Страница 55 из 88
И он раскрыл очередное дело очередного потенциального шпиона…
В первых числах мая 1942 года 30-летняя Елена Га – упт, таксировщица финотдела Управления железной дороги имени первого машиниста страны товарища Кагановича, была арестована.
– Не понимаете? – следователь с усмешкой смотрел на Гаупт, – За дурачков нас, извиняюсь, держите? Не выйдет!
С остервенением он вскочил со стула, и Гаупт, от неожиданности, даже вздрогнула. «Вот оно, – пронеслось в голове, – начинается».
За те несколько дней, что Гаупт находилась в свердловской тюрьме НКВД, ее никто еще не бил, но именно это и пугало Елену больше всего. Каждую минуту она ждала, что вот сейчас – именно сейчас – ее примутся пытать. От любого резкого окрика она сжималась, втягивала голову в плечи.
Собственно, сам факт ареста Елену Гаупт не удивлял – она давно этого ждала, еще с осени, когда стали забирать других свердловских немцев. Рубить под корень вражье семя: так объяснили ей соседи по коммуналке.
И хотя Гаупт никогда не ощущала себя немкой – чем она отличается от других? Весь род, до седьмого колена, лежит здесь, в России; по-немецки, кроме «гутен морген» и «ауф фидерзеен», ничего не понимает – германская педантичность давала о себе знать. Идет война. Таков порядок…
… Следователь склонился над ней:
– Так что же? Будете признаваться, или вам помочь?
– В чем? – голос Гаупт предательски дрожал. – Вы скажите… Может, я знаю, но не догадываюсь…
– Знаете. Конечно, знаете… У какой разведки вы состояли на связи? Какую информацию передавали?
– Это ошибка… Недоразумение… – Гаупт сама понимала, насколько неубедительно звучат ее слова.
– Ах так! – на этот раз следователь разозлился, кажется, не на шутку. – Вот вы какая! Ошибка?!
Он перешел на крик:
– Органы! Никогда! Не! Ошибаются! Запомните! Никогда! Не! Ошибаются!
Слова эти отдавались в ее голове ударами молотка, и от каждого нового удара Гаупт становилось все страшнее и страшнее…
– Вот видите, можете, когда захотите, – начальник следственного отделения Кузнецов пребывал в благодушном настроении, – целая линия уже вырисовывается.
Он с удовольствием, словно утреннюю газету, принялся читать протокол допроса Елены Гаупт:
«Моя двоюродная сестра Максимова Екатерина Александровна выезжала за границу в 1926 году вместе со своим первым мужем Юрьиным, который лечился на острове Капри в Италии от туберкулеза, там и умер, а Максимова в 1927 или в начале 1928 года вернулась в СССР и с тех пор проживает в Москве».
Вот он, размах, который так любил Кузнецов. Не какая-то жалкая шпионка-одиночка, а хорошо законспирированная, разветвленная шпионская сеть.
Эту Максимову с туберкулезным мужем, конечно же, завербовали, пока они раскатывали по заграницам. Максимова, в свою очередь, завербовала кузину – Гаупт; та работала на железной дороге, а железные дороги – объекты стратегические.
Так, а кто же будет резидентом? Эх, некстати помер в Италии муж Максимовой…
Кузнецов вновь углубился в протокол. Все тревоги были напрасны. Да, один муж Максимовой умер, зато появился другой. Немец по имени Миша, работник Коминтерна. Со слов Гаупт, живет сейчас за границей.
Кузнецов сладостно потянулся, заранее предвкушая успех. Все, абсолютно все ложилось, как любил выражаться один из его начальников, в «елочку». Немец. Иностранец. Коминтерновец. А что такое Коминтерн? Шпион на шпионе сидит и шпионом погоняет. Скольких почистили уже за эти годы, но, видно, еще не всех…
И ведь под самым носом у москвичей орудовали. А кто разоблачил? Косопузые уральцы. Лично он, лейтенант госбезопасности Кузнецов. Глядишь, дело и до самого наркома дойдет…
Обязательно дойдет! Вот он – шанс отличиться… Не дай Бог его упустить. Жар-птица сама летит в руки…
– Любой ценой, – сказал Кузнецов подчиненному, – слышите: любой ценой необходимо получить от Гаупт показания, что Максимова завербовала ее… Хватит миндальничать!
Из протокола допроса Е. Гаупт от 28 мая 1942 г.:
«Я хотела скрыть участие в моей шпионской организации деятельности моей родственницы Екатерины Максимовой. В мае 1937 г. я приехала в г. Москву и остановилась у Е. Максимовой на ул. Софийская набережная, № 34, кв. 74.
Она жила там, занимая одну большую комнату, записанную на фамилию «Фрогт», как я увидела из счета, поданного ей комендантом дома. Квартира ей стоила свыше 100 рублей.
Я спросила ее, как ей хватает на жизнь своего заработка, она отвечала, что у ней есть другие источники дохода, и стала мне показывать кое-что из своих вещей, часы и еще несколько золотых вещей, а также нарядные платья. Я спросила, откуда она их взяла, она отвечала, что ей подарил все это «Миша Фрогт». Я спросила, где он работает и много ли получает. Она ответила уклончиво, что по работе он часто бывает за границей в длительных командировках и лишь изредка приезжает в Москву. (…)
Она сказала, что мне поможет заработать денег, и предложила, под видом сбора статистических данных, дать некоторые сведения по своей работе. Затем она выдала мне 500 рублей и велела написать расписку, как в счет получения аванса».
Катерину Максимову, бригадира номерного завода «Точприбор» взяли поздно вечером, в ее московской квартире. Она уже спала – на работу надо было уходить рано утром.
Спросонья Катерина даже не поняла, что происходит. Очухалась лишь в машине, когда сентябрьской Москвой везли ее в казематы Бутырской тюрьмы.
– За что? – безуспешно добивалась она, но чекисты отвечали стандартно: «Там разберемся».
В постановлении, пришедшем в Москву из Свердловска, говорилось сухо: «Максимову Екатерину Александровну через Бутырскую тюрьму НКВД г. Москвы этапировать в гор. Свердловск, в распоряжение Транспортного отдела НКВД жел. дороги им. Кагановича».
И дальше: «Максимова Е. А., по материалам ТО НКВД дороги им. Кагановича, проходит, как агент одного из иностранного разведывательного органа».
К допросу Максимовой в Свердловске готовились тщательно. К тому моменту, как Катерину привезли на Урал, к делу уже аккуратно были подшиты новые протоколы допросов ее кузины Елены Гаупт. Гаупт «признавалась», что передавала сестре «сведения о перевозке воинских эшелонов, эвакуации промышленных предприятий, поставках на заводы сырья и материалов»…
– Нам все известно, – начальник следственного отделения Кузнецов допрос проводил сам, лаврами делиться не хотел ни с кем. – У вас есть только один выход: добровольно во всем сознаться.
Катерина по-прежнему не понимала, что происходит. В чем ее обвиняют? Чем она провинилась? Но Кузнецов был неумолим:
– А как же немецкий гражданин Фрогт Михаил, он же Зарге Рихарт или как там его еще? Этот типчик давно уже находится под колпаком наших органов, как шпион… Надеюсь, у вас хватит ума не отрицать факт своей интимной и шпионской с ним связи?
Господи! От волнения у Катерины закружилась голова. Рихард! Неужели с ним что-то случилось?! Он – шпион?! Этого не может быть!
Но разве не оказались шпионами его товарищи?! Разве не арестовали его начальника – седовласого крепыша с синими глазами-буравчиками, даром, что орденов была полна грудь. Других…
Так вот почему столько времени о нем не было никаких известий… Шпион!… Неожиданно все поплыло перед глазами. Разом отодвинулся от нее кабинет, лицо следователя…
– Вот чертова баба, – выругался лейтенант Кузнецов и раздраженно нажал на кнопку в столе.
– Отнесите эту блядь в санчасть, – приказал он конвоирам.
А тем временем, пока в Свердловске шли описываемые нами события, на другом конце земного шара, в Японии, осенью 1942 года проходил судебный процесс над группой советских шпионов.
Судья Накасура с интересом разглядывал главного обвиняемого. Высокий, крепко сложенный, с резкими чертами лица – европейцы считают такие лица красивыми. Держится с достоинством.