Я Распутин

— Где ателье будет?

— На Рыбинской, в общинном доме. В подвал типография и ателье легко встанут, еще и место останется.

Поморщился, еще бы, с Невского в такое захолустье.

— А ты не кривись, не надо. Ты вот че подумай: тут тебе любой черносотенец по голове съездит и поминай как звали, а там ты под защитой.

— Я православный, — мрачно заметил фотограф, — могу паспорт показать.

— Так бьют-то не по паспорту, а по морде.

Андрей грустно вздохнул, согласно махнул рукой.

— Вот и ладненько. Только смотри у меня — я погрозил пальцем — Не воровать, секреты не выбалтывать.

— А будут секреты? — удивился мастер

— Бери выше. Целое тайное задание. Проверить тебя в деле. Ну что? Не передумал?

Я вытащил пачку денег из кармана, небрежно пересчитал их. Глаза у Андрея загорелись.

— Не передумал!

Вот и еще одного уболтал. Эдак я скоро у Керенского его будущую кличку «Главноуговаривающий» перетяну.

*****

Разговор с Адиром имел еще одну позитивную сторону. Услышав про подвал и типографию, мастер обмолвился, что бедуют журналисты «Слова». Эта газета стояла на позициях «Союза 17 октября», консерваторов, но более-менее близких к умеренным центристам, которые мне были вполне симпатичны.

Но тем не менее, власти уже дважды приостанавливали деятельность «Слова» и как раз сейчас оно опять закрыто. Слово, так сказать замолчало. Не жжет глаголом.

Надо было ехать в Царское, искать секундантов. Но газета была важнее. Я свистнул извозчика, сел в сани отправился на Фонтанку. Пока ехал, а точнее плелся в «лошадиной» пробке — читал письма и телеграммы, что мне вручила Лохтина перед отъездом.

Большая часть была мусором. Разные просьбы, сомнительные предложения, писало даже парочка откровенных аферистов. Но были и ценные послания. Во-первых, объявилась жена Столыпина. Прислала письмо с приглашением посетить светский раут в Зимнем. Ольга Борисовна, фактически, завуалированно просила у меня прощения за грубость во время последней встречи и даже просила захватить с собой новомодный «воротник Распутина».

Хм… И где я его возьму? Надо срочно налаживать производство.

Во-вторых, в пачку с документами и письмами, было вложено положительное решение столоначальника МВД о регистрации партии Небесная Россия. К решению капитан, который занимался оформлением документов, приложил записку, что уже можно открывать банковский счет и встречаться с главой избирательной курии Санкт-Петербурга.

Тут я задумался. Во вторую Думу мы уже не успевали пройти по спискам городской курии — они утверждены. Но двоечка просуществует недолго — до лета. А там на подходе и третья Дума. В которую надо не только попасть, но и не дать ее закрыть.

Рушить слабенькое государственное устройство только из-за польского вопроса? Ну уж увольте. Пшеки не заслужили такого внимания. Тем более впереди Первая мировая война — несколько лет будет вообще не до польского вопроса. Мобилизовали мужское население — и на фронт. Там демонстрируйте свою воинственность.

Да, Третья Дума закрылась не только из-за вопроса с выборами в Польше — шло противостояние с Госсоветом. Тот в свою очередь воевал со Столыпиным. Все грызли друг друга и никто не хотел уступить. Николай, как водится, занял позицию: «а я тут причем? Давайте там сами». Оскорбленный спикер Думы — Гучков — в знак протеста отказался от своего звания, и на его место был избран Родзянко. Тот еще интриган — критиковал «болезненный мистицизм» императрицы Александры Фёдоровны, готовил дворцовый переворот. Заговорщиков, конечно, взял бы к ногтю Столыпин, но через пять лет его застрелит в киевском театре анархист Багров. Который (сюрприз!) окажется осведомителем Охранки и попадет на место преступления по пропуску, выданному местными «бурильщиками».

Я тяжело вздохнул. В этот серпентарий с кобрами мне совсем скоро придется глубоко нырнуть. Удастся ли вынырнуть?

Прошло полчаса, а мы все еще тащились в пробке. Ржали лошади, переругивались извозчики. Сверху сыпался мокрый питерский снег.

*****

Обстановочка в газете была так себе, вроде работают, а вроде и нет. Витал над всеми дух неопределенности — а ну как не откроют после третьего-то запрещения?

Художник вяло чирикал на листочке бумаги, кружок репортеров оживленно обсуждал в углу, куда податься, этим же заняты были и два фельетониста. Писал только один репортер — быстро так, красиво. Прям каллиграф.

— День добрый, господа хорошие, — я скинул шубу у входа и решительно прошел в зал.

— Добрый, вы, надо полагать, господин Распутин? — отозвался старший среди присутствующих, благообразный старичок с седым венчиком волос и длинным носом. Прям Буратино в старости.

Однако, шустрые тут газетчики, уже в курсе. Краем уха уловил шепотки — «новый фаворит царя», «дворянство дали», неплохо, неплохо, так и до всероссийской славы дойдем. А там и до мировой — рукой подать.

— Распутин, Григорий Ефимович. О чем пишите? — поинтересовался я у «каллиграфа», чтобы как-то завязать разговор

— В Метрополе открылся двухзальный электротеатр «Опера-Кинемо» — вздохнул мечтательно репортер — Новое слово в синематогрофе. Вот, руку набиваю

— Господин, Распутин — «Буратино» подошел ближе — А чем, собственно, можем быть полезны? Только учтите, газета под запрещением, объявлений не принимаем.

— А мне объявлений и не надо. Мне вся газета нужна.

— Это как же-с? Статья на все полосы? — недоуменно спросил высокий репортер в клетчатом пиджаке, сразу напомнивший мне Коровьева, только пенсне не хватает.

— Поднимай выше, вся газета нужна, целиком. Пойдете ко мне работать? — повысил я голос и оглядел всех разом. — Деньгами не обижу, будет не меньше. А коли сумеем на широкую ногу поставить, так и больше.

— А вы, надо полагать, опытный в издательстве человек? — ехидненько спросил фельетонист помоложе, с карандашом за ухом. — А то ведь угробить газету дело нехитрое.