Грешница

— В операционной я сделал все возможное, — сказал Юэнь. — Теперь будем надеяться, что доктору Сатклиффу удастся предотвратить осложнения.

Маура посмотрела на врача с конским хвостом, и тот, кивнув, улыбнулся.

— Я Мэтью Сатклифф, лечащий врач, — сказал он. — Она не была на приеме вот уже несколько месяцев. До недавнего времени я даже не знал, прикреплена ли она к госпиталю.

— У тебя есть телефон ее племянника? — спросил Юэнь. — Он мне звонил, а я забыл записать его номер. Он сказал, что свяжется с тобой.

Сатклифф кивнул.

— Конечно. Будет проще, если с семьей буду общаться я. Кому как не мне знать о состоянии ее здоровья.

— И каково оно сейчас? — поинтересовалась Маура.

— Я бы сказал, по медицинским показаниям, стабильное, — ответил Сатклифф.

— А по неврологии? — Маура взглянула на Юэня.

Тот покачал головой.

— Пока рано что-либо говорить. Операция прошла нормально, но, как я только что говорил доктору Сатклиффу, даже если она придет в сознание — а этого может и не произойти, — скорее всего она не вспомнит подробностей нападения. Ретроградная амнезия часто сопутствует травмам головы. — Он отвлекся на пиликанье своего пейджера. — Прошу прощения, но мне нужно сделать звонок. Доктор Сатклифф посвятит вас в историю болезни. — С этими словами он стремительно удалился.

Сатклифф протянул Мауре стетоскоп.

— Можете осмотреть ее, если хотите.

Доктор Айлз взяла стетоскоп и подошла к койке. Какое-то мгновение она просто наблюдала за дыханием Урсулы. Ей редко приходилось осматривать живых; и сейчас она пыталась вызвать в памяти свои клинические познания, смущаясь оттого, что доктор Сатклифф может понять, насколько беспомощной она ощущает себя перед телом, в котором еще бьется сердце. Она так долго работала с мертвыми, что испытывала дискомфорт от предстоящего осмотра живого организма. Сатклифф стоял в изголовье кровати, Маура испытывала неловкость в присутствии этого мощного мужчины с широкими плечами и испытующим взглядом. Он наблюдал за тем, как она светила ручкой-фонариком в глаза пациентки, пальпировала ее шею. Пальцы скользили по теплой коже, и это ощущение было не сравнимо с тем, что она испытывала, когда касалась остывшей плоти.

Неожиданно Маура распрямилась.

— Справа нет каротидного пульса.

— Что?

— Слева пульс четкий, а справа его вообще нет. — Она раскрыла медицинскую карту и пробежала глазами пометки, сделанные в ходе операции. — А, вот. Анестезиолог упоминает об этом. «Отмечено отсутствие правой каротидной артерии. Скорее всего обычное анатомическое отклонение».

Сатклифф нахмурился, и его загорелое лицо вспыхнуло румянцем.

— Я и забыл об этом.

— Выходит, это у нее давно — отсутствие правой каротидной артерии?

Он кивнул.

— Врожденное.

Маура вставила в уши стетоскоп и подняла больничную сорочку, обнажая большие груди Урсулы. Кожа была бледной и молодой, несмотря на преклонный возраст монахини. Десятилетиями скрываемая тяжелыми одеждами, она избежала вредного воздействия солнечных лучей. Прижав диафрагму стетоскопа к груди Урсулы, она услышала размеренное биение сердца. Это пульсировало сердце человека, победившего смерть.

В бокс заглянула медсестра.

— Доктор Сатклифф! Звонили из рентген-кабинета, сказали, что снимки грудной клетки готовы к просмотру. Можно спуститься вниз.

— Спасибо. — Он взглянул на Мауру. — Вы сможете посмотреть и снимки черепа, если захотите.

В лифте они оказались в компании шести молоденьких медсестер. Изящные создания со свежими личиками и блестящими волосами, они весело хихикали, бросая восхищенные взгляды на доктора Сатклиффа. При всей своей внешней привлекательности он, казалось, не замечал их внимания, с серьезным видом наблюдая за тем, как на световом табло меняются номера этажей. «Магия белого халата», — подумала Маура, вспоминая далекие годы, когда она еще подростком подрабатывала в госпитале Святого Луки в Сан-Франциско. Доктора казались ей тогда небожителями. Непогрешимыми и непотопляемыми. Теперь, когда она сама была врачом, ей было хорошо известно, что белый халат не страхует от ошибок. И не гарантирует неприкосновенности.

Она смотрела на юных практиканток в накрахмаленных халатиках и вспоминала себя шестнадцатилетнюю — но не хохотушку, как эти девчонки, а тихую и серьезную. Ей уже тогда была знакома мрачная сторона жизни. И ее инстинктивно влекло к мелодиям в минорном ключе.

Двери лифта открылись, и девушки высыпали из кабины — веселая бело-розовая стайка, — оставив Мауру с Сатклиффом одних.

— Они меня утомляют, — сказал он. — Столько энергии! Мне бы десятую ее часть, особенно после ночного дежурства. — Он взглянул на нее. — У вас они часто бывают?

— Ночные дежурства? Мы чередуемся.

— Я так понимаю, ваши пациенты не требуют срочного вмешательства.

— Да, это не то что у вас здесь, в окопах.

Он рассмеялся, разом преобразившись и став похожим на озорного мальчишку-серфера.

— Жизнь в окопах. Да, иногда именно так. Как на передовой.

Рентгеновские снимки уже ждали их на стойке администратора. Сатклифф взял большой конверт и понес в просмотровую комнату. Развесив снимки на экране, он щелкнул выключателем.

Вспышка света пронзила черноту снимка, и на экране отчетливо проявились ломаные линии раны, молниями пронизывающие кости черепа. Маура смогла увидеть картину травм. Первый удар пришелся на правую височную кость, и тонкая трещина протянулась к уху. Второй, более мощный, был нанесен следом и проломил свод черепа, оставив глубокую вмятину.

— Сначала он ударил ее в висок, — сказала доктор Айлз.

— Почему вы решили, что именно этот удар был первым?

— Потому что первая трещина останавливает расползание поперечной, от второго удара. — Она ткнула в снимки. — Видите, эта линия останавливается прямо здесь, в точке пересечения. Каким бы сильным ни был удар, трещина не может преодолеть брешь разлома. Из этого можно сделать вывод о том, что сначала был нанесен удар в висок. Возможно, она отворачивалась. Или просто не видела, как он подошел сбоку.

— Для нее это было неожиданностью, — сказал Сатклифф.

— К тому же удар был достаточно сильным, и она упала. Последовал новый удар, уже в эту область головы. — Маура указала на второй перелом.

— На этот раз он буквально раскрошил ей череп.

Сатклифф снял рентгеновские пленки и прикрепил к экрану распечатки томограммы. Компьютерная томография позволяла заглянуть в человеческий череп и детально исследовать мозг. Маура увидела места скопления крови из лопнувших сосудов. Поднявшееся давление сжало мозг. Эти травмы были потенциально так же опасны, как те, что убийца нанес Камилле.

Но человеческая анатомия и степень выносливости индивидуальны. В то время как молодая монахиня не выдержала ран, сердце Урсулы продолжало биться, и тело отказывалось отпускать душу. Это не было чудом, просто очередной гримасой судьбы, как бывает, когда ребенок падает с шестого этажа и отделывается царапинами.

— Меня удивляет, что она вообще выжила, — пробормотал он.

— Меня тоже. — Маура посмотрела на Сатклиффа. Рассеянный свет от проектора падал ему на лицо, подчеркивая острые утлы скул. — Эти удары наносили, чтобы убить.