Страница 7 из 24
И как только генерал въехал в его двор, сам Дитмар Кёршнер и его жена Клара вышли во двор его встречать. Двор купца был большой, дом большой, конюшни большие. Куда ещё мог податься кавалер со всеми своими людьми?
– Друг мой, дорогой родственник, уж не взыщите, что в столь поздний час я беспокою вас так нежданно, – говорил кавалер, обнимая толстые плечи купца, а потом и кланяясь низко хозяйке. – И вас, сударыня, прошу простить, но новому епископу ещё нет постоя, первый день он приехал в город, – он повернулся к отцу Бартоломею. – Монсеньор, дозвольте вам представить моих родственников.
Госпожа Клара с поклонами подошла к монаху, да и сам Кёршнер поторопился целовать руку ему. Волков видел, что и купец, и его жена сильно взволнованы. Да и монах тоже порозовел щеками. Простой монах-инквизитор ещё не привык к своему новому сану, ещё удивлялся он, что так ему радуются хозяева большого дворца.
– Его Преосвященству негде пока жить, дворец бывшего епископа был его фамильной собственностью, а в приходе при кафедрале покои ещё не подготовлены. Не обременит ли монсеньор вас, дорогие мои родственники, своим присутствием, пока покои для него не будут готовы? – просил Волков, прекрасно понимая, что епископа и его самого в этом доме примут как самых желанных гостей. Для Кёршнеров всё ещё было большой честью принимать славного рыцаря, пусть даже и опального, и главного священнослужителя целого графства. И Волков продолжал: – Монсеньор епископ весьма скромен в своих желаниях и прост в жизни, он не обременит вас, дорогие родственники.
– Что вы?! Что вы говорите, дорогой вы наш родственник? – воскликнула Клара Кёршнер. – Для нас то честь великая, чтобы монсеньор епископ жил под нашей крышей. И мы будем просить, чтобы Его Преосвященство был у нас как можно дольше.
– Да-да-да, – поддакивал её муж.
С этим делом было улажено, теперь нужно было познакомить городских нобилей с новым епископом. Волков берёт под локоть хозяина дома и отводит в сторону:
– Друг мой, у меня есть задолженность перед важными жителями города, брал я у них деньги, золото. Теперь я уже в займах не нуждаюсь…
– Да, дорогой родственник, ходили слухи, что вы хорошо поправили свои дела на последней войне, – произнёс Кёршнер.
– Под нашим небом нет тайн, что возможно долго скрывать, – усмехался кавалер, – да, признаться, дела мои денежные несколько улучшились. И я думаю раздать все долги. Поэтому и хотел просить у вас разрешения пригласить моих кредиторов сюда к вам, понимаю, что доставлю вам неудобства, всё-таки уже почти ночь, но времени у меня нет, завтра на заре мне нужно будет уехать.
– Конечно, друг мой, конечно. Я велю готовить ужин. Поздний ужин – это так волнующе, – воскликнул купец. – Клара, дорогая моя, у нас сегодня будут ещё гости.
– Это прекрасно! А сколько персон ждать? – спросила госпожа Кёршнер.
– А вот у меня список моих кредиторов, – Волков протянул бумагу купцу, – друг мой, не могли бы вы разослать людей, чтобы пригласить их всех от моего имени к вам.
– Конечно-конечно, – отвечал Кёршнер, – сейчас же распоряжусь.
Поднялась кутерьма, какая обычно случается в большом доме, когда туда пожаловали гости. И особенно Волкову понравилось то, что госпожа Кёршнер взяла госпожу Ланге под руку и, улыбаясь ей, как лучшей подруге, повела её в дом, при том говоря:
– Для вас, госпожа, я найду лучшие покои в доме. Епископ – монах, господин рыцарь – солдат, они будут всяким рады, а для вас найду самые удобные комнаты с самой удобной кроватью.
Волков и господа из выезда были приглашены на вино в обеденную залу. Хозяин был радушен и, успевая раздавать слугам и поварам распоряжения, сам же расспрашивал кавалера, как он воевал с мужиками. За окном уже стемнело, Волков, выпивая вина, рассказывал, как шла война, а тут и первые гости пожаловали. Пришёл слуга и шепнул купцу такое, отчего тот удивился и говорит:
– Господин Фейлинг пришёл, спрашивает, приму ли я его в столь поздний час.
– Ему сын его Курт, что служит у меня, наверное, сказал, что я в городе. Если вам не в тягость, примите его.
– Конечно мне не в тягость, – сразу отозвался Кёршнер. – Фейлинги фамилия почтенная, – и он распорядился: – Зови.
Слуга поклонился, и через пару минут господин Фейлинг уже был за столом со всеми.
– Ах, какая радость видеть вас, господин генерал, разрешите поздравить вас с новым чином, – говорил господин Фейлинг, поднимая стакан с вином. – Сын рассказывал, что сие звание вам присвоили ваши же солдаты после разгрома мужиков, а господин архиепископ на то звание после вам патент выдал.
– Да, солдаты были добры ко мне, а курфюрст милостив, – скромно произнёс генерал.
Тут за стол пришли и дамы, и все снова стали пить вино и просить его рассказать про войну, но опять говорил он недолго, так как его стали отвлекать те господа, которым он был должен денег, которые приходили один за другим. Кавалер то и дело вставал, чтобы свериться с векселем и выплатить нужное количество золота и даже немного сверх того кредитору, кредиторы были счастливы и благодарили его, после чего радушный господин Кёршнер усаживал пришедших за стол и потчевал. Осталось всего два человека, которым он должен был денег в Малене. Волков думал их дождаться, но тут в зал быстрым шагом вошёл Фриц Ламме. Он без всяких церемоний прошёл к столу, наклонился к Волкову и прошептал ему в ухо:
– Пёс графа у вдовы, можно взять его прямо сейчас. До рассвета ждать будем?
– До рассвета мы уедем, бери бриганта и поехали, – отвечал кавалер так же тихо, а после, вставая, добавил: – Простите, господа, но у меня есть важное дело, через час или два я вернусь.
– О добрый господин, – воскликнула Клара Кёршнер, – какие же дела могут быть сейчас, полночь скоро.
– Ах, госпожа Клара, нашего господина ни ночь, ни дождь, ни буря не остановят, когда он свершает свои дела, – произнесла госпожа Ланге со смирением и вздохом.
– Мы скоро вернёмся, – обещал он и, проходя мимо, коснулся её руки. Молодые господа из выезда поднимались из-за стола и шли вслед за господином.
Ночь была светлой, испуганные горожане просыпались от шума множества конских подков по мостовой. С чего бы столько верховых ночью тут ездят? Самые любопытные зажигали лампы, выглядывали в окна в надежде что-то разглядеть. Волков не стал брать всех своих людей, только выезд и четверых стрелков с сержантом Франком. Да ещё Сыч на верёвке тащил разбойника, который шёл пешком и всех задерживал.
Вскоре они всё-таки добрались до места. Ёж, достав из-под куртки потайной воровской фонарь, издали им посветил. Господа стали спешиваться, чтобы дальше идти пешком, не поднимая шума. Сыч, перепоручив пленника одному из гвардейцев, сам шёл впереди Волкова и, подойдя к Ежу, сказал:
– Ну, придумал, что сказать вдове, чтобы она отперла дверь?
– Да на кой… Я уже сам открыл её, как говорится, дверь-то крепка, да в ней щель велика. Я ножом засов отковырял в сторону.
– Молодец, сволочь. Ловок! – похвалил товарища Фриц Ламме.
Дружки тихо засмеялись, а Волков в который раз усомнился, что Ёж из судейских. Из воров его Сыч взял, точно из воров.
Дверь с лёгким скрипом отворилась, и Ёж, подсвечивая себе фонарём, первый вошёл в дом, остановился, а остановившись, огляделся, осветил товары на столах, которыми торговала вдова. Рукой даже погладил штуку полотна – хорошо ли. Точно не впервой он входил в чужой дом, да ещё и в темноте. Головой вертел, словно принюхивался. И лишь постояв так, пошёл дальше, на лестницу. Там без спеха, но легко, ставя ноги на самые края ступеней, чтобы не скрипнули, начал подниматься вверх. К покоям.
За ним поднимались Фриц Ламме и Волков. А после и все остальные шли, шли осторожно, стараясь не топать и не задевать мебель мечами.
Ёж остановился у двери в конце и обернулся, потом приложил ухо к двери, стал прислушиваться.
Конечно, господа так ходить, как он ходил, не умели, и старые ступени то под одной тяжкой ногой, то под другой немилосердно и протяжно скрипели. И в тихом доме, в ночной час, ясное дело, такой звук хозяйку разбудил и всполошил.