Госэкзамен

Не понимаю… Но это нормально для всевозможных политических движений. Очень многое здесь на чувстве момента и некоей общности, в том числе основанной на любимых и нелюбимых песнях.

Потом…

— Егор! — позвал меня раскрасневшийся Мишка в круг танцоров.

— Шломо! — замахал руками потный, но абсолютно счастливый дядя Фима.

— Ежи! — … это уже Феликс.

— … станцуем? Нашенское! — произнесли они почти одновременно.

Я потерялся было, а потом ка-ак разобрало! Захохотав гиеной, сказал несколько слов Саньке, заржавшему не хуже меня, прервал недолго музыку и пошептался с музыкантами.

— Да ну…

— Егор Кузьмич, это… — не найдя подходящих слов, немолодой уже человек, переглянулся с другими самодеятельными музыкантами, прыснул мальчишеским совершенно смешком, да и кивнул решительно.

— Сыграем, — весело сказал он.

— Ох и сыграем… — с предвкушением протянул дядя Гиляй.

— Нашенское! — объявил Санька дурашливо, и оркестр заиграл русскую плясовую, я вышел на площадку, поклонился с лицом настолько серьёзным, что подвох прямо-таки подразумевался, и дал жару… https://www.youtube.com/watch?v=qb0fbq55sRM

… а минуту спустя музыка зазвучала с явственным оттенком Молдаванки! Той, что была до Одесского восстания… https://www.youtube.com/watch?v=ltlmffH995E

Потом музыканты заиграли причудливое попурри[xviii], в котором смешали мотивы славянские и иудейские, а я танцевал, не думая ни о чём.

— А ну! — дядя Гиляй, отложив мандолину, вышел в круг и подбоченился, важно подкручивая ус, — Посторонись, молодёжь… зашибу!

Гиляровский плясал с гиканьем и уханьем, но удивительно легко для человека грузного. Смотреть, как шестипудовая туша прыгает, подстригая ногами в воздухе, вертится волчком и выделывает самые сложные коленца, было необычно даже для меня…

" — А ведь он впервые пляшет после смерти жены…" — прорезалось подсознание, но я задвинул его куда подальше… Вот не хватало сейчас ещё сочувствие показать!

— Нашенская! — с каким-то вызовом сказал дядя Фима, стоявший до того чуть поодаль, и…

… удивительно, на какой разный манер могут танцевать люди на одну и ту же мелодию.

Потом мы снова пили, пели, плясали… и наконец-то полностью стали теми, прежними ещё мужчинами-победителями, для которых война только что закончилась Победой. Просто — победители, а не председатели парламента, мэры городов и шерифы округов… Братство.

Спать легли ближе к трём пополуночи, и что интересно…

… пьяных не было.

— Привыкай! — перекрикиваю шум моторов, надевая лётный комбинезон, — Воевать тебе предстоит всё больше по картам, а это, брат, совсем другое!

На губах Железного Феликса появляется еле заметная улыбка, но воспитанный шляхтич не спорит, считая очевидно, что я впал в менторский раж и озвучиваю очевидные для него вещи.

Аэропланы тем временем один за другим выруливают на лётное поле, и взлетают, начиная описывать широкие круги над усадьбой Корнейчукова, к вящему восторгу кафров.

— Другое! — повторяю ещё раз, — И не улыбайся ты так, чортушко!

— Прости, — Дзержинский уже откровенно скалит зубы.

— Да, другое! — стараюсь отрешиться от раздражения, — Это только кажется, что ты всё-то уже знаешь и умеешь, а на самом деле чорта с два! Вот скажи — честно только… Не думал ни разу, что если тебе тогдашнему, да сегодняшние знания, то-то было бы здорово?! А? Как бы врага громил, зная заранее… Пусть даже не ходы, а хотя бы более глубокое понимание момента. Стратегия, тактика, логистика, политический момент… нет?

Феликс хмыкает этак неопределённо и кивает… не вдруг. Но хорошо хоть задумывается!

— То-то и оно, — я наконец справляюсь со всеми застёжками, но не лезу пока в кабину аэроплана, желая договорить, — Генералы всегда готовятся к прошедшей войне[xix], и ты не исключение!

— Да и я, — отвечаю на незаданный вопрос, — Мы можем только предугадывать, анализировать, просчитывать стратегию на основе имеющихся у нас знаний. Проблема в том, что даже самые лучшие военачальники основой стратегии делают не имеющиеся знания, а имеющийся личный опыт! Сознательно или подсознательно, не важно.

— Мишка говорит, — вставляю для пущей убедительности авторитет брата, — что даже штабного офицера отучить думать шаблонно крайне сложно. Чу-уточку самую если человек может творчески мыслить, своё что-то придумывать, так уже — ценность! Только вот не все эту ценность понимают, н-да… даже среди штабных.

— Есть у офицера какой-то положительный опыт, так везде его пихать и будет! — продолжаю я, и Феликс, усмехнувшись чему-то своему, кивает согласно, — Не всегда собственный даже — бывает иногда, что лекция особенно яркая была, или преподаватель харизматичный, и всё… В голову влезает военная наука времён Цезаря, и хоть ты тресни! На её основе и строит генерал свои планы. А если современная военная наука не укладывается в прокрустово ложе завоевательных походов Рима, то тем хуже для науки! Подпиливают, подклеивают… но пхают свои представления о должном, а потом — кровью аукается архаичность эта старинная!

— Ладно… — слегка утратив запал, хлопаю его по плечу и одеваю шлем, — Вижу, сейчас ты задумался о моих словах, но то ли не переварил ещё, то ли подсознательно не согласен. Может, в воздухе понятней будет. Полезли!

Дзержинский по стремяночке весьма ловко забрался на место пилота, а я в кои-то веки уселся сзади, пассажиром. Неуютно, слов нет!

Раскрутив винт, механик отскочил и помахал рукой. Отмашка в ответ, и Феликс начал выруливать от ангара на лётное поле.

Сижу как на иголках, всё-то хочется поправить, подсказать… С каким трудом удерживаюсь, словами и не передать! Я ж впервые пассажиром-то, всё время за штурвалом сидел.

В учебных аэропланах система управления дублированная, и я, даже когда сидел сзади, всегда мог перехватить управление, а то и вовсе — заблокировать курсанту саму возможность сделать какую-то глупость! А здесь…

" — Ладно… — нервно отозвалось подсознание, — живы будем, не помрём!" — и подкинуло ви́денье парашюта! И это мы ещё не взлетели…