Мессалина

Грек ворочался не в силах заснуть. За окном тёплый вечер, со двора доносились запахи овощей и печёной рыбы. Не выдержав, он поднялся, вызвал слугу, велел принести еды и вина. Съев большую, пахнущую морем рыбину, выпив две полные чаши, он неожиданно повеселел, вспомнил о Мессалине, погрозил ей пальцем.

— Не даёшь мне изменить, плутовка! — рассмеялся он. — Ну хорошо, я буду верен тебе и больше не буду искушать Фортуну!

Через два дня мятежники были доставлены во дворец на суд императора. Клавдий молча смотрел на них, подолгу вглядываясь в лицо каждого, и внезапно ушёл, ничего не сказав. Нарцисс побежал за ним. Необходим был вердикт правителя. По закону все подлежали казни, но властитель мог кого-то простить, заменить казнь ссылкой, хотя грек, коротко допросивший всех ещё в Иллирии, убедился, что никто из них монаршей милости не ждёт и менять своих убеждений не собирается. После гибели Скрибониана, вдохновлявшего сообщников своей решительностью, они приуныли, но резких перемен в их сознании не произошло.

— Вы не сказали, каков приговор мятежникам, ваше величество, — догнав Клавдия, сказал Нарцисс, уже намереваясь просить императора проявить жёсткость на тот случай, если правитель вдруг захочет простить всех.

— Приговор? Я разве не объявил его? — удивился Клавдий.

— Нет.

— Хм, странно. Консула Цецину Пета я приговариваю к смерти, пусть сам убьёт себя, остальных в пожизненное рабство на земляные работы. Ты не согласен?

— Нет, я считаю это справедливым. Только вы забыли Юнию, жену Скрибониана. Какое ей наказание?

— Император не воюет с женщинами.

Нарцисс вернулся и объявил приговор. Юния не смогла сдержать слез радости. Рядом с консулом Петом стояла Аррия. Когда советник отказался взять её с собой, она наняла рыбацкое судёнышко и кинулась следом за мужем. Прибыла в Рим лишь на три часа позже. Консульша отважно выслушала приговор, ни один мускул не дрогнул на её лице, хотя сам Цецина дёрнулся, губы у него задрожали, он вытянул голову, точно ожидая, что вернётся Клавдий и объявит помилование. Поняв же, что этого не будет, он шумно задышал, лицо стало серым.

Юния, жена Скрибониана, подошла к Аррии, взяла её за руку, выражая ей своё сочувствие.

— Мужайтесь, моя дорогая! Боги, видимо, хотят испытать наши души на прочность, принеся такое горе. Мы были вместе в радости, будем вместе и перед нашествием беды... — Юния хотела продолжить, но Аррия её оборвала.

— Ты хочешь, чтоб я тебя слушала или говорила с тобой?! — воскликнула она. — У тебя на глазах убили мужа, а ты смеешь продолжать жить и радоваться тому, что сия чаша тебя миновала?! Не хочу даже смотреть на тебя!

Аррия выдернула руку и, поддерживая мужа, вышла с ним из дворца. Остальных охрана отвела в подвал, чтобы завтра переправить в Остию на строительство гавани.

Нарцисс вернулся в кабинет к Клавдию.

— Всё исполнено, как вы и приказывали, — доложил он. — Может быть, у дома Цецины Пета выставить охрану?

— Зачем? — не понял Клавдий.

— А вдруг сбежит?

Клавдий грустно улыбнулся, взглянув на советника:

— Цецина Пет является консулом не одно десятилетие. И знает, что он должен сделать, иначе покроет своё имя позором. А это хуже смерти, — изрёк он, разглядывая рисунки на полях письма. — Девяносто семь лет назад Цезарь покорил кельтов, живущих на острове Британия. Ныне они опять вышли из нашего подчинения, а я бы не хотел терять те завоевания, которые были сделаны им. Подумай, кто мог бы снова покорить кельтов. Это контроль над проливами. И откладывать сей шаг не стоит...

Клавдий выдержал паузу, а у Нарцисса вмиг воспалилось воображение: он героически побеждает кельтов, присоединяет Британию, все говорят о нём как о втором Цезаре, его профиль чеканится на британских монетах, Мессалина в восхищении, ибо в кого ей влюбляться, как не в великого полководца. Одним шагом, одним ударом он одерживает победу над всеми, не говоря уже о сенате, где имя Нарцисса будет вписано золотыми буквами в историю великих завоеваний, и он фактический властитель империи, а самая красивая женщина у его ног. От этих фантазий у грека даже закружилась голова.

— Можно я сам поведу войска, ваше величество? — Советник даже поднялся, ощущая торжественность момента.

— Ты?.. — Клавдий удивился. — Я ценю твой ум, но тут нужны ещё и воинские доблести. Владеть мечом, копьём, щитом...

— Я справлюсь, ваше величество, — мягко перебил правителя Нарцисс. — Когорты поведут полководцы, общую стратегию мы диктовать врагу будем вместе, так что урона боевой мощи войскам я не нанесу, а вот помощь в выработке тактики я окажу, ибо умею придумывать всякие затейливые ходы. Да взять хотя бы мятеж в Иллирии! Я подавил его в один день и привёз на ваш суд всех зачинщиков! Разве это не подтверждает мои способности?

Последний довод произвёл впечатление на правителя. С мятежом в Иллирии советник справился без труда.

— Ну что ж, я не против, — осторожно выговорил император и неожиданно улыбнулся: — У меня тоже большая радость, которую я не могу скрывать: моя Валерия-Юнона снова беременна. Я даже не ожидал. Она только начала приходить в себя после рождения дочери. Бедняжка даже расстроилась...

Это известие оглушило Нарцисса. Он попытался улыбнуться, чтобы порадоваться и поздравить правителя, но улыбка съехала с лица.

— Ты чем-то расстроен?

— Нет-нет, я счастлив, — торопливо заговорил советник. — У вашего величества появилась надежда обрести наследника!

— Я тоже об этом думаю, — сказал Клавдий. — Если это случится, я стану самым счастливым человеком на свете.

— И я тоже, — помедлив, добавил Нарцисс.

На следующий день Метелл сообщил Нарциссу, что Цецина и его Аррия покончили с собой. Аррия вошла к мужу, выхватила у него из-за пояса кинжал, наставила на себя и сказала: «Сделай, Пет, вот так!» — и с силой, до конца вонзила его в свой живот. Потом выдернула окровавленный клинок, подала мужу и, улыбнувшись, прошептала: «Пет, это совсем не больно».

8

Мнестер был удручён смертью Калигулы. Мармилий Аппий, сочинявший для него фарсы, предложил поехать на юг Италии, в Кампанию, где полно вилл римских богачей, отдыхающих там в это время, и нетрудно будет договориться выступить перед ними со сценками из жизни Сапожка. Последнего мало кто любил — и все будут рады посмеяться над его сумасбродствами.

Небольшого роста, с выступающим круглым животиком, живым обезьяньим личиком, Мармилий Аппий напоминал бурлящий фонтан, выдававший одну идею за другой.

— Ты сыграешь Быстроногого, любимого коня Гая Германика! — зажигаясь, нашёптывал он Мнестеру. — Помнишь, он хотел сделать его консулом? Вот мы и разыграем, как будто сие случилось и Быстроногий занял своё место в сенате. Я буду зачитывать всякие указы, а ты рожи корчить и ржать, как бы их утверждая. Ставлю два кувшина вина, что все животы надорвут и осыплют нас золотом! У Клавдия одни этруски на уме. А в Кампании тепло, всегда угостят горячей лепёшкой и стаканом вина, это уж на крайний случай. Ну что, едем?

Мнестер помедлил и махнул рукой, соглашаясь с Мармилием. Здесь всё равно они никому не нужны, а быть побирушкой, обедать у богатых друзей, отрабатывая кусок мяса и лепёшки своим искусством, надоело.

— Завтра с утра и отправимся! — обрадовался Аппий.

Однако не успел Мармилий покинуть дом шута, как из дворца прискакал гонец и потребовал, чтобы Мнестер завтра же утром предстал пред светлые очи императрицы.

— А что ей нужно? — заинтересовался комедиант.

— Мне то неведомо. Приказано только найти шута Мнестера и объявить ему высочайшую волю.

— Но мы работаем вдвоём, — заюлил Мармилий, — и я могу понадобиться.

— Велено быть одному!

Гонец отбыл. Аппий волчком закрутился, гадая, чем же вызвано это приглашение.

— Они, видимо, устраивают праздник во дворце и хотят, чтобы ты выступил, потешил гостей, — предположил он. — Если это так, то надо соглашаться! В Кампании мы об этом всем объявим, и это лишь подогреет интерес к тебе. А те сестерции, что заплатит тебе император, пригодятся нам на дорогу, верно? А ты знаешь императрицу?