Дама выбирает кавалера

С моих плеч свалилась такая гора, когда я поняла, что спасена. И дело было даже не в том, что с Николаем мои шансы на возвращение домой резко возросло. Это было будто фоново, само собой разумеющиеся. А вот то, что я была оправдана в лице Голицына, что моей криво слепленной легенде нашлось подтверждение — заставляло мою душу петь. И не только душу.

Пальцы сами нащупали нужные клавиши, и полилась нежная мелодия, всплывшая в памяти, будто сама собой.

— Поутру, на заре, по росистой траве я пойду свежим утром дышать. — Пела я не ахти, не сравниться с Натальей Юрьевной Салтыковой, которая щебетала соловьем. Но сейчас желание петь было сильнее моих умений. — И в душистую тень, где теснится сирень, я пойду свое счастье искать.

Тихий проигрыш я старалась сделать ещё тише, чтобы максимально придать клавесину мягкое звучание фортепьяно. И это позволило мне услышать аккуратные шаги графа.

— В жизни счастье одно мне найти суждено. И то счастье в сирени живёт. На зеленых ветвях, на душистых кистях, мое бедное счастье цветёт. — Я тихонько закончила романс, улыбаясь своему неожиданному желанию. Но едва была доиграна последняя нота, как мою ладонь накрыла мужская. Я замерла, боясь поднять глаза.

— Вера Павловна. — Голос Сергея Александровича был тихим, будто бы чуть сдавленным. — Простите меня.

Мужчина опустился на одно колено передо мной, и только сейчас я позволила себе посмотреть на него, не удержавшись от улыбки.

— Вы в своем праве. — Его рука по-прежнему сжимала мою ладонь. — Я бы на Вашем месте забеспокоилась ещё раньше. Хорошо, что Николай появился так вовремя, иначе бы не знаю, что делала…

— Не только за это. — Прервал меня Голицын, качнув головой.

— А за что ещё? — Я захлопала глазами, непонимающе глядя на мужчину.

— За это. — И граф подался навстречу, не позволяя мне ускользнуть от его уверенного поцелуя. Да и, честно говоря, мне не очень-то хотелось. Я отвечала на поцелуй с непередаваемым облегчением на сердце.

Не знаю, сколько мы просидели так, касаясь друг друга, целуя снова и снова, пока не кружилась голова. Мои пальцы порхали по любимому лицу, стараясь запомнить каждую его черточку не только глазами, но и прикосновениями. Его руки гладили мои плечи, руки, спину. Я зарывалась пальцами в шелк волос, прижимаясь ближе, слушая, как бьется навылет его сердце. Пока голоса за дверью не заставили нас отпрянуть друг от друга. Снова.

Я быстро опустила голову, утыкаясь взглядом в клавиши, а Голицын широким шагом пересек гостиную и встал у камина. Только горящие щеки и растрепанный вид выдавал нас с головой.

— Я же говорил, что быстро управлюсь. — На пороге появился Николай. — Велите подать чаю, Сергей Александрович. На улице черт знает что творится.

Остаток вечера мы провели втроем. Я рассказывала про свою жизнь у Толстых, не скупясь на красочные эпитеты в сторону генерал-губернатора и его дражайшей супруги. Голицын одобрительно посмеивался, а Уваров больше поджимал губы. Тому явно не нравилось, что я вступила в столь близкие отношения с верхушкой Петербурга. Однако и Николай все же пару раз, но улыбнулся, что я считала своей личной победой. Вот сухарь черствый.

Когда выдалась минутка наедине, Николай сообщил, что с машиной времени его постигла неудача.

— Я же говорила! — Чуть не вскрикнула я, вовремя прикрывая рот ладошкой.

— Тише вы. — Уваров поморщился. — Это лишь значит, что мы оба в большой-большой беде.

И, увы, он был прав.

Глава 17

Я питала надежду, что теперь, когда особняк вновь наполнился живыми голосами, кроме нашего с Аглаей молчаливого согласия, когда вернулся Голицын и у меня неожиданно нашёлся «брат», то в доме станет гораздо веселее. Но я сильно ошибалась.

Сергей Александрович с утра, даже не выпив чашки кофе, уезжал во дворец. Император по своему обыкновению предпочитал решать все важные государственные дела в первой половине дня, которая, иной раз, растягивалась до самого вечера. И Голицын, всё ещё обязанный участвовать в рискованном проекте дипломатической миссии в Японии, каждый день по многу часов проводил в Петергофе и на пути туда и обратно.

С Николаем мы вместе завтракали, но после тот тоже исчезал из особняка. Его причины были ещё более прозаичными — он пытался найти причину поломки наших капсул. Когда я предложила свою помощь, Уваров лишь отмахнулся.

— Вы, быть может, инженер? — С долей яда в голосе поинтересовался он. Я лишь отрицательно помотала головой. — И какая от вас тогда помощь? Только под ногами мешаться будете.

Я была немного задета, но надо было признать, что «кузен» прав, помощи от меня действительно никакой. Я вообще надеялась, что как только я найду другого, более опытного путешественника во времени, то все мои проблемы сразу решатся по мановению волшебной палочки. Но получилось как-то наоборот. Лишь однажды Николай взял меня на «прогулку». Я показала ему, где должна была находиться моя капсула, по дороге рассказывая все свои приключения, теперь уже без выдуманных отцов и тёток.

Как и ожидалось, нас встречали только курицы, расхаживающие по небольшому заднему двору и сарай в помёте. Да ещё и хозяйка постоялого двора, которая принялась на нас браниться из распахнутого окна второго этажа, видно, подумав, что мы пришли красть кур. Мы поспешили ретироваться, пока на нас не вылили ушат помоев.

Я откровенно скучала, бродя по особняку в одиночестве. Хотя обязанностей у меня теперь здорово прибавилось. Во-первых, после нашего с Аглаей бдения, она частенько стала заходить ко мне с хозяйственными вопросами. Кое в чём я совершенно не разбиралась и только хлопала глазами, силясь понять, что мне говорит эта чудесная женщина. Где-то давала советы, насколько могла. Во-вторых, пока Николай был занят нашим спасением, присмотр за его зимнем садом полностью лёг на меня. Аглае по-прежнему было запрещено даже заходить в комнату естествоиспытателя, а мне полагалось время от времени ходить дозором между кадками и импровизированными грядками. Хотя я не совсем понимала зачем. Вся экосистема сада спокойно жила без Николая несколько недель и была полностью автоматизирована. Будто бы Уваров просто нашёл мне занятие, чтобы занять время.

По вечерам мы собирались за ужином, но наши посиделки в корне отличались от тех времён, когда третьим за столом был Роман Гавриилович. Николай в беседах оказался, не очень словоохотлив, да ещё и страшным занудой. Так что почти каждый разговор затухал, так и не успев начаться.

Отдушиной были редкие вечера с Голицыным наедине. Мы садились в гостиной или в библиотеке, чтобы я поведала очередную, облечённую в полусказочную историю о Японии. Сергей Александрович слушал меня внимательно, а смотрел так… так… В общем, так, будто он сейчас точно думает не о своей миссии. В конце концов, наши занятия наполнялись будто бы случайными прикосновениями друг к другу, кончиками пальцев и взглядами. Изредка — губами. К открытому плечу, шее, уголку губ. Но никогда больше. Мы оба сгорали от желания, я чувствовала это очень отчётливо, но страх быть застуканными внезапно появившимся, как чёрт из табакерки «кузеном» (он так уже делал пару раз) или более деликатной Аглаей, не позволял нам большего.

Однажды Сергей Александрович вернулся домой раньше положенного и тут же с порога заявил мне, удивлённо выглядывавшей из гостиной:

— Собирайтесь, Вера Павловна. Поедем с Вами на небольшую прогулку. — Мужчина махнул мне, на лице его была уже знакомая мне хитрая улыбка мальчишки.

Это было довольно странно, но я без раздумий согласилась. Надела единственное приличное платье, в котором можно было показаться на людях, шляпка, перчатки и можно было ехать!

Внутри коляски Голицын степенно мне поведал:

— Видите ли, какое дело, Вера Павловна. То, что мы с Вами затеваем — большой секрет и большая опасность. Если нас поймают за этим, то обоим несдобровать… — Лицо у графа было серьёзным, он сам прямым и собранным.