы не боялась.