Смертельный дубль

Актер и милиционер сели на стулья рядом с вахтой, словно специально приготовленные здесь для них. Ночного вахтера сменил другой. Жаверова тот видел впервые и заговорить с ним не решился. Хотя и он уже был в курсе происшедшего.

– Так вот, товарищ Парфенов, – доверительно обратился к актеру Жаверов. – Я специально обратился именно к вам по двум причинам. Во-первых, вы чуть ли не единственный из мне известных людей, которые общались с Топорковым в последние годы его жизни. Во-вторых, вы человек, как я погляжу, дельный, и вам можно доверять. Вы и напраслины не скажете, и нужного не утаите. Верно?

– Верно, – согласился Парфенов. – Только, товарищ майор, если насчет Топоркова, то тут вы меня, кажется, переоцениваете. Я не то чтобы с ним общался, просто несколько лет назад мы вместе снимались, ну, и пару раз разговаривали. Вот и все. А после этого я о нем – ни слуху ни духу…

– Да-да, – сказал майор. – Только тех, кто общался с ним после съемок того самого фильма, мы, милиция, и вовсе не нашли. Были мы в его комнатушке, которую он снимал у черта на куличках, так и там соседи ничего про него не сказали. Ни с кем он не разговаривал и даже как будто лицо от всех прятал. Прямо феноменальная личность какая-то получается…

– Да чего там феноменального, – скептически отозвался Парфенов. – Обыкновенный неудачник. В нашей профессии таких сотни. А то и тыщи.

– Но ведь не все кончают с собой, – заметил Жаверов.

– Не все. Хотя и такое, сказать по правде, не редкость. Чаще всего, конечно, просто спиваются.

– А Топорков – как, любил это дело? – Майор выразительно щелкнул себя по шее.

– Не замечал, – помотал головой Парфенов. – Как будто бы нет… Товарищ Жаверов, так почему вы снова им заинтересовались? Не думаете же вы, что он… – Актер даже недоговорил. Ему не хотелось распространяться при милиции о дурацких слухах, в которые сам он ни на грош не верил.

– Как же тут не заинтересоваться, товарищ Парфенов, – сказал тем временем майор. – Вам же известны эти ваши местные легенды, мифы и предания, так сказать, о призраке Топоркова?

– Вот вы правильно сказали, товарищ майор, мифы и предания, – невесело засмеялся Парфенов. – Конечно, умный человек и слушать такое не станет…

– К сожалению, в нашем деле, – вздохнул Жаверов, – приходится выслушивать и умных, и глупых. Глупых даже чаще. Просто потому, что их гораздо больше. То же и со слухами. Вы правильно делаете, что презрительно к этому относитесь. Но в нашем деле – опять же к моему личному сожалению – постоянно приходится на эти самые слухи опираться. И вы знаете, это помогает. Потому как никакой слух не рождается на пустом месте.

14

Парфенов помолчал, а потом сказал:

– Ну здесь-то известно, на каком месте все родилось. Повесился ведь парень. Для нас это событие. Никогда ничего подобного здесь не происходило. На моей памяти, по крайней мере.

Жаверов хитро посмотрел на артиста:

– Товарищ Парфенов, а вы все-таки абсолютно уверены, что в тот злополучный день, когда был обнаружен пресловутый висельник… словом, вы совершенно не сомневаетесь, что это был именно Топорков?

– У меня никаких сомнений и тогда не было, и сейчас нет, – несколько даже обиженно сказал Парфенов. – Я хорошо запоминаю лица. Да и не такой уж этот Топорков неприметный был, чтобы его не запомнить…

– То есть он все-таки был приметный? – хмыкнул майор. – Почему же его не хотели снимать в кино? У вас эта самая приметность, насколько я знаю, – самое важное…

– Так думают многие и заблуждаются, – снисходительно улыбнулся Парфенов. – Талант. Талант – самое важное. Без него в кино – никуда. А на втором месте – киногеничность. То есть, грубо говоря, такое свойство, когда человек почему-то хорошо выходит на пленке. Вот один хорошо выходит, а другой – нехорошо. И этого не объяснить. Бывает, в жизни – сущая серая мышь, а на экране – красавец или красавица. А бывает наоборот…

– Стало быть, видный и приметный Топорков просто не обладал этой вашей киногеничностью?

– Он и талантом особым не обладал, ежели честно, – вздохнул Парфенов. – По крайней мере, такое было общее мнение. Ну и действительно – на экране он тоже не очень выходил. Может, поэтому ему наконец и дали такую роль – Пьеро этого самого, что там у него все равно лицо замазано и не видно, какое оно там по-настоящему: киногеничное или не очень… Товарищ Жаверов, ну все-таки сейчас-то зачем говорить о Топоркове? Я понимаю, слухи и все такое, но тут же нет никакой подходящей почвы. Мистика какая-то получается. А такого не бывает… Или вы все-таки думаете, что повесился не Топорков, а настоящий Топорков живет на «Мосфильме» в костюме Пьеро и вдруг сегодня ночью еще и режиссера убить решился?..

– Вы знаете этого режиссера, которого убили? – спросил Жаверов.

– Баклажанова-то? Знаю, – сказал Парфенов. – Даже снимался у него в одном фильме. Давно еще. Вернее, это был не его собственный фильм, он тогда еще снимал на пару с другим режиссером… Но теперь-то его все знают. Он у нас один из таких, что ли, мэтров…

– Да, я поинтересовался его биографией и понял, что он действительно мэтр… Был мэтром, – поправился майор. – Оно и понятно: кому попало не доверили бы снимать «Преступление и наказание»…

– Что и говорить, могучая картина, – промолвил Парфенов.

– А вы не помните, Топорков пробовался на главную роль в этой картине? – вдруг спросил Жаверов.

– Кто его знает, – пожал плечами Парфенов. – Очень может быть. Он несколько лет кряду пробовался чуть ли не в каждой картине… И все без толку.

– Главный герой «Преступления и наказания» – Раскольников, – медленно произнес Жаверов. – Молодой человек, зарубивший топором некую старуху… – Майор замер, ожидая реакции Парфенова, но она его разочаровала.

– Совпадение, – бесстрастно сказал актер. – Если так рассуждать, то почему именно Топорков, который к тому же уже умер? На Раскольникова этого десятки актеров пробовались…

– Вполне может быть, что это совпадение, – хмыкнул Жаверов. – Но тогда оно тут не единственное. Свидетельница видела рядом с трупом человека в костюме Пьеро…

– Померещилось, – так же равнодушно отозвался Парфенов. – Известно – женщина… Да и можно понять. Когда убитого человека увидишь, еще и не то померещится… Я, например, никогда с убитыми не сталкивался, и желания столкнуться как-то, представьте, не возникает…

15

– Товарищ Парфенов, – сказал Жаверов после паузы, – если все-таки закончить с Топорковым… Причина его самоубийства кроется в том, что он не смог стать киноактером. Ведь так?

– Мы этого не можем знать, – покачал головой упрямый артист.

– Если так рассуждать, то мы не можем знать вообще ничего, – парировал майор. – Но мы способны догадываться об истинном положении вещей, и чаще всего с очень высокой вероятностью. Вот вы слышали такое выражение – «бритва Оккама»?

– Признаюсь, нет, – ответил Парфенов. – Первый раз слышу.

– Ну что вы, это известное понятие, – протянул Жаверов. – Его вывел один английский монах, еще в Средневековье. Но никакая мистика или религиозность тут ни при чем. Напротив, «бритва Оккама» – один из самых универсальных материалистических законов. Мы, милиция, те, кто расследует преступления, постоянно, так сказать, вооружаемся этой «бритвой»… Хотя большинство об этом, возможно, и не догадывается. Суть этого принципа в том, что при столкновении с какой-то загадкой или тайной – в природе ли, в обществе ли – надо найти наиболее простое, элементарное объяснение. То есть версий может быть сколько угодно – в том числе самых мистических и фантастических. Но, как правило и как показывает практика, разгадка почти всегда лежит на поверхности. Исключения чрезвычайно редки. Именно поэтому практически все преступления неминуемо раскрываются.

– Будто бы? – удивился Парфенов. – А мне казалось, далеко не все. Иначе какой резон преступникам этим заниматься, если их все равно поймают?