Госэкзамен

— Н-да… ладно! — поводя плечами, сбрасываю незримую паутину уныния, рваными серыми нитями упавшую на нас, — Вернёмся к делам! Я чуть опередил нашу воздушную армаду, минут через пятнадцать начнут приземляться первые ласточки. Ты б подготовил тут… Чуть не полсотни самолётов, и всем в уборную нужно. Причём некоторым — невтерпёж!

Усмехнувшись снисходительно, Коля дёрнул подбородком на несколько причудливых круглых хижин из тростника, стоящих на краю лётного поля.

— А-а… — я почувствовал себя неловко, но всё ж таки попытался отшутиться:

— Вот не жамкал бы, тогда и посцал бы, куда надо! А теперь получи обосцанный ангар!

— Да! — тут же перескакиваю на тему, спеша заболтать недавнюю нелепицу, — Прикажи, пусть выгружают мой аэроплан! Только осторожней… там не только бумаги, но и вино.

— Из Франции прислали, — отвечаю на невысказанный вопрос, — Члены Жокей-клуба шлют вино из собственных виноградников. Я, ты знаешь, не любитель выпить, у меня оно так до скисания и простоит. А так хоть в дело пойдёт, да отписаться смогу — дескать, понравилось не только мне, но и высоким гостям на таком-то мероприятии.

Кивнув, он отдал несколько команд на зулусском, и тут же два кафра начали разгружать самолёт, а остальные разбежались по сторонам. Смотреть на чернокожих грузчиков, наряды которых стоят больше, чем иной парижский рабочий зарабатывает года за два, достаточно забавно и как-то неловко.

Африка, она такая, один сплошной диссонанс! Нищая и в тоже время безмерно богатая, к ней сложно подходить с европейскими мерками и пытаться переменить чернокожих на манер, угодный европейскому обывателю.

— Торжественная встреча, — тут же пояснил Корнейчуков, заметив мой интерес к матабеле, — ты раньше времени прилетел, да ещё и из-за деревьев на бреющем вынырнул, вот мои и не успели подготовиться.

— А-а… ну прости, — ёрничаю я и спохватываюсь тут же — а чего это я на друга серчаю? — Уф-ф… извини, Коля… устал очень.

— Полёт сложный? — посочувствовал Корнейчуков, подзывая слугу и что-то тихо тому приказывая.

— Сам полёт не особо… а вот его обеспечение — да! Маршрут подготовить, да в головы всем вдолбить…

— Вроде и взрослые люди, — пожаловался я, принимая из рук слуги огромный стакан ледяного лимонада с соломинкой, — а семь потов сошло, пока не втолковал каждому, что лететь нужно не "как удобней", а "как правильно"! Строго группами, с приземлением в контрольных точках и прочим.

— Это же Африка! — на эмоциях повышаю голос, заглушая их ледяным напитком, — Одиночка, да ещё если в сторону хоть на десяток миль вильнёт, и сесть при поломке придётся… Я за такого гроша ломаного не дам!

— Ну… — начал было Коля, — не так в Африке и страшно…

— Ага… — киваю вроде как согласно, но с ехидцей, — а зашибётся при посадке? Здесь же, как я погляжу, на каждом шагу подготовленные лётные поля, да? Эт тебе не пешкодралом, в сопровождении батальона дружественных аборигенов!

— Всё, всё… — друг шуточно поднял руки, — твоя взяла!

— Ничего, — устало потираю глаза, — зато опыт какой! В будущей войне перемещение такими вот армадами точно пригодится.

— А бритты… — Коля выразительно приподнял бровь.

— А бритты всё поодиночке летают, — усмехаюсь зло, — Я тогда через французов продавил идею аэроплана, как возрождения рыцарской конницы. Вот и утекло… да ещё в утрированном виде.

— Странствующие рыцари Неба… — с соответствующим завыванием передразниваю апологета возрождения рыцарства.

Коля, услышав знакомые нотки Аполлинера, много сделавшего для романтизации воздухоплавания, заржал не хуже коня. Творчество Гийома он ценит, и вполне приязненно относится к поляку, но саму фигуру поэта считает (и не без оснований!) изрядно карикатурной. Человек он очень симпатичный, но очень уж увлекающийся, да и придурь, положенная всякому приличному поэту, выдана ему, мне кажется, в тройном размере.

— Французы, впрочем, не лучше… — признал я со вздохом, — и неизвестно ещё, кто из них первым додумается сводить этих странствующих рыцарей в единые отряды! Ладно, неважно… нам первый удар отразить, а дальше много проще будет.

— Думаешь, не выдержат бритты длительной войны? — поинтересовался Корнейчуков. Я открыл было рот…

… и захлопнул, поражённый зрелищем. Лётное поле, весьма и весьма немаленькое, окружали празднично разодетые матабеле, вставая по периметру. Было их так много, что я невольно забеспокоился и покосился в сторону ангара.

— Торжественная встреча Высоких Гостей, — съёрничал Коля, но видно — пробрало и его. Вроде и сам сюрприз готовил, ан нет! Вот чего у африканцев не отнять, так это любви ко всяким танцам и шествиям, и умеют же, чорт возьми! Если не подходить к ним с зауженными европейскими мерками, и тем более не пытаться переделать их на свой манер, то остаётся только восхищаться!

— Веришь ли, — он зачем-то наклонился ко мне, хотя и так стоим почти впритирочку, — не только мои молодцы, но и из соседних селений пожаловали! Услышали, ну и…

Он усмехнулся этак по одесски, что я таки сразу понял, шо Коля поимел на этом свой не очень скромный гешефт! А с другой стороны… а где он не прав? Здесь и сейчас делается Политика, и если он смог вставить в наше уравнение вождей матабеле и поиметь на этом политический капитал, то честь ему и хвала!

С некоторым запозданием на лётное поле начали выходить вожди и старейшины, разодетые с необыкновенной пышностью. Шкур, перьев и всевозможных украшений на некоторых из них с таким избытком, что не считая лица, не видно и кусочка чёрной кожи!

Я не эксперт, но всё ж таки бытиё владельцем золотых и алмазных шахт, да совладение процветающей ювелирной фирмой приложило меня ворохом несколько разрозненных и специфических, но всё ж таки небезынтересных знаний. Золотые украшения на вождях собраны весьма эклектичные.

Украшениям от местных мастеров или скажем — европейских, я особо не удивился (трофеи!). А вот изделиям, перекликающимся стилистически с бенинской бронзой[xii] или пуще того — с украшениями из гробниц Древнего Египта, поразился до самой глубины души!