Страница 6 из 7
Социальное принятие, «умение нравиться» так одобряется именно потому, что позволяет сдерживать ощущение одиночества. Человек находится в теплых комфортных условиях, он сливается со своей группой. Он снова поглощен – как если бы он снова оказался в утробе матери, если использовать крайности психоаналитической символики. Он временно избавляется от своего одиночества, но это происходит ценой отказа от своего бытия как отдельной личности. И он не признает то единственное, что могло бы помочь ему конструктивно преодолеть одиночество в долгосрочной перспективе: развитие собственных внутренних ресурсов, обретение силы и постановку цели и использование всего этого для осмысленных отношений со значимыми другими. «Пресыщенные люди» обречены стать еще более одинокими, вне зависимости от того, насколько они лезут из кожи вон: «полый человек» не имеет той основы, которая могла бы помочь ему научиться любить.
Тревога и угроза для себя
Тревога, еще одна характеристика современного человека, является даже более фундаментальной, нежели пустота или одиночество. Состояния «полости» или одиночества не беспокоили бы нас так, если бы не заставляли испытывать характерную психологическую боль и смятение, называемые тревогой.
Никого из читающих утренние газеты не нужно убеждать в том, что мы живем в век тревоги. Две мировые войны за 35 лет, экономические потрясения и депрессии, всплеск фашистских зверств и рост тоталитарного коммунизма, а в настоящее время не только нескончаемые локальные конфликты, но и перспективы затяжных холодных войн, когда мы в буквальном смысле скатываемся к развязыванию Третьей мировой с применением атомного оружия, – этих простых фактов, которые можно найти на страницах любого ежедневного издания, достаточно для того, чтобы проиллюстрировать угрозу основам нашего бытия. И неудивительно, что Бертран Рассел пишет, что «одно из неприятных свойств нашего времени состоит в том, что те, кто испытывает уверенность, глупы, а те, кто обладает хоть каким-то воображением и пониманием, исполнены сомнений и нерешительности».
Я уже отмечал в предыдущей книге «Смысл тревоги», что середина XX века наполнена тревогой больше, чем любой другой исторический период после кризиса Средневековья. То время в XIV и XV веках, полное тревоги в виде страха смерти, мучительных поисков смысла и ценности человеческой жизни, разгула суеверий и боязни нечистой силы и ведьм – это наиболее близкий к нам период для сравнения. В работах историков позднего Средневековья можно обнаружить страх атомной катастрофы, который они описывали как «страх смерти», утрату веры и этических ценностей, «поиски смысла», что созвучно описанию нашего времени. Мы полны суеверий о пришельцах на летающих тарелках и инопланетянах с Марса, а также о собственной «нечистой силе и ведьмах» в форме демонических нацистских вождей и героев других тоталитарных мифологий. Те, кто желает найти более подробное описание тревоги настоящего времени, ее проявлений в росте эмоциональных и когнитивных нарушений, разводов и суицидов, а также в политических и экономических потрясениях, могут найти это в вышеупомянутой книге.
Действительно, фраза «век тревоги» стала для нас общим местом, банальностью. Мы настолько измотаны постоянным состоянием квазитревоги, что велик соблазн закрыть глаза на реальную опасность, захлопнуться, как устрица в раковине. Нам предстоит жить в мире потрясений, столкновений, войн и слухов о войнах в течение ближайших двух-трех десятилетий, и для человека «с умом и воображением» становится испытанием встречать эти вызовы открыто и использовать тревогу конструктивно, опираясь на смелость и интуицию.
Ошибочно считать, что современные войны и депрессии, а также политические угрозы – это некая общая причина нашей тревоги, поскольку наша тревога, в свою очередь, является причиной этих катастроф. Тревога, превалирующая в наши дни, а также череда экономических и политических катастроф, которые случились в нашем мире, – все это симптомы одних и тех же глубинных причин, имя которым – травматичные изменения, происходящие в западном обществе. Так, например, фашистская и нацистская тоталитарная диктатура не появилась бы только потому, что Гитлер или Муссолини решили захватить власть. Скорее это можно объяснить тем, что когда нация угнетена из-за неудовлетворенных экономических потребностей, а также психологической и духовной пустоты, на смену приходит тоталитарная система, чтобы заполнить этот вакуум; и люди разменивают свою свободу, поскольку им необходимо как-то избавиться от тревоги, которая оказывается для них непосильной ношей.
Замешательство и дезориентация нашего общества высвечивают эту тревогу в более широком масштабе. В период войн и военных угроз мы понимаем, против чего мы: против тоталитарного посягательства на свободу и на чувство собственного достоинства человека. Мы чувствуем себя вполне уверенно в собственной милитаристской мощи, но мы ведем оборонительную борьбу; мы подобны сильному зверю, загнанному в угол, который пытается увернуться и не уверен, стоит ли ему обороняться, замереть или переходить в наступление. Как нация, мы испытываем огромные трудности с принятием решения, как далеко нам вторгаться в Корею, стоит ли развязывать войну здесь или там, нужно ли положить предел тоталитаризму в той или иной точке земного шара. Если кто-то нападает на нас, мы должны выступать единым фронтом. Но мы пребываем в замешательстве относительно конструктивности целей: на что мы тратим силы помимо защиты? И даже очертания новых целей, какими бы многообещающими они ни казались для всего мира, например план Маршалла, ставятся под сомнение отдельными группами.
Когда человек непрерывно страдает от тревоги на протяжении некоторого времени, его тело подвергается психосоматическим заболеваниям. Когда группа постоянно испытывает тревогу, но при этом не предпринимает никаких согласованных конструктивных шагов, ее члены рано или поздно начинают действовать друг против друга. Точно так же, когда наша нация пребывает в состоянии замешательства и дезориентации, мы становимся незащищенными перед такой заразой, как подавление личности, что характерно для движения маккартизма, охоты на ведьм, а также тотальной слежки, когда каждый начинает с подозрением относиться к своему соседу.
Возвращаясь от социума к отдельному человеку, мы можем видеть наиболее очевидные проявления тревоги в повсеместном распространении невроза и других эмоциональных расстройств, коренящихся в тревоге, на что указывали практически все психологи, начиная с Фрейда. В свою очередь, тревога является общим психологическим знаменателем психосоматических нарушений, таких как язва, большинство проблем с сердцем и т. д. И наконец, тревога – это величайшая чума наших дней, то, что больше всего подрывает здоровье и благополучие человека.
Если мы пристальнее рассмотрим нашу личную тревогу, то увидим, что ее причины гораздо глубже, нежели угроза войны и экономическая неопределенность. Мы испытываем тревогу, потому что не знаем, какие роли нам исполнять, какими принципами руководствоваться. Наша личная тревога, как и то, что испытывает наша нация, – это базовое замешательство и непонимание, куда мы идем. Должен ли человек прилагать огромные усилия в конкурентной борьбе за экономическое благополучие и успех, как нас учили, или же быть приятным во всех отношениях, чтобы всем нравиться? Нельзя преуспеть и в том и в другом. Должен ли человек быть моногамным в сексе, как его учит общество, или же вступать в общепринятые внебрачные связи, как это было показано в отчетах Кинси?
Это лишь два примера базовой дезориентации относительно целей и ценностей, которую испытывают современные люди; мы вернемся к ним позже в данной книге. Доктор и миссис Линд[15]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
15
Линд Роберт (1892–1970) и Хелен (1894–1982) – американские социологи. В 1923–1926 гг. провели новаторское исследование социальной жизни городка Манси (штат Индиана), вошедшего в историю социологии как «Средний город» (Middletown). (Примеч. ред.)