Дама выбирает кавалера

Наутро гроза превратилась в унылый, накрапывающий дождик. И несмотря на все рациональные доводы, настроение у меня всё равно было под стать питерской погоде. Ко всему прочему завтракала я в гордом одиночестве. Аглая сообщила, что барин изволил уехать просил кланяться и передавать, что вернётся через пару дней.

В голове моей мелькнула вялая мысль о том, что можно снова попытаться вскрыть комнату наверху. Мелькнула и исчезла, так и не оформившись в желание действовать. Я поняла, что уже давно списала ту дрожь медальона на случайность. Раз в день, перед сном я проверяла «помощника» на наличие признаков жизни. И изо дня в день ничего не находила. Надежда сменилась отчаянием, отчаяние — безразличием.

И пожалуй, если бы не Аглая, я бы так и предавалась своему унынию. Видя, что на мне лица нет, экономка нагрянула в моё убежище в библиотеке и заявила:

— Если Вы, Вера Павловна, не будете музыкой заниматься, то извольте мне помочь.

Делать было всё равно нечего, так что я согласилась, не представляя, в какую авантюру пускаюсь. Мы с Аглаей сняли шторы во всех комнатах, уничтожили многолетние запасы пыли. Экономка несколько раз посылала в прачечную конюхов. Несмотря на пасмурную погоду особняк как будто начал оживать. Распахнутые настежь окна приносили свежесть, прохладу и мелкие капли дождя. Только две комнаты остались нетронутыми — кабинет Голицына и закрытая комната. Когда я поинтересовалась у Аглаи, почему вход туда закрыт, она только махнула рукой, мол не о чем тут говорить. Больше я от неё ничего не добилась.

Затянувшаяся на пару дней генеральная уборка неожиданно меня увлекла. Что ни говори, а лучше всего привести мысли в порядок помогает физическая нагрузка. Дома я регулярно ходила на тренировки, а здесь целыми днями за инструментом засиделась. И сама не осознавала, как приятно было размяться, пускай даже и столь тривиальным занятием, как уборка.

Сергей Александрович явился к вечеру третьего дня.

Не сказать, что я не думала о нём все эти три дня. Думала, ещё как. В списке моих проблем поцелуй на балконе стоял сразу после фиаско во дворце. А постепенно, как только ярость и обида схлынули, вышел в лидеры. Я снова и снова воскрешала в памяти образы, въевшиеся в подкорку — прикосновение сильных рук к талии, требовательный поцелуй, воспоминания о котором до сих пор вызывали у меня мурашки. И чем больше я об этом думала, тем больше понимала, что это не было случайностью. Практически с первого дня встречи нас неминуемо тянуло друг к другу, и рано или поздно это должно было случиться.

Я знала, что опасно пускать это чувство глубже в сердце, но с пугающей ясностью понимала, что хочу испытать это снова. И, быть может, даже больше. Однако, будь передо мной парень из моего времени, я прекрасна знала, как поступить: лучшая стратегия — искренность. В наше время уже давно перестало быть странным, когда девушка делает первый шаг или достаточно быстро отвечает взаимностью. Что же делать с мужчиной, который рос ещё в эпоху Екатерины Великой, да ко всему прочему был меня старше не меньше, чем на десять лет, я представления не имела. Я решилась поговорить с Сергеем Александровичем, когда он вернётся. Аккуратно, быть может намёками… Но поговорить.

Потому, когда Голицын, наконец, появился на пороге дома, я была искренне ему рада. Да и к тому же обнаружила, что чрезвычайно скучала по своему компаньону все эти дни. И хотя работа с Аглаей меня здорово отвлекла, вечера без наших посиделок за ужином, которые, порой, затягивались до поздней ночи и плавно перетекали в гостиную, казались одинокими.

— Сергей Александрович! — Я вышла навстречу мужчине следом за Аглаей, которая приняла у графа плащ и цилиндр. Но моя радушная улыбка наткнулась на холодный взгляд. Я даже опешила, застывая посреди холла.

— Здравствуйте, Вера Павловна. — Голос его был сухим и строгим. Также он разговаривал со своей сестрой. — Надеюсь, Вы можете уделить мне время? Мне необходимо срочно с Вами побеседовать.

— Может, сначала чаю? — Неуверенно предложила я, внутренне замирая от ужаса.

— Нет, это не терпит отлагательства. — Отрезал мужчина и прошёл мимо меня в музыкальную гостиную, кивком приглашая следовать за ним. Сердце в панике забилось под рёбрами. Что же такого я успела натворить?

Граф становится возле натопленного камина, оглядывается. Видит, что в комнате что-то поменялось, но не может понять что. Потом качает головой и обращает свой взор на меня.

— Вам, верно, любопытно, где я был всё это время, мадемуазель. — Конечно, было. Но я промолчала, потому что моего ответа Голицыну явно не требовалось. — После нашего памятного разговора, при котором присутствовал Роман Гавриилович, я немедленно отправил в Новгород своего человека, чтобы разузнать побольше о Вашей родне и тётушке, в частности. Видите ли, Вера Павловна, я искренне хотел помочь.

Я уже поняла, к чему клонит Сергей Александрович, и в панике пыталась придумать новую ложь. Но вся она казалась наигранной и неубедительной. История про тётушку изначально тоже не блистала гениальностью, но, а теперь положение уж совсем было отчаянным. Не рассказывать же Голицыну правду?!

— И что же я узнаю? — Продолжал граф, вытаскивая из рукава конверт. — Мне присылают письмо, в котором написано, что никаких Оболенских в Новгороде не живёт. Если и жили, то это было так давно, что уже былью поросло. — Письмо мужчина уронил на столик перед камином. — Я несусь в ночь, чтобы лично удостовериться в том, что это не ложь.

Голицын переводит дыхание. Даже в сумраке комнаты видно, что на его щеках играет болезненный румянец.

— Однажды я уже обжёгся на лжи от близкого мне человека, Вера Павловна. — Он поднял на меня взгляд, полный боли и горькой досады. — Не думал, что это произойдёт вновь, но в том лишь моя вина. Что касается Вас…

Он поморщился, отводя взгляд. Лицо его стало жёстким, безжизненным. Таким, каким я увидела его впервые на приёме у Толстых и от которого совершенно отвыкла, увидев настоящего, живого Голицына. Интересного и остроумного собеседника, галантного кавалера, а порой — мальчишку, который прятался внутри взрослого мужчины. Он умел быть тактичным, скромным, молчаливым и разговорчивым, поддержкой и опорой. Страстным влюблённым и… холодным.

— Я прошу лишь одного: честности. Так что, будьте любезны ответить, кем Вы являетесь на самом деле, Вера Павловна?

Я стояла, глядя на лицо Голицына, в отчаяние. В моей голове не было ни одной мысли о том, как выкручиваться. А главное — как теперь вернуть доверие графа? И дело было не в том, что я останусь без крыши над головой или покровительства, а в том… В том, что мне было это необходимо. Что помыслить себя сейчас без Голицына было странным и страшным. У меня закружилась голова, я побыстрее схватилась за каминную полку, чтобы не упасть. Или может лучше упасть? Притвориться, что бухнулась в обморок, а там что-нибудь придумаю.

И в этот момент дверь за моей спиной с громким стуком распахнулась.

— Вера! — Донёсся мужской голос сзади. — Сестрица!

Я быстро обернулась. В дверях стоял высокий, худосочный и немного нескладный молодой человек с цилиндром в одной руке, с тростью в другой.

— Братец! — Я кинулась навстречу гостю. Тот быстро сгрёб меня в свои объятия. Я видела его впервые в жизни.

Глава 16

— Николай Иванович! — Голицын был в не меньшем шоке, чем я. — Как же… Я полагал, Вы в отъезде.

— Только возвратился. — Я вынырнула из «братских» объятий, оглядываясь на графа. — И тут такое счастье! Где Вы её отыскали? — Николай аккуратно погладил меня по плечу.

— А Вы… — Мне даже было немного жаль Сергея Александровича. Метаморфозы от гнева и печали до полной растерянности произошли в пару мгновений.

— Это мой кузен, Коленька. — Я, не переставая улыбаться, бросила взгляд на молодого человека рядом. — Его матушка заменила мне мать, в детстве мы были чрезвычайно близки.

— Вера проводила каждое лето у нас в имении. — Кивнул «братец».