Приобщение

— Ага — знаю, знаю. По версии доктора Медуницы снаружи мёдом, и внутрь мёда. Очень правильный рецепт, А вот профессор Пилюлькин и вовсе предлагал снаружи йодом, а внутрь касторки[2]. А лучшее средство от насморка — это пурген. Принявший, даже боится чихнуть. Ещё есть, прочищающая мыслительную деятельность, ведёрная клизма, и масса других медицинских извращений. Знаю я этот медицинский юмор.

— Ага, больной шутит, значит всё не так плохо? Дело идёт на поправку.

— К сожалению, не всё так замечательно. Бодрюсь, но самочувствие не очень, однако раскисать категорически не намерен. Это последнее, что надлежит делать пациенту. Надо бороться, и в этом я уверен на все сто. Так что бороться буду, и не переживайте зубами вцеплюсь и не позволю болезни себя побороть. Уж в этом, будьте уверены.

— Что же весьма правильный подход, лечит природа и внутренние силы организма пациента. Мы лишь помогаем в этой борьбе. Настрой на преодоление болезни, самое верное в случае заболевания. Рекомендую сохранять его и далее. Это мой совет, а то некто очень любит раздавать советы другим и поучать, даже в дисциплинах в коих является не более чем дилетантом. Читала я последние заметки, сразу чувствуется, что писал не медик. Так что извините, но не знаю источника таких сведений и не стану о том выспрашивать. Хотели бы, сами всё мне рассказали, а то сторонитесь как чёрт ладана. Полагаете, что все остальные глупцы и не понимают этого? Так спешу разочаровать, сразу это поняла с самой первой встречи. Правда, непонятно за что такая нелюбовь, но нам врачам не привыкать к такому отношению со стороны пациентов. Мы в этом, как священники — обязаны оказать помощь, даже если больной нас не любит.

— Глупости всё это — про нелюбовь. Просто вы больны наукой, и она для вас цель жизни. А от таких учёных я стараюсь держаться подальше, сам такой. Повсюду изыскиваю знания по крупицам и накапливаю их во многих областях науки. Знаю, на что сам способен для поиска истины, и предпочитаю, чтобы такие люди изучали действительно важные проблемы, могущие иметь куда более глобальные последствия. Марина Павловна отличный врач и я для неё всего лишь пациент, которого любым образом надо вылечить. А для вас, я ещё и объект исследования феномена. А мне неприятно — быть объектом.

— Понятно, избегаете изучения. Что же, это ваше право. Хотя для пользы науки, изучение внесло бы значительный вклад в понимание подобных, крайне редких случаев.

— Вот именно об этом я и говорю, я читал книгу о кунсткамере[3] с иллюстрациями. Очень, знаете ли, не хочется выглядеть подобным объектом. Или как в прежние века подобное показывали в цирках уродцев, и обычные люди ходили полюбоваться на отличных от них. Я отличен от обычных детишек, и это тоже можно было бы использовать подобным образом. Вот тут мне предоставили информацию о подобных случаях. И немецкий мальчик вундеркинд Хайнеке прожил менее пяти лет, так как его постоянно демонстрировали то августейшим особам, то медикусам. В результате чего у него начались непрекращающиеся боли во всём теле и прочие связанные недомогания. Спасибо, увольте от такой участи. При случае спросите у Виктора Петровича эти материалы. Не желаю идти данным путем и быть постоянно досматриваемым.

— А оттуда известно, что мы с ним знакомы? Об этом мало кому известно, больно давно познакомились.

— А он мне сам рассказал и нахваливал, какой вы замечательный врач, и как его лечили еще после войны от последствий ранений. Я ему верю, и нисколько в этом не сомневаюсь, но он не подвержен одной нашей болезни — чрезмерной любознательности. Так что Марина Павловна меня устраивает идеально. Я для неё — мальчик и пациент, и она не станет меня изучать, а только лечить и давать рекомендации по поддержанию и укреплению здоровья.

— Понятно, наверно есть, что скрывать, и нет желания, чтобы произошло разглашение этого. Хорошо, тогда даю слово, что ничего и никому не говорила, кроме Виктора Петровича, и впредь не скажу. Хотя догадок и подозрений имеется немало, но если есть пожелание хранить это в секрете, то для меня существует понятие врачебной тайны. А сейчас больному нужен отдых и желательно поспать, так что я просто посижу рядом и дождусь прихода лечащего врача.

Я с самого начала был уверен в благополучном выздоровлении, уже имелся такой опыт — воспаление легких в роддоме всего нескольких дней от роду, и тогда семнадцать лет назад вытащили обычным пенициллином, так что и сейчас управятся. Тем более, что профессор держала слово и каждый день, как штык приходила проводить осмотр. Потом они что-то решали с лечащим врачом и далее лечение продолжалось. Общались они теперь вдали от меня, чтобы не встревал в их профессиональный разговор. Да и бог с ними, и с их гильдейскими предрассудками. Пусть тешатся.

Но временами становилось совсем не до шуточек, когда температура сильно повышалась, и приходилось применять жаропонижающие препараты. Теплый чай с малиной глотал почти без конца. А потом, естественно, пропотевал и приходилось переодеваться в сухое и перестилать постель. Бедная бабуля с лица сошла, и на Верочку тоже было жалко смотреть. Они были все на нервах, и при них я изображал из себя бодрячка и почти здорового. Марину Павловну подговорил, чтобы она им чего-то успокоительного выдавала для профилактики. При дедушке тоже изображал орла, разве что немного ощипанного, так как надо было их всех успокоить, чтобы кто из них не слёг.

Бабуле и так приходилось всё время стирать и сушить моё белье, постельное в том числе. Так что к концу недели все были основательно вымотаны. А ещё и постоянные визиты соседей. Они приходили узнавать как моё здоровье. Первыми пришли ближайшие соседи, то есть моя семья. Вернее, до них забегал джуниор и выспрашивал как самочувствие, не надо ли чего-то купить и принести, а то все остальные со мной крутятся, так что им некогда идти в магазин. Вот его и нагрузили заданиями, что нужно приобрести. Даже Марина Павловна попросила некоторые мелочи купить в аптеке.