Дама выбирает кавалера

— Так и будете за мной подглядывать? — Я вздрогнула. Никогда ещё Штирлец не был так близок к провалу. — Заходите, Вера Павловна.

— Извините, я не хотела… — Пробормотала я ступая в кабинет.

— Случайно вышло? — Хозяин дома усмехнулся и откинулся на спинку своего высокого стула.

— Чистая случайность! — Воскликнуа я в сердцах и приложила руку к груди.

— А что же вы тогда делали на втором этаже? — Вот тут я не нашлась что ответить. Не заявлять же графу, что я пытаюсь вскрыть запертую комнату с мансардой? Какая-то «Синяя Борода» получается. Надеюсь, в той комнате не реки крови и расчленённые тела его бывших жён. — Как Ваши занятия?

— Неважно. — Я с радостью перевела тему. — Понимаете ли, Сергей Александрович, мне бы нотные листы…

— О. — Граф выглядел растерянным. — Я как-то не подумал… Простите. Завтра же всё будет. К тому же у меня где-то имелись собрания сочинений. Если Вам, само собой, интересно играть что-то ещё.

— Очень интересно! — Поспешила уверить я. — Не хотите как-нибудь сыграть вместе?

Это вырвалось быстрее, чем я успела сообразить, что говорю. И немедля поняла, что это ошибка. Было просветлевшее лицо Голицына снова стало сумрачным, он нахмурился.

— Нет, мадемуазель, не думаю. — И мужчина вновь уткнулся в свои бумаги. На этом моя аудиенция была окончена.

Остаток дня прошёл по уже знакомой схеме. Я занималась, время от времени делая перерывы. Обед мне накрыли, как и вчера, в той же гостиной. Сергей Александрович так и не появился, хотя я слышала, что из дома он не уходил. К четырём часа пришла Аглая, с новостью, что моя карета подана.

Таким образом, минуло два дня. Утром я, наспех запихнув в себя булочку с маслом и запив всё это глотком чёрного кофе, ехала к графу, вечером возвращалась к генерал-губернатору. И Голицына, и Толстого я видела редко. Где могли пропадать оба мужчины, смекнуть было несложно — у императора. Зато как-то раз, повечеру, сходя с подножки кареты, я заметила возле дворца генерал-губернатора знакомую мне фигуру. Поручик расхаживал туда-сюда вдоль забора, опустив плечи. Но завидев меня, приосанился, лицо его озарилось улыбкой.

— Вера Павловна! — Фёдор Алексеевич приник губами к моей ладони, затянутой в перчатку. — Получили ли Вы мой подарок? Я, право, не находил себе места, Вы на меня сердитесь?

— Любезный Фёдор Алексеевич, как же я могу на Вас сердиться? — Рассмеялась я, пожимая его руку. — Вы же мой спаситель. Идёмте, не будем стоять на дороге.

Я увлекла поручика за ворота, оттуда с главной тропинки в сад, где мы бы спокойно могли поговорить с глазу на глаз.

— Прошу не серчать на меня за подобную негостеприимность, но боюсь, что Мария Алексеевна неверно истолкует Ваш визит. — Я виновато улыбнулась Толстому. Поручик замахал на меня руками.

— Что Вы, Вам нет нужды объясняться. — Вдруг он горько усмехнулся. — Не очень Вам везёт с попечительницами…

Ах да! Это он про мою несуществующую тётку. Я поскорей изобразила на лице печальную улыбку.

— Благо, Пётр Александрович очень ко мне добр. Он дозволил мне заниматься музыкой.

— Я слышал. — Кивнул Толстой. — Половина Петербурга шумит о вечере у генерал-губернатора.

— Правда? Я не желала, чтобы обо мне пошёл слух… — Но внутри я ликовала. Отлично! Теперь надо, чтобы обо мне говорил весь Петербург без исключения.

— Вас хвалил сам император. Это большая честь.

Мы помолчали. Я, чуть склонив голову, думала о том, как бы ещё засветиться перед Петербургским обществом, поручик, видимо, о своём. Внезапно Толстой схватил меня за руку и прижал ладонь к своей груди.

— Вера Павловна. — Начал он, крайне взволнованный. — Дайте зарок, что будете помнить обо мне всегда.

Я вскинула голову, глядя на высокого офицера снизу вверх. Искристые глаза, румянец, какой же он был всё-таки красивый. Барышни наверняка укладываются перед ним штабелями, что уж говорить о дворовых девках. Я чувствовала, как сильно бьётся его сердце под моей ладонью.

— Можете не сомневаться, Фёдор Алексеевич, без Вас бы я уже… — Закончить он мне не дал. Порывистый, но страстный поцелуй заставил меня замолчать, а сердце пуститься в галоп. Это было неожиданно и, чего уж греха таить, чрезвычайно приятно. В моей голове уже заплясали картинки весьма непристойного содержания… как всё прекратилось. Толстой также порывисто отстранился, отнял мою руку.

— Простите, Вера Павловна. Я обещал не сомневаться в Вашей благовоспитанности, и сам толкаю в эту пропасть. — Он снова поцеловал мою ладонь, низко склонившись, а я не сдержалась оттого, чтобы поморщиться. Ох, милый поручик, если бы Вы знали, сколько раз я уже падала в эту пропасть. — Прощайте, Вера Павловна! Прощайте!

Прежде чем я успела открыть рот, Фёдор Алексеевич как ошпаренный выскочил из кустов, оставив меня ошеломлённую и недовольную наедине со своими картинками.

Утром за завтраком Мария Алексеевна, с которой у нас была холодная война, уронила как будто между прочим:

— Что же Вы будете делать с Толстым, Пётр Александрович? — Я навострила уши. Судя по кинутому на меня многочисленному взгляду, разговор предназначался для одного зрителя.

— А что я, по-вашему, должен с ним сделать? — Поморщился губернатор, даже не оторвав взгляда от своей газеты.

— Ну как же! Всё же дуэль! — Возмутилась генеральша.

— Фёдор Алексеевич участвовал в дуэли? — Тут уж не выдержала я. Сердце сжалось в тревоге за порывистого поручика.

— Не в первый раз. — Пётр Александрович сложил газету и недовольно сначала посмотрел на жену, потом на меня. — Вам не следует тревожиться, Вера Павловна. Толстой хоть и дальний мне родственник, но совсем другой. Дуэлянт, транжира…

— И бабник. — Вставила свои пять копеек Мария Алексеевна. Генерал снова поморщился.

— Одним словом, таковых людей может исправить только достойное наказание. Пока поручик отправляется на гауптвахту, но, скорее всего, он будет уволен из гвардии. Или разжалован в рядовые. Это вопрос времени.

Так вот что делал Толстой вчера перед домом губернатора! Он пришёл проститься. Чувства у меня были на этот счёт смешанные: досада, тревога. Глупый мальчишка. Впрочем, главное, чтобы Фёдор Алексеевич остался жив.

Глава 9. Дождливая

В этот день наше настроение с Сергеем Александрович оказалось поразительно схожим. Я всё размышляла о поручике, искренне надеясь, что этот дурень не ранен, и возможно было ли ему послать хотя бы записку?

Но даже бесконечная тревога за поручика не укрыла от меня того факта, что сегодня граф был совершенно иным. Он встретил меня в гостиной, ещё мрачнее, чем обычно. Весь всклокоченный, будто только проснулся или не спал вовсе. В домашнем халате и восточных тапочках с загнутым носком. Прежде я видела Голицына, одетого, с иголочки, с безупречно уложенными волосами. Что случилось теперь? Уволился парикмахер?

— Добрый день, мадемуазель. — Как обычно, короткий поцелуй ладони.

— Здравствуйте, Сергей Александрович. — Я постаралась улыбнуться как можно дружелюбнее. — Спасибо за листы.

Разлинованная стопка бумаги и карандаш лежали на клавесине. Мужчина взглянул на них несколько рассеянно, кивнул. И хотел было уже уйти, оставив меня наедине с музыкой. Я не стала воспринимать его пасмурное настроение на свой счёт, тем более что мне было о чём подумать.

— Вера Павловна… — Мужчина остановился в дверях, обернувшись ко мне.

— Да? — Я застыла, наполовину стянув перчатку с левой руки.

— Не согласитесь ли сегодня отобедать со мной? — Лицо его по-прежнему не выражало какую-либо ясную эмоцию.

— С удовольствием. — Мне даже не пришлось выдавливать улыбку, она вышла сама собой.

Конечно, ни о каком исследовании второго этажа и речи быть не могло. Голицын судя по шагам на лестнице, снова засел в своём кабинете, а я постаралась отвлечься музыкой. С листками дело пошло немного веселее. Я старательно выводила ноты на память правой рукой, левой рассеянно повторяя или предвосхищая написанное. Если когда-нибудь удастся познакомиться с Григом, надо будет обязательно извиниться. И не забыть перед отъездом уничтожить листы.