Страница 13 из 24
Приехал до рассвета, но к радости молодых господ, оставшихся спать на берегу Эшбахта, нашёл лишь лодку и поплыл в Лейдениц только с Максимилианом, Фейлингом и Габелькнатом.
В рассветном тумане посчитал порожние баржи, что нашёл у пристаней. Почувствовал неладное, поспешил к Гевельдасу домой.
– Семь? – шипел он, хватая купца за ухо. – Всего семь? Я же сказал тебе десять. Десять!
– Так нет больше, нет больше барж, людишки прознали, что я ваш друг, так боятся, прячут лодки. Но ещё одна к вечеру сегодня будет.
– Боятся? Чего они боятся? – Волков выпустил ухо купца.
– Так вас же, у вас тут репутация дурная. Считают вас тут забиякой, обзывают раубриттером. Думают, что вы опять какую-то склоку начинаете. Боятся лодки потерять люди, господин.
– Я же сказал тебе не говорить, что для меня!
– Я и не говорил, так разве они без моих слов не догадаются? – купец вздохнул. – Господин, может, всё-таки хватит вам восьми лодок.
Вот как, как объяснить дураку, что две баржи, которые он называет по местному обычаю лодками, – это три сотни солдат? Целая рота!
Как объяснить купчишке, что и сто лишних солдат, бывало, решали исход дела? А тут триста! Разве поймёт этот дурень, что он сам и все его люди послезавтра поплывут на опасное дело, поплывут в пасть льва, и что каждый человек будет на счету. Каждый! Что он и так для скорости и тайны оставляет значительную часть своих сил на берегу, осмеливается высадиться на земле злейших людей лишь с половиной своих сил? То огромный риск, но разве этот глупый торгаш сие уразумеет? Нет. И не было смысла в объяснениях и уговорах, поэтому кавалер говорил тихо:
– Завтра к утру чтобы баржи были у пирсов, двойную цену предлагай, где хочешь ищи, но чтобы баржи были. А не будет барж… Кирасу, шлем и пику я тебе найду… Со мной поедешь.
Купец кивал головой, лицо у него было кислое, прямо воплощение уныния и смирения перед судьбой, а не лицо. И он после говорит:
– Попробую сыскать. Этот мерзавец Плетт приехал и арендовал две баржи, и держит их, хотя ничего не грузит третий день.
– Плетт? – Волков помнил его. – Лесоторговец?
– Да, он и вся их компания рюммиконская тут, и он, и Фульман, и Вальдсдорф, все тут, проживают сейчас на постоялом дворе у купца Гафта.
– Советник славного города Рюммикон, помощник судьи города Рюммикон и глава Линхаймской коммуны лесорубов и сплавщиков леса, секретарь купеческой гильдии леса и угля кантона Брегген господин Вальдсдорф, – вспоминал Волков задумчиво.
Это новость его порадовала. Ну не то, чтобы порадовала, но… Он повернулся к своим людям:
– Максимилиан?
– Да, генерал.
– Знаете, где постоялый двор купца Гафта?
– Найду, генерал.
– Прекрасно, там найдите советника Вальдсдорфа, неопрятный толстяк из Рюммикона.
– Я помню его, генерал,
– Скажите, что фон Эшбахт немедля хочет переговорить с ним и с другими купцами из Рюммикона немедля. И с глазу на глаз.
– Да, генерал, – Максимилиан уже стал поворачиваться, чтобы уйти, но Волков его остановил:
– Они, думается мне, не захотят говорить, побоятся скомпрометировать себя, но вы скажите, что у меня есть выгодное предложение для них. Скажите, что очень выгодное. У купцов жадность посильнее страха.
Не хотели купчишки с ним видеться, уж очень боялись; не скажи им Максимилиан, что генерал сулит им выгоду, так встречи и не случилось бы. Но, поспрашивав у молодого прапорщика, что за дело у генерала, и ничего не выведав у него, на встречу согласились, но просили, чтобы всё было тайно.
У Волкова при себе, на луке седла, был крепкий мешок с двумя тысячами талеров. Вот с ним-то он и пошёл к купцам из Рюммикона на встречу. Через двор не пошёл, там народа полно, объехали дом с другой стороны, где он и зашёл с кухни, да и то опуская лицо.
Купцы и советник ждали его в большой, хорошей комнате, где ему предложили кресло и вино. В кресло он сел, бросив на пол подле себя мешок с серебром так, чтобы оно как следует звякнуло. Пусть купчишки знают, что у него есть. А вот от вина отказался, сославшись на утро.
– Господин фон Эшбахт, общение наше не должно быть продолжительным, – заговорил толстяк, – сами понимаете…
– Понимаю, понимаю, – отвечал Волков. – Знаю, что ваша репутация может пострадать, если кто в ваших землях узнает, что вы встречаетесь со врагом кантона Брегген. Поэтому буду краток, – он указал на мешок, что лежал рядом с креслом. – Тут две тысячи монет Ребенрее. Прошу вас, господа, взять их и употребить на дело.
– На какое же? – спросил лесоторговец Плетт.
– И вам, и мне вся эта распря ни к чему, нам с вами торговля нужна, нам нужен ваш лес и ваш уголь, а вам, уверен, по душе будет мой овёс и мой ячмень. Поэтому нам нужен мир.
– Мир? – купцы стали переглядываться, и в их взглядах Волков читал явственно: что за вздор он несёт? Перепугался, вот и просит мира.
Да, именно так купчишки и думали. Они были уверены, что кантон его одолеет. И тут Фульман спросил с этакой вальяжностью важного человека, который из вежливости да боголюбезной скромности снизошёл до просителя:
– И что же нам делать с этими деньгами? Уж не подскажете ли?
«Свинья, лавочник, силу почувствовавший. Эка спесь из него прёт, говорит и через губу не переплюнет».
– Здесь две тысячи, употребите их на дело, уговорите совет отвести войну со мной, и ещё вам восемь тысяч дам для того. Скажите, что не выгодна вам война. Выгоден мир.
– Мы и сами знаем, что нам сказать надо будет, – заносчиво произнёс Плетт. – Только боюсь, что никто нас не послушает, уж больно много обид вы нам нанесли.
А вот советник Вальдсдорф говорил с почтением, потому как был умнее своих товарищей:
– Вы уж простите нас, господин фон Эшбахт, но сейчас наши предложения о мире с вами в совете кантона будут неуместны. И будут даже глупы, господин Плетт прав, уж очень много обид вы нанесли нашей земле. И совет земли выделил уже деньги на войну, разве ж её теперь остановить?
«Вот тут ты, толстяк, прав, коли деньги на войну есть, так войне быть, наёмники деньги никогда обратно не отдадут».
– А ещё наш новый консул, – всё так же высокомерно продолжал Фульман, – сам господин Райхерд. Он человек твёрдый и непреклонный.
– Райхерды род в нашей земле древнейший, – подтвердил Вальдсдорф, – он не отступит. И посему просьбу вашу мы исполнить не можем.
– Жаль, – сказал кавалер, беря мешок с деньгами и вставая. – А ведь я мир вам предлагал, господа.
Купцы и советник снова переглядывались, и снова в их взглядах была насмешка над ним.
– Мы ничего не можем сделать, – повторил толстяк, разводя руками и изображая сочувствие на круглом лице.
Волков шёл на улицу, неся в руке мешок со своими деньгами. Купчишки денег не взяли! Виданое ли дело? Да ещё отказали с насмешками. Но разочарован он не был. Нет, не был.
Идя предлагать мир, он был уверен, что купчишки смеяться над ним станут. Так и вышло. Были они и высокомерны, и заносчивы.
И это было хорошо. Хорошо. Потому что поганые лавочники уверены, что кантон его одолеет. Уверены так, что имущество своё поставить на победу родной земли могут. А значит, они, купчишки, первые в мире шпионы и соглядатаи, о его планах, о его приготовлениях ничего не знают. Знали бы – так заносчиво себя не вели бы.
Ещё раз поговорив с купцом Гевельдасом и ещё раз пообещав ему казни и муки, если он не сыщет нужных барж, поехал на свой берег. Не успел вылезти из лодки, как по причалам к нему уже бежал и на ходу кланялся архитектор господин де Йонг.
– Вот как кстати я вас увидел, господин генерал, – говорил он, подбегая. – Поздравляю вас с таким знатным чином.
– Да-да, спасибо, друг мой, – у Волкова сил уже не было говорить, он даже не поел у купца, хоть тот его и приглашал. Но с молодым архитектором нужно было перекинуться парой слов.
– Госпожа Ланге только что говорила со мной, сказала, что задумали вы строить дом на берегу реки.
– Да, – отвечал кавалер, устало усаживаясь на сложенные на пирсе мешки, чтобы дать ноге отдохнуть.