Я Распутин

Партии же требуется какое-то громкое дело. Может попросить царя, а точнее царицу отпустить кого-то из умеренных революционеров из тюрьмы? На поруки. Это стало бы символом примирения в стране. Если это сработает, то можно будет поставить на поток эту своеобразную «амнистию».

Кто там из самых известных сейчас томится? Горький? Он и двух недель не просидел в Петропавловке. Троцкий? Тоже выпущен, отправлен в ссылку, откуда уже успел сбежать за границу. Да и кто такой сейчас Троцкий.

Я потихоньку выбрался из парка и пошел, ориентируясь на светлую колокольню Сергиевской церкви. Пока шел, стемнело, по зимнему времени да питерскому расположению, но газовые фонари кое-где горят и, главное, кругом белым-бело и светит отраженным светом. Лепота, снежинки легкие медленно-медленно падают. Поймал парочку на язык, подумал — много ли для счастья надо? Может, сосульку с фонаря сбить?

А дальше уже огороды и поля, переход села Царского в обыкновенное. Морозец пробирать начал, и только я подумал, что надо бы шубу поплотнее запахнуть, как сзади послышался топот.

Обернулся — бегут трое. Ну бегут и бегут, кругом казармы, мало ли куда солдатиков послали. А у меня застежку заколодило, пришлось шубу распахнуть, чтобы перестегнутся.

И как оказалось, очень вовремя, поднял я глаза — а бежавший в трех шагах впереди уже замахивается. Ну я и пригнулся, он со всем своим замахом и беспощадной силой инерции через меня в сугроб улетел.

А как разогнулся, остальные наскочили. Я в сторону, крутнулся, распахнутая шуба по воздуху, как у Нео, только замедленной съемки и не хватает, думать некогда. Ударил наугад, попал, получил по башке.

Да шапка толстая, а голова у Гришки крепкая.

Врезал я опять, уже точнее, второй загнулся, но тут из сугроба вылез первый, снова двое на одного.

И молча так с двух сторон кинулись, а у меня маневра нету, на краю дороги стою, дальше снега навалено, там не попрыгаешь и «слоу моушен» не поделаешь.

Заорал я тут нечеловеческим голосом, пальцы скрючил и сам на них ринулся, на испуг. Третий шарахнулся, поскользнулся да грохнулся на спину, ну я со всей силы первого молотить начал, а он меня.

Хорошо что я шубу распахнул, хоть как-то двигаться можно. И даже очень — достал я его в грудину, он хекнул и сел на задницу.

А тут третий встал, а второй отдышался, и поперли оба, опять я в меньшинстве. Схватил не глядя ближнего за ворот и крутанул навстречу дальнему, по скользкой дорожке.

А здоров Гришка, медведь сибирский, да только вот первый уже поднимается, теперь так и пойдет — одного валишь, другой встает. Так что валить надо в другом смысле, я и кинулся в просвет и припустил что есть мочи в сторону фонарей на Волконской улице.

А оттуда мне навстречу бородатый дворник со свистком. Как чайник, только дворник. И солдатики — вжух! — и нету.

— Ваше степенство, что случилось? Кто напал?

А я встал, упер руки в колени, грудь как меха туда-сюда, слова сказать не могу. Ну он опять в свисток, аж в ушах зазвенело, а я пока отдышался и выпрямился.

Смотрю — а у меня в руке погон. Это, похоже, когда я последнего закрутил, вцепился в плечо, сорвал да так и не выпустил.

— Ваше степенство, вы в порядке?

— Да, все хорошо, — выдохнул я.

— Так что за ироды?

— Не знаю, налетели, напали…

Со стороны Волконской затопали сапоги, на свист прибежал городовой, дворник ему доложил.

— К околоточному надо, прошу за мной.

*****

Околоточный оказался более сведущ в придворных делах и сразу меня опознал, отчего в участке поднялась ненужная суматоха. Телефонировали во дворец, оттуда обещали прислать санки, а пока меня расспросили, записали и даже напоили чаем.

Очень заинтересовал полицейского погон. Алый, с вензелем Николая.

— Лейб-гусары, значить, озоруют…

— Почему же?

— Погон первого эскадрона, шефского. Пропало-с что?

Я похлопал себя по карманам. Не было бумажника. Видимо, выпал, когда махались. Сейчас лежит в сугробе, сто двадцать рублей ждут своего счастливчика.

— Кошелька нет — я еще раз себя ощупал, спохватился — Так надо сейчас построить этих гусаров и посмотреть, у кого погона нет!

— Экий вы быстрой, они полиции не подчиняются, тут целое дело чтобы к ним в казарму зайти. Разве что дворцовую полицию привлечь…

Разумеется, Герарди никуда привлекаться не захотел:

— Не имеем права! Надо делать запрос Великому Князю. Без санкции Николая Николаевича никак нельзя!

Начальник дворцовой полиции ядовито улыбнулся, потер руки. Уел, Гришку. Сейчас! Как бы не так.

Дергать Аликс, которая отправилась на вечернюю службу в церковь я не стал — поехал поездом в Питер. Сразу к Столыпину.

В Зимний меня пустили без вопросов. Я показал охране приглашение от Ольги Борисовны на раут, меня сразу провели в Белый зал.

Тут, конечно, было людно. Мужчины во фраках, женщины в вечерних платьях, увешанные драгоценностями. И я… в «костюме Нео», в черных очках.

Стоило мне войти, как все обернулись, некоторые даже начали тянуть шеи, чтобы разглядеть.

— Это же Распутин!

— Тот самый крестьянин-дворянин…

— А я читала в газетах, что он он дуэлировал с Лохтиным

— Нет, ту дуэль прервали распоряжением властей…

— А правда, что он может вызывать духов?

Я молча стоял на входе, давая себя разглядеть публике. Вокруг меня даже образовался круг людей, но никто не решался заговорить или подойти.

— Григорий Ефимович! — сквозь толпу быстро прошла Ольга Борисовна в фиолетовом платье с глубоким декольте и диадемой на голове — Спасибо, что зашел! Давай я тебя представлю гостям — женщина подозвала жестом официанта с подносом. На нем стояли бокалы с пенящимся шампанским.

— Не до празднований мне, матушка — громко, на весь зал сказал я — Тем боль в пост то. Грех это.

— Зачем же тогда явился? — поджала губы жена Столыпина

Толпа еще больше увеличилась, струнный квартет перестал играть музыку.

— Ограбили меня, как есть, ограбили. Гвардейцы из Царского.