Дама выбирает кавалера

На прикроватном столике нашелся колокольчик, о назначении которого несложно было догадаться. Через некоторое время после моего зова явилась горничная, которая утром помогала мне с ванной. На мою просьбу не удивилась и вежливо сказала, что господа уже давно отобедали и уехали на приём к Апраксиным. Изволю ли я кушать тут или накрыть в столовой? Чтобы не напрягать слуг, я попросила принести еду прямо сюда.

Мне подали винегрет и какую-то речную рыбу под терпким соусом. На закуску были пирожки с яйцом, чай и абрикосовое варенье. Честно говоря, я была так голодна, что поначалу думала, что съем всё вместе с тарелками. Но, как оказалось, полтарелки винегрета, треть тарелки рыбы, пару укусов пирожка и я объелась до неприличия. Варенье хоть и любила, но только и сделала, что слизнула с серебряной ложечки и запила двумя глотками чая. Кормили в доме Толстого отменно. Взять, что ли, у повара наверняка француза, пару мастер-классов?

Я уж думала, что сейчас доберусь до кровати и снова засну. Организм всё ещё требовал какого-то отдыха. Но, немного поворочавшись, поняла, что любопытства во мне гораздо больше, чем желания проваляться в полусне остаток вечера. Поэтому, соорудив из нижней рубашки и шлафрока, что выдала мне горничная, какой-никакой, а приличный костюм, я отправилась обследовать дворец.

Судя по всему, меня устроили на третьем этаже, в противоположном крыле от хозяйских покоев. Дворец был устроен по изящному просто: на первом этаже холл для гостей, да помещение для слуг, кухня, прачечная и так далее. На втором — комнаты общего пользования: приемная, столовые, гостиные, быть может, даже бальный зал? На третьем спальни, хозяйские и гостевые. А в мансарде живут те из слуг, которые имеют более высокий статус перед дворовыми. Например, нанятый повар, гувернантки, воспитатели, учителя музыки и так далее.

Я не стала бродить по спальням, а сразу спустилась на второй этаж. Анфилада комнат располагалась друг за другом, так что из белоснежной, покрытой лепниной под высоким потолком столовой, я попадала в небольшую приёмную, оттуда в небольшой холл, а из него в библиотеку, и, казалось, что этих комнат целая бесконечность. Каждый раз я будто бы оказывалась в ином мире, в совершенно разных интерьерах, которые служили для того, чтобы создать свою, неповторимую атмосферу. Время от времени я натыкалась на слуг, которые кланялись мне, но смотрели не без любопытства.

Наконец, бесконечная череда комнат окончилась тупиком. Последняя дверь вела в просторную залу. Ещё в дверях в глаза мне бросился начищенный до блеска паркет, в котором отражалось закатное солнце, да так, что мне пришлось зажмуриться. А войдя внутрь, я не удержалась от восхищенного вздоха. Большая часть комнаты была пуста, только сверкающий паркет казался живым. Но вот слева стены зала загибались, плавно уходя в высокие окна, создающие полукруглый альков. Внутри него искрился на солнце полированной поверхностью большой клавесин — предок современного рояля. Деревянная поверхность была словно покрыта разводами акварели, которые плавно втекали друг в друга, создавая неповторимый рисунок. И хотя он стоял не по центру комнаты, сразу было видно, что именно он центр Вселенной.

Я с трепетом коснулась теплой и гладкой поверхности, чувствуя, как инструмент отзывается легкой вибрацией согретого дерева. По всей видимости, здесь устраивались музыкальные вечера. Слуги расставляли стулья перед окном в круг, если гостей было мало, или в ряд, если много. А, может быть, даже вместе с небольшими столиками с закусками, если это был тихий, семейный вечер. Постепенно солнце закатывалось за шпиль Петропавловской крепости, а за инструмент садился… Пётр Александрович? Я представила, как длинные пальцы генерала пробегаются по жестким клавишам, как до зрителей долетают божественные звуки Моцарта. Солнце, тепло дерева, ловкие пальцы и Моцарт.

В голове моей явственно прозвучал шум аплодисментов, восторженные восклицания, поздравления, комплименты… Пока не поняла, что шум вполне реален. Только вот это не аплодисменты и даже не восторженные вздохи, а топот нескольких ног, мчащихся через всю анфиладу комнат прямо сюда.

Глава 5. Музыкальная

В музыкальную комнату вихрем влетели две детские фигурки. Сначала нечто в светлом платье, тормозящее на каблуках по начищенному паркету, за ней на голову ниже светловолосый мальчишка в миниатюрном кафтане и штанишках, как будто они были сняты со взрослого и уменьшены до детских размеров.

— Ты снова, Диди! — Мальчишка остановился у самых дверей, обиженно топнув ногой. — Опять! Ой… — И тут он заметил меня. Немедля приосанился и быстро поклонился.

— Добрый вечер. — Первой поздоровалась девочка, глядя на меня растерянно и при этом с подозрением. Что вовсе не вязалось с её растрёпанной причёской, и лихим румянцем.

— Добрый вечер. — Улыбнулась я, глядя на эту парочку. Девочке на вид было лет семь-восемь, а мальчику лет пять. Тот проворно подошел к сестре, та одним движением поправила ему сбившийся кафтан.

— Меня зовут Евдокия. — Степенно представилась маленькая хулиганка. — А это Алексей. А вы…

— А вы фея? — Прервал её мальчик.

Я рассмеялась. Да наверное, в лёгких, белоснежных одеждах, под лучами солнца, да ещё и с толком несобранными волосами, я выглядела по мнению взрослого неприлично. Для детского взгляда — волшебно.

— Вроде того. Сказочница.

Евдокия была весьма похожа на мать. Тёмные волосы с завитыми кудряшками, тёмные глаза и тёмные, сведённые к переносице брови, столь же худощава и долговяза. Маленькая Евдокия Петровна хмурилась, соображая, вру я или нет. А вот Алексей не был похож ни на Толстого, ни на его жену, хотя знакомые черты прослеживались. Мальчик находился в том нежном возрасте, когда дети перестают быть просто милыми ангелочками и вот-вот начнут походить на копии своих родителей. И пока Евдокия колебалась, заслуживая ли я доверия, её брат для себя уже всё решил.

— Вы расскажите нам сказку? Интересную? — Воодушевился мальчишка.

— А вам разве можно играть в догонялки? — Прищурившись, поинтересовалась я, с трудом пряча улыбку.

— Нет, — Погрустнел Алексей.

— Но вы же никому не скажете? — По-взрослому серьезно уточнила Евдокия.

— Конечно. Но сказки я не рассказываю… — Я подождала, пока на детских лицах отразится лёгкая печаль, затем продолжила. — Но могу вам её сыграть. А вы после этого расскажете, о чем была сказка, договорились?

Честно говоря, я не думала, что моя уловка удастся, но в детских глазах вспыхнул интерес. Они бойко закивали, а я пошла к инструменту.

К сожалению, клавесин — не совсем то же самое, что фортепьяно или даже рояль. Отец обоих этих инструментов выглядел несколько иначе, звучал иначе и был чем-то средним — уже не орга́н, ещё не пианино. А уж то, что я хотела сыграть для брата с сестрой и вовсе было большой авантюрой, так как лучше всего Эдвард Григ звучит в исполнении оркестра, для кого и писались его произведения.

Я с наслаждением провела пальцами по теплым клавишам инструмента, глубоко вздохнула… и музыка полилась из-под пальцев. Задеревеневших, отвыкших от таких упражнений, но с каждой секундой чувствующих себя всё легче и легче. Клавесин был гораздо «жестче» фортепьяно и по ощущениям, и по звучанию, но я старалась. Чтобы в высоких нотах мои маленькие зрители услышали звонкий колокольчик, чтобы перед глазами у них, как наяву встала прекрасная дева, которая плясала. Вот, беглая поступь шагов, вот прыжок! И она летит, за ней развеваются её шёлковые одеяния. Ещё шаг, поворот, вальяжное движение, напоминающее о танцах жарких, восточных стран. Вот немножко из вальса и новая поступь лёгких шагов…

«Танец Анитры» будет написан лишь в далёком 1875 году, в рамках сюиты «Пер Гюнт» к повести Генрика Ибсена, которая будет написана в 1867 году. «Танец Анитры», «Утро» и «В пещере горного короля» станут классикой, которую будут проходить на первом году учёбы в музыкальной школе, и обязательными в любой выступлении симфонического оркестра.