Дама выбирает кавалера

— Роман Гавриилович! — Я поспешила навстречу доктору, оставляя детей со служанкой.

— Добрый день, мадемуазель. — Он дежурно коснулся моей руки, вызывая у меня целую волну приятных мурашек. Как обычно, строгий и серьёзный. — Сожалею, что не мог ответить на Ваше письмо, дождь…

— Конечно конечно. Я так рада, что Вы решили заглянуть. — Я улыбнулась. Было что-то в этом сосредоточенном мужчине успокаивающее и… понятное, что ли?

— Я не рискнул бы, если бы не… — Он покосился на служанку невдалеке, что активно делала вид, что занимается сбором цветов. — Не Ваша просьба.

— Идёмте. — Я подхватила доктора под руку и отвела немного в сторону. Не стоило сомневаться, что о посещении Иванова будет известно генеральше не позже ужина.

— Собственно, о Фёдоре Алексеевиче. — Чуть понизил голос мужчина.

— Насколько всё серьёзно? — Я не стала скрывать свою тревогу за поручика.

— Крайне серьёзно. Пока он под домашним арестом, но, кажется, угроза его месту в гвардии вполне реальна. — Иванов неожиданно печально вздохнул, и я поняла, что он действительно переживает за Толстого. — Но он относится к этому, как к очередному приключению. Что не день, устраивает попойки…

Раздался пронзительный крик. Мы как по команде обернулись. Кричала Евдокия, указывая пальцем на пруд, где над водой едва виднелась маленькая головка. Мы с доктором ринулись на помощь. Мужчина на ходу стянул с себя мундир и прямо в сапогах кинулся в воду. Там, где мальчишка не доставал до дна, Иванову было всего лишь по бедро, он быстро выловил Алексея, но даже с берега было видно, что мальчик был без сознания.

Я схватила за руку ревущую Евдокию и вручила её служанке:

— Беги за барином! — Но девка встала, как вкопанная. — Ну, что встала! — Та похлопала глазами заторможено, но, в конце концов, приподняла юбки и припустила в дом, таща за собой девочку, как на буксире.

— Не дышит. — Констатировал Роман Гавриилович, уложив хрупкое тельце мальчика на траву. Кажется, что он был в растерянности не меньше, чем служанка. А во мне будто огонь разгорелся. И в отличие от растерянного врача я знала, что делать.

Курсы первой помощи — едва ли не первое, чему учат перед тем, как отправиться в путешествие. Конечно, мы привыкли полагаться на то, что в случае чего помощь придёт сама. Наши «помощники», чью роль играл мой медальон, реагировали на критические изменения в теле и срабатывал датчик экстренного вызова. Но что делать, если помощь прийти не успевает или не может? Прямо как сейчас.

Я оттеснила Иванова от мальчишки и отработанными сотню раз движениями принялась спасать маленького Алексея Петровича. В первую очередь уложила мальчика к себе на бедро, освобождая дыхательные пути от воды. Но вопреки моим ожиданиям, этого оказалось мало. А дальше по кругу — искусственное дыхание, четыре нажатия на грудину. Я ужасно боялась, что хрупкие кости треснут под моими сильными толчками, руки дрожали, но жуткий вид синеющей кожи, бездыханного тела не давали мне остановиться. Кажется, доктор что-то говорил, но я его не слушала. Раз, два, три, четыре… Выдох. Раз, два, три, четыре, выдох.

Наконец, мальчишка закашлялся. Я быстро перевернула его набок, глядя, как того тошнит собственным обедом и остатками воды. По вискам стекал пот, платье прилипло к спине, голова кружилась. Но живой, живой!

Я подняла голову, впервые взглянув на Романа Гаврииловича. Глаза у него были как два блюдца. Я даже не представляла, что человека могут быть такие глаза от шока. А к нам по дорожке уже бежала целая делегация. Генерал, Мария Алексеевна и толпа служанок с одеялами. Я тяжело осела на землю, чувствуя, как шумит в ушах и громко бьётся собственное сердце.

В сопровождении многочисленных слуг и причитающей генеральши мальчика отнесли наверх. Мы с доктором и Петром Александровичем следовали в конце процессии. Иванов объяснял, что произошло. Когда дело дошло до реанимации Алексея, Роман Гавриилович не стал вдаваться в подробности, а лишь сообщил, что в том, что сын Его Превосходительства ещё жив стоит благодарить именно меня. Толстой коротко кивнул нам:

— Ожидайте здесь. — Сам взбежал по лестнице. Мы же с Ивановым остались посреди холла в совершенной растерянности. Доктор стоял в мокрых брюках, в спешке натянув на себя мундир. Я со стороны, наверное, тоже выглядела не лучшим образом — подол платья мокрый и грязный, локоны выбились из причёски. Меня начало потряхивать от накатившего постфактум волнения. Я обняла себя руками, чувствуя, как щёки загораются лихорадочным румянцем.

— Вера Павловна. — Доктор неуверенно шагнул ко мне. — То, что Вы совершили…

— Прошу, Роман Гавриилович, давайте поговорим об этом п-позже. — У меня не было сил сейчас на ходу сочинять для доктора правдоподобную историю о том, откуда я владею навыками, которых и в помине нет у полкового врача. Иванов кивнул и отступил, за что я ему была ужасно благодарна.

Так в полном молчании мы простояли какое-то время. Мимо нас сновали слуги, служанка из кухни понесла на второй этаж поднос со свежим чаем. Шмыгнул мимо в дверь мальчишка-поварёнок, которого часто использовали в качестве посыльного, прижимавший к себе письмо. Наверняка послали за семейным доктором.

Скоро наверху послышались голоса, из которого особенно выбивался визгливый голос Марии Алексеевны. Вскоре в пролёте показалась и она. Женщина быстро сбежала вниз, явно направляясь к нам. Я едва заметила шедшего позади неё супруга, как весь вид мне заслонило лицо генеральши, перекошенное гневом. Возможно, это был стресс, может просто неожиданность, но я не успела и рта открыть, как мне прилетела звонкая пощёчина.

— Дрянь! — Я прижала ладонь к горящей огнём и болью щеке, удивлённо уставившись на Толстую. — Я знала, знала, что ты принесла нам беды!

— Мария! — Рядом возник Пётр Александрович, попытался оттащить разъярённую женщину.

— Она чуть не убила Алексея! Чуть не убила! — Взвилась генеральша ещё сильнее.

— Мадам, Вера Павловна спасла мальчика… — Попытался за меня вступиться доктор.

— Молчи! — Досталось и Иванову. — Вы там миловались, пока мой сын тонул!

Генерал мягко обнял жену за плечи, понимая, что сейчас никакие слова не помогут. У женщины явно была истерика. Её трясло от гнева, пощёчина — это малое, что она хотела со мной сделать.

— Идёмте, Мария Алексеевна, Вы сейчас больше нужны Алексею. — Тихо уговаривал жену Толстой.

— Выметайся! Тебе тут не место! Убийца! Дрянь! — По трясущимся щекам генеральши текли слёзы.

В конце концов, она дала себя увести в детскую, а хозяин дома совсем скоро возвратился к нам.

— Вера Павловна, боюсь, Вам лучше сейчас действительно уехать. — Я выдохнула сквозь зубы. Больше всего мне тоже хотелось разрыдаться от отчаяния.

— Но Ваше Превосходительство! — Иванов сделал шаг вперёд, будто бы хотел закрыть меня своим плечом.

— Не горячитесь, Роман Гавриилович, я верю Вам и Вере Павловне, но так будет лучше для всех. — Он задумчиво подёргал себя за полу мундира, из-под которого виднелась красная орденская лента. — Поезжайте к Голицыну. Я напишу ему.

— Не надо. — Ответила я, сдерживая рвущуюся наружу злость. — Я сама всё ему объясню. Позвольте мне только собрать вещи.

— Конечно конечно. — Быстро закивал генерал-губернатор. — Я прикажу подготовить экипаж. А Вы, Иванов… — Он оглядел Романа Гаврииловича, кажется, только сейчас замечая натёкшую с его формы лужу на дорогой ковёр. — Жду Вас завтра утром у себя.

Глава 11

Дуняша демонстративно оставила передо мной открытый сундук, а сама вышла, не вымолвив ни слова в знак протеста. Очевидно, горничная была на стороне своей хозяйки. Но я была даже рада. Наконец, смогла дать волю слезам, впихивая как попало в небольшой сундук пожитки, которыми успела обрасти. Я злилась на глупую, как валенок генеральшу, на Толстого, который не смог сказать слова против, даже на Иванова, который так не вовремя решил появиться в саду.