Мессалина

Когда Лукулл продавал ему эти сады, запросив цену намного меньшую, чем затратил на их возведение, Азиатик с удивлением спросил у богача Луция:

— Почему вы не просите всю сумму?

— Потому что вы мне её не дадите, а продавать эту красоту дорого, но неотёсанному болвану я не хочу. Он только погубит её, а мне бы этого не хотелось. Я был вообще готов подарить их вам, но вся моя натура восстаёт против такого поступка, ибо все свои богатства я накопил, экономя каждый асс и сестерции и теперь не в силах поменять старые привычки. — Он усмехнулся, помолчал, хватая губами воздух, а потом добавил: — Хотя в Аид ничего не унесёшь: ни цветка, ни глотка вина за щекой...

Лучи солнца, проникая сквозь листья, освещали лежащую на ковре хрупкую фигурку Мессалины, чья воздушность и пленительность незримо перекликались с бело-розовыми цветами вишни. Властительница сама напоминала яркий цветок, которым хотелось любоваться. Консул, увидев её сегодня у садовых ворот, ощутил, как взволнованно забилось его сердце. Лишь приобретённая в боевых походах суровая жёсткость мгновенно подавила этот внезапно возникший юношеский пыл. Потому он сейчас и отвёл взгляд в сторону, стараясь думать о другом.

— Через час нас ждут на обед в моём доме, — тихим голосом напомнил Валерий Азиатик.

— Подождут! Присаживайтесь на ковёр, я не кусаюсь! — приказала Мессалина, и консул подчинился.

— Неужели тебе сейчас не захотелось сжать меня в объятиях, — зашептала она, перейдя на «ты» и касаясь ладонью его бедра.

— Я помню, что вы жена нашего императора, — почти неслышно пробормотал Азиатик, стараясь унять дрожь во всём теле.

— Императора с нами рядом нет.

— Но жена Цезаря должна быть вне подозрений...

— Я жена Клавдия, и мне всё позволено, мой муж сам мне разрешил находить себе любовников, ибо он очень устаёт, — снова жарко зашептала она, и её рука скользнула под складку тоги. — Здесь так хорошо среди этих деревьев, так приятно, и я хочу, чтобы ты взял меня. Ну же, смелее, Валерий!

Он не успел опомниться, как императрица уже сидела у него на коленях, обхватив тонкими руками его шею и прильнув влажным ртом к его губам. Консул оцепенел. Он хорошо понимал, чем заканчиваются рано или поздно такие опасные романы, и Клавдия, даже если он сам не захочет, заставят убрать консула. Чем-то похожим закончил и Мнестер. В сенате немало болтали о казни шута, и Луций Сенека Младший, с кем Азиатик был дружен, язвительно заметил:

— Она порочна, как и вся её семейка! Яблоко от яблони недалеко падает. Помяни моё слово, она дурно кончит! — Луций усмехнулся, с любопытством взглянув на консула, ибо видел однажды, как тот клал цветы к её бюсту.

— Ты слишком строг, она просто очень чувственна, только и всего, — возразил Азиатик.

Язычок Мессалины мгновенно проник в его рот, ногти впились в спину, и Азиатик в первое мгновение даже не смог сдержать её мощный чувственный напор, но едва она повалила консула на ковёр и разорвала поясок тоги, как он тотчас опомнился, сбросил её с себя и вскочил на ноги. Императрица скатилась с ковра на траву, но, приподнявшись, задрожала от ярости.

— Как ты посмел оттолкнуть меня, свою повелительницу?! — прошипела она, стоя на коленях. — Я оказала тебе великую честь, посетила твои сады, захотела отобедать за твоим столом и попросила взамен лишь малую толику мужских ласк, каковые ничего не стоят, наоборот, они приятны и тебе, в чём ты сам мне признался! Так почему, почему ты меня оттолкнул?!

— Простите, я не могу... — Азиатик опустил голову.

— Но почему?!

— Я почти сорок лет служу империи, её правителю, и для меня всё, что касается императора, священно, в том числе и его жена. Я не могу переступить этот барьер, простите, ваше величество!

— Я же объяснила: император разрешает мне всё! — вскочив на ноги, выкрикнула Валерия. — Ты разве не расслышал, что я тебе сказала? Или ты оглох?

— Я расслышал, но не могу. — Он резко повернулся и пошёл прочь.

Через минуту с паланкином императрицы прибежали встревоженные слуги.

— Кто вас звал? — резко спросила она.

— Нас прислал консул Азиатик, он сказал, что вы, ваше величество, пожелали возвратиться домой, — поклонившись, доложил Элтей.

Мессалина вернулась во дворец разъярённой тигрицей. Впервые в жизни ей указали на дверь, её выгнали, как распутную девку. А когда консул придёт в себя, он начнёт ещё потешаться над ней, рассказывая, как она валялась у него в ногах, моля о любви.

— Каков негодяй! — еле сдерживая злобу, возмущалась она. — Как он посмел так подло посмеяться над моими чувствами?!

Она дождалась мужа и рассказала, что консул, прервав их прогулку, выгнал её из сада лишь за то, что ей захотелось полежать на ковре под цветущими вишнями.

— Он оставил меня одну и ушёл, объявив моим слугам, что я хочу вернуться! Большего позора я ещё не испытывала! — Валерия прикусила губу и расплакалась.

— Но этого не может быть, — прошептал изумлённый Клавдий.

— Так всё и произошло! — Мессалина отвернулась, нашла платок, высморкалась. — Вызови его сюда, и консул тебе подтвердит!

Через час Азиатик вошёл в кабинет императора. Консул сам не понимал, что с ним случилось в саду. Жена государя воспылала к нему чувственным желанием, что, наверное, естественно для молодых и красивых женщин. Ему следовало бы успокоить молодую властительницу, напомнить ей о детях, каковых она родила государю и кому он присягал на верность, но не отталкивать её столь грубо. В этот миг собственного раскаяния его и застал гонец правителя, приказавший следовать за ним во дворец.

— Это правда, что вы, консул, бросили императрицу в саду и ушли, приказав слугам унести её? — едва консул вошёл, нахмурившись, спросил правитель.

Валерия с мольбой посмотрела на Азиатика. Её глаза были полны слёз, одна из них, скатившись по щеке, оставила влажный след.

— Да я сам не понимаю, почему так всё случилось, и готов принести её величеству свои извинения, — краснея, пробормотал он. — На меня словно затмение нашло, я должен был повести себя как гостеприимный хозяин, всё же мой возраст и положение обязывали меня поступить таким образом, но я сам не понимаю...

Клавдий был потрясён. Когда Валерия со слезами рассказала ему обо всём, властитель ей не поверил. Он для того и позвал консула, чтобы самому убедиться в правоте супруги. Но когда Азиатик признался, император встал в тупик. По всем законам чести подобное оскорбление смывалось только кровью.

— Можно мне, ваше величество, наедине поговорить с консулом? Хотя бы несколько минут, я тоже хочу понять причины происшедшего, и, может быть, наедине со мной он их укажет, — проникновенно попросила императрица, и Клавдий охотно согласился, не желая сам выносить смертный приговор сенатору.

Мессалина, оставив мужа, прошла с Азиатиком в гостиную. Последний, понимая, что его жизнь теперь зависит от супруги государя, снова стал извиняться, корить себя, но Валерия прервала его.

— Извинения были бы уместны, когда часть вины лежала бы и на мне! — резко заявила Валерия. — Я хотела лишь ласк и объятий, но меня грубо оттолкнули и указали на дверь!

— Я казню себя за столь хамское обращение, — признался консул.

— Так, значит, ты казнишь себя? — Её глаза мгновенно вспыхнули, и лицо просветлело.

Она приблизилась к нему, прислонила голову к груди:

— Обними меня...

— Я понимаю, что с тобой происходит, но и ты пойми меня, я не могу! Я обещал хранить верность императору и не смогу за его спиной вступить в любовные отношения с его царственной супругой. Это выше моих сил.

— Значит, ты ничего не понял! — Мессалина резко отстранилась от него, её лицо стало жёстким. — Ты действительно ничего не понял, Валерий Азиатик, и я хочу объяснить тебе ещё раз: ты играешь со смертью! Так вот, либо ты сейчас принимаешь мои условия, мы становимся возлюбленными и выходим из гостиной, оба радостные. Я объявляю мужу, что случилось недоразумение, это я ничего не поняла и раздула из мухи слона, а он, естественно, прощает тебя. Либо всё становится ещё хуже, чем было, и тогда твоя смерть неизбежна. Ты готов к ней, любимый мой?