Белая Марь

Валахия. XV век. Эпидемия чумы настигает под Тырговиште табор цыган-домари. В живых остаются только девочка Джана и её бабушка. Они решают перезимовать в заброшенном сарае неподалёку от урочища Белая Марь, но остаются в этих местах навсегда. Живя уединенно неподалеку от большого могильника, вырытого для захоронения чумных покойников, они невольно становятся заслоном от нежити, оккупирующей окрестности. Древний колдовской зарок оказывается надежной защитой от стригоев, ведь бабушка и Джана — цыганские колдуньи-шувани. Однажды на воскресной ярмарке судьба сталкивает Джану с сыном князя Дракулы, известного чернокнижника и рыцаря Ордена Дракона, прослывшего вампиром. Встреча становится роковой…

Глава 1

Белая Марь

Глава 1

Белая марь

Это была ночь полной луны. Она висела над лесом, яркая, как новенький флорин, и большая, как мой живот, – живот женщины, готовой скоро родить. Где-то в чаще жалобно тявкала лисица. Старые деревья скрипели, умоляя о смерти. Если бы не луна и не выпавший накануне первый снег, ничего не было бы видно на расстоянии вытянутой руки. Но этой дорогой я пройду и с закрытыми глазами. За годы служения приноровилась и к тяжелой ноше, и к подлым рассохшимся пням, и к тайным извилистым тропам. Каждой осенью, с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, в канун Андреева дня отправлялась я к Мозглому пруду исполнять зарок. Слушала воду, предлагала Бледной Госпоже обрядовую еду: вареную репу, морковь, кисель и оладьи.

Но этой ночью всё было не так, как обычно. В моей торбе лежали не оладьи и не морковь, а остро наточенный нож. То, что я собралась сделать, и выговорить-то трудно, но коли пришла – так начинай, начала – так заканчивай.

Быстро разделась донага. Опустилась на колени. Взяла нож, – где нужно разрез делать, мне хорошо известно – и стиснув зубы, распорола собственную плоть, как брюхо дохлой рыбине. Сверху вниз, от пупка до лона. Рассечённая утроба разошлась. На снег кровь брызнула, перед глазами всё поплыло, а боли почти не было. Сок черной бузины и дьявольская трава сделали своё дело.

Ну, теперь зарок. Слова немудрёные, запомнить их нетрудно:

– У бездонного болота под луной посреди леса для владычицы погибели я проливаю кровь! Пей, Темная Мать! Пибэ, Кало Дай!

Госпожа приняла жертву – земля пила жадно, кровь впитывалась быстро, и пока вместе с ней не вытекла из умирающего тела оставшаяся жизнь, я погрузила руки в тёплые внутренности. Нащупав скользкий, вымазанный слизью кусок плоти, вытащила его и положила на пропитанный кровью снег. Одним движением ножа отсекла последнюю нить, связывающую нас, и упала сама.

Мы лежали рядом, я и мой ребёнок. Мягкий, как замусоленная мочалка, он даже не походил на человеческое дитя: длинная морщинистая шея, плоская голова, выпуклые глаза, вращающиеся в плёнчатых мешках. Он смотрел на меня взглядом, который был мучительней, чем боль.

Вдруг на землисто-сером тельце с противным мокрым звуком забились маленькие перепончатые крылья, и из широко открытого беззубого рта вырвался крик.

Я прижала ладонь к его плоскому темени – жест глупый и неуместный, – но он успокоился.

Всё. Больше я к нему не прикоснусь.

Шипя и морщась от боли, накрываю живот подолом юбки. Я ничего не могу для себя сделать. И не хочу.

По телу волнами катится прохлада…

Я погружаюсь в жемчужно-белую марь…

Белая марь трава холодная, опасная. Растёт на старых дворищах, порожних землях, бесплодных пустошах. Но мы с бабушкой знали, что с ней делать. Весной её нежные и мягкие листочки можно есть сырыми, посыпав мелко нащипанным диким луком и укропом. К июлю марь подрастает, густо ветвится, но из неё еще можно сварить суп или душистый кисель, добавив горсть лесной малины. Осенью марь багровеет, а после первых морозов становится очень красивой, покрываясь бусинами кроваво-красных ягод. Только в пищу совсем не годится. Так и стоит – нетронутая, одеревенелая, горькая.

Глядя на осеннюю белую марь, которую больше нельзя есть, невольно думается о скорой зиме, о долгих ночах, когда не можешь заснуть от голода. Это время злое, несущее беды и наваждения, когда по чахлым пустошам, мшистым болотам и чёрным лесам Валахии бродят неприкаянные, неупокоенные души. Осенняя пора – время подведения итогов, когда прошлое настигает тебя, стоит лишь остановиться.

Но оглядываясь назад, видишь всё гораздо яснее.

Меня звали Джана. И я была шувани, так цыгане называют своих колдуний. Странно говорить о себе «была», но этого уже не исправишь. Бросая взгляд в прошлое, замечаешь в цепи событий скрытые закономерности. Почему мы с бабушкой оказались именно в том заброшенном молотильном сарае на окраине Тырговиште, что возле урочища Белая Марь? Кто-то скажет, мол, цыгане, фараоново племя, что с них возьмёшь! Да, за годы соседства горожане так и не научились нам доверять. Внешне дружелюбные, а чуть отвернёшься, на кончики пальцев плюют, подолами детей прикрывают от сглаза. И в Белую Марь никто не совался. Да если бы кто и решился, то ни за что не вошёл, не смог бы зарок нарушить. Но случись такое, появился бы у человека помощник сильный – дух или ещё кто из невидимых, то все знают, что будет с тем, кто ступит туда, где первые легли.

Ещё при воеводе Мирче Старом, чёрный нарыв превратил в могильник весь Валахский край. Мор косил всех без разбора. Но образованные лекари служили только при княжеских да боярских дворах, а простолюдины вымирали семьями. Переполненные кладбища не вмещали всех умерших, поэтому в урочище Белая Марь и вырыли тот самый могильник.

Собрав обильную жатву в Арджешском жудеце, чума затаилась в гиблых болотах да заброшенных селеньях. Но ненадолго, и вскоре вернулась. Наш табор она настигла как раз под Тырговиште. В том могильнике лежат они все: мой отец, моя мать, сестры, братья… Когда похоронили первых, их ещё помнили по именам, очередность смертей, но, когда к зиме число умерших достигло трёхсот, все они стали просто мертвецами.

Нам с бабушкой чудом удалось выжить и перезимовать в холодном сарае. Жизнь в Тырговиште едва теплилась. Мор набирал силу, и никто уже не пытался противопоставлять ему свою волю. По окрестностям шастали могильщики-некрофору, обирая мёртвых. Иногда убивали сами, а могли и живьём закопать, если было чем поживиться. Зарывали без отходных молитв, без оплакивания.

Той зимой в округе появились стригои. Мертвецы бродили в темноте, сами себя отпевая. Где-где, а в Тырговиште хорошо известно, как они кричат, когда возвращаются. Такие голодные, съедят всё, до чего смогут дотянуться – саван, одежду, волосы, плоть собственную или чужую. Не место здесь живым. Как увидишь, земля зашевелилась, беги, не останавливайся! Значит, стригой вот-вот поднимется из могилы и, запрокинув голову, завоет на луну.

Так случилось, что древний зарок шувани стал в этих местах единственной преградой между живыми и мёртвыми.

Оглядываясь назад, понимаешь, что любая последовательность событий имеет своё начало. И началось всё, пожалуй, около года назад, той осенней ночью, когда над Тырговиште метался сумасшедший ветер. Ноябрьский, студёный, отдающий дыханием зимы, он ломился в ставни и дверь, словно пробовал, выдержат ли они натиск невидимого зла.

За окном нашей хибары белели в лунном свете заснеженные склоны Карпатских гор, расчерченные чёрными полосками троп. Вдали, над глубоким каньоном реки Арджеш, нависала мрачная громада замка Поенарь.

В этих местах давно ходили жуткие рассказы о кровавых делах строителя крепости и его приспешников. Говорят, когда у Василики Молдавской, невестки Мирчи Старого, родился второй сын, на небе встали две хвостатых звезды. Плохое предзнаменование. Но с восшествием Влада Третьего на трон, Валахия начала так богатеть, что цыгане-домари (восточная ветвь цыган) потянулись с земель султана Мехмеда на север, в Тара Романеска, а Османы увеличили валахам дань. Басарабы ответили туркам настоящим крестовым походом. То были три звёздных года Влада. Костры, кровь, колья и выжженная земля.