(Не) брать!

Наконец-то дверь открылась и вошел он. Остановился, выдохнул, подошел, взял за руку, поднимая меня с кресла.

— Поехали, — коротко бросил.

Сопротивляться я не хотела. Знала, что так правильно. Молча сели в машину и так же в тишине доехали до его дома. Дома, в котором, как я наивно предполагала, больше никогда не окажусь.

Он снял с меня куртку, разделся сам и повел наверх. Все молча, без лишних слов, без каких либо мыслей, сомнений. Не останавливаясь в спальне, зашли в ванную комнату. Он быстро скинул с себя одежду, аккуратно, как фарфоровую куклу раздел меня, включил душ, легонько подтолкнул и встал сзади. Я закрыла глаза и с наслаждением ощутила как струи воды опускаются мне на голову, плечи, стекают вниз по телу, унося с собой треволнения сегодняшнего дня. Слегка касаясь, нанес на мое тело гель для душа, не заостряя внимание на тех частях тела, которые требовали его прикосновений. Смыл пену, выключил краны. Взял с держателя полотенце и аккуратно принялся вытирать мое тело. Я же посмотрела на его сосредоточенное лицо: губы сжаты, глаза неотрывно и деловито следят за собственными руками. Он это делает так привычно, так до безобразия правильно, будто делал это всегда.

Наспех вытер себя и мы покинули ванную. В спальне Глеб прошел к шкафу, одел домашние штаны, мне же протянул рубашку.

— Держи. Оденься.

Я в недоумении взяла протянутую вещь. Он что не будет, то есть мы не будем?… Но поспешно оделась.

Глеб подошел к кровати, откинул одеяло.

— Ложись. Тебе надо отдохнуть.

Я послушно легла. Он укрыл меня, как маленького ребенка, и направился к двери.

— Ты куда?

— За аптечкой, — не поворачиваясь, сказал и вышел.

Вернулся через минуту с тюбиком крема. Присел на краешек кровати и едва касаясь, очень нежно стал наносить мазь на мою губу и скулу, избегая смотреть мне в глаза.

— Глеб, — позвала я, перехватывая его руку. И только тут увидела, как стесаны костяшки на его пальцах. Забрала тюбик, выдавила чуть прохладную каплю на палец, легонько касаясь, повторила его действия.

— Не надо, — резко выдохнул он, поднимаясь и направляясь на выход. — Спи.

Вышел и закрыл дверь. Мне казалось я не засну, не смогу. В голове не укладывалось все то, что произошло сейчас. Он не тронул меня, он переживал, — подумала и улыбка коснулась моих губ. Через пять минут я провалилась в беспокойный сон.

Еле сдержал себя, чтобы не остаться рядом с ней, но понимал — ей досталось. Понимал, что из-за него. Орлов осудил всех виновных, вынес приговор и сам привел его в исполнение. Но кто накажет его? Сегодня, когда увидел ее там, в этой вонючей комнате, перепуганную, когда разглядел на ее лице следы от ударов, одному всевышнему известно, как он смог себя сдержать, чтобы тут же без разбора не прирезать всех, кто был причастен. Тронули не просто знакомую, а его женщину, которая ему очень и очень дорога. Он и за меньшее убивал. Но как же она была права, когда обвиняла его во всем. Если бы он отпустил ее, как она просила, оставил, ничего бы этого не произошло. Понимал, сука, ведь понимал, что надо дать ей свободу, оставить. Но не мог. Тогда не мог. А теперь? Сможет?

Прошел в зал, надел перчатки и принялся отводить душу так, как умел. Бил грушу, с каждым ударом пытаясь подвести себя к правильному решению. Удар — надо сделать усилие, удар — надо отпустить, удар — это правильно, удар — у нее своя жизнь, удар — он сдохнет без нее, удар — «ее голову пришлют тебе на обед», удар, удар, удар. Медленно сполз по стене зала, обхватил голову руками. Что делать? Что, мать твою, теперь делать? Что?

Не знает, сколько просидел. Встал и, снимая перчатки, прошел к дорожке — надо вымотать себя, может, мозги прочистятся.

Через два часа интенсивной тренировки весь мокрый он вышел из зала, поднялся проверить Полину. Подошел к кровати, остановился, вглядываясь в ее лицо, представил, что больше не увидит и захерело, прямо вот так вот. Решение пришло сиюсекундно: нет, он не сможет быть без нее, он сможет ее защитить, он все исправит, убедит ее. Знает, что девушку тянет к нему так же, как его к ней, и сама боится своего влечения. Он не слепой — видит.

Прошел в душ. Через десять минут вышел, подошел к шкафу, доставая чистое белье, когда позади его раздались сдавленные стоны. Резко повернулся — Поля стонала во сне. Не прошло бесследно сегодняшнее происшествие, что не удивительно. Но он заставит ее забыть, сотрет из ее памяти то, что было сегодня. Почему-то это стало очень важно для него. Откинул одеяло, лег рядом, легонько провел пальцем по щеке, наклонился, поцеловал уголок рта — она чуть вздрогнула. Спустился ниже, прижался губами к шее и медленно начал расстегивать пуговицы на рубашке. Не хотелось ее будить, но ждать он больше не мог, это было сильнее его. Оголяя сантиметр за сантиметром такое желанное тело, ему становилось все тяжелее себя сдерживать. Хотелось содрать эту чертову тряпку и прильнуть к ней, почувствовать ее всю. Заметил, что ее размеренное дыхание сменилось на резкое, прерывистое, она рвано вздохнула, распахнула свои потрясающие глаза и прошептала:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я думала, ты никогда не придешь.

Провела рукой по его лицу, а он заметил кровоподтеки на запястье. Нахмурился — все-таки легкая была смерть у этих ублюдков. Аккуратно прижался губами к пострадавшей части, пытаясь стереть воспоминания о чужих болезненных прикосновениях. Навис над ней, посмотрел в глаза и поцеловал легким, нежным поцелуем, стараясь не травмировать ее рану на губе.

Его руки прошлись по ее телу, отодвинулся, снял с нее рубашку и вновь прильнул к ней. Горячими губами, оставляя влажные следы, осыпал поцелуями ее лицо, шею, ключицы, спустился ниже к груди, вобрал в рот сосок, а её выгнуло дугой. "Какая чувственная! Его девочка! Только его!" — мелькнула вспышкой мысль в голове, и он продолжил спускаться ниже, проходясь губами по ее плоскому животу, чуть прикусив нежную кожу, и ниже, крепко удерживая ее руками на месте. Её трясло мелкой дрожью, она пыталась то оттолкнуть его, то наоборот притянуть. Вся такая раскрытая, такая желанная, вся его, — на этом осознании самообладание Глеба было послано в тартарары. Он вновь переместился наверх.

— Полина? — полувопросительно дрожащим голосом позвал ее, заглядывая в глаза.

— Хочу, — сказала одно слово, а ему большего и не надо было.

Перед тем как войти в неё, он обвел её тело глазами. Вновь вернулся к лицу, нежно провел большим пальцем по щеке, едва коснулся ее губ своими и медленно вошел. Прикрыл глаза, выдохнул, вновь открыл и начал движение. Для них это был особый акт: акт, который открывает людям друг друга, акт, который обнажает души.

Невыносимо медленно, невыносимо нежно, невыносимо остро, невыносимо долго. Её стоны, его движения. Финал был близок, когда Глеб остановился, прислонился мокрым лбом к ее лбу и, глядя в глаза, прошептал:

— Не смогу без тебя.

— И я, — услышал в ответ.

Это признание было сильнее, чем обещания, сильнее, чем клятвы в любви. Глеб легонько коснулся её губ, делая финальные движения, позволяя себе и ей подняться на высоту, чтобы потом подтолкнуть их и пуститься в свободное парение.

Тяжело дыша, заставляя себя восстановить дыхание, сделал глубокий выдох, поцеловал ее в основание шеи, поднял голову и вновь произнес:

— Ты понимаешь, что не отпущу?

20

Я молчала, это были невероятно страшные слова, страшные и желанные одновременно. Наверное, если бы он их не сказал, было бы лучше. Мы могли бы просто встречаться. Пусть вот так вот, за спиной у мужа, пусть нечестно, пусть неправильно, но это дало бы мне такое необходимое время. А вдруг, это все мираж, вдруг, через неделю он наиграется и на том конец? — подумала и почувствовала внутри болезненный спазм.

Не дождавшись моего ответа, Глеб напрягся, быстро откатился в сторону и встал с кровати.