Мудрость толпы

Клевер глянул на груду железа и вздернул бровь:

– Не могу сказать, что я в восторге от этой идеи.

– Да ладно, Клевер! Не заставляй меня возвращаться безоружным. Ты ставишь меня в чертовски неловкое положение!

– Это верно. Но я думаю, ты и сам понимаешь, что лучше оказаться в неловком положении, чем в могиле. Мне совсем не хочется, чтобы вы стали нас преследовать.

Тот, что в кожаном капюшоне, растерянно поглядел на него:

– Но мне нужен мой меч! Отдай хотя бы мой меч!

– Я сказал – нет, – ответил Клевер твердо, но не повышая голоса. – Мы не торгуемся. Никаких исключений. «Нет» значит «нет».

Капюшон, кажется, сильно расстроился.

– Слышь, это меч моего отца, чтоб ты…

Хрясь! Клевер моргнул: кровь снова обрызгала его лицо. Нижний раскроил череп и этому бедолаге.

– Какого…

– Мне показалось, это малость похоже на бунт, вождь, – объяснил Нижний, вытирая секиру.

– Нам с тобой предстоит разговор, – прорычал ему Клевер. – А вы там, давайте шевелитесь!

Он махнул рукой, отсылая Траппера и его сотоварищей в ночь. Пара человек помогли подняться своему стонущему приятелю в овчинном плаще, и они поспешили прочь, к темным деревьям, оставив троих мертвых лежать на земле. Тот, со стрелой в плече, все продолжал ныть, что его подстрелили.

Клевер потыкал мясо.

– Ну, от этого все равно уже никакого толку. – Сперва на него плюнул тот старикан, потом залили кровью двое других, и все равно оно до сих пор не сготовилось. – Кажется, я только тем и занимаюсь, что убеждаю своих новых хозяев, что мне можно доверять.

– Может быть, если бы ты не предавал предыдущих… – пробормотала Шолла, роясь в груде оружия.

– Думаешь, нам стоило остаться со Стуром?

– Да нет. – Она вытащила из груды понравившийся нож и засунула его за пояс. – Просто говорю, что такие поступки имеют последствия.

– Не сказал бы, что мне нравится это слово.

– Какое? – спросил Хлыст.

– «Последствия». А ты думал какое? «Имеют»? – Клевер покачал головой. – Клянусь мертвыми, парень, ты туп, как пень.

– Если они перешли реку… – Хлыст, похоже, только сейчас сообразил, где они находились, когда появился Траппер со своей командой. – Разве мы не должны были их убить?

– Ты, может быть, этого еще не понял, но я в целом предпочитаю убивать как можно меньше людей. – Клевер кинул на Нижнего многозначительный взгляд, имевший примерно такое же действие, как удар стрелы о каменную стену. – Если бы мы перебили их всех, они не смогли бы отнести наше послание Кальдеру, а мне кажется разумным сохранять возможность свободной коммуникации.

– Свободной… чего?

Клевер вздохнул.

– Возможность продолжать разговаривать. Нижний, поскольку ты являешься автором этих трупов, мне кажется вполне справедливым, если ты их и похоронишь.

– Ну вот, – пробурчал тот, убирая секиру. – Черт возьми, неблагодарная это работа – убивать людей.

– В каком-то смысле только на это и надежда, не так ли? – отозвалась Шолла.

Клевер мотнул головой Хлысту:

– Ты будешь ему помогать.

– Я-то что сделал? – пискнул паренек.

– Ничего, просто ты самый молодой и бестолковый и тобой легче всего помыкать. Так что давай, принимайся за дело.

Хлыст печально кивнул, признавая очевидную справедливость сказанного.

– Так… на чьей же мы все-таки стороне?

Клевер снова осторожно почесал шрам.

– Вот один из вопросов, на которые лучше не пытаться отвечать, пока совсем не припрет.

Политик

– Ну, как?

– Болит, – прорычал Лео сквозь стиснутые зубы. – Болит, как черт знает что. Но если я смогу стоять в Ассамблее на собственных ногах, оно того стоит… В смысле, на одной собственной и на вот этой.

Он хмуро взглянул в зеркало на стальной стержень, торчавший из его закатанной штанины, на окруженное пружинами шарнирное соединение, исполнявшее роль голеностопного сустава, на слегка изогнутую металлическую пластину, служившую ступней.

– Так, значит… ты будешь и дальше туда ходить?

– Я не собираюсь сидеть тут и оплакивать былую славу. Будущее Союза решается в Ассамблее!

Он поглядел в зеркало на Савин. Обложенная подушками и окруженная морем светлых юбок, она сидела на кушетке, держа одного из младенцев у груди. Второй спал рядом. Лео до сих пор не мог различить, который из них который.

– Ты думаешь, это благоразумно – вот так выставлять себя напоказ?

Она говорила встревоженным тоном, который он не привык от нее слышать.

– Никогда не думал, что доживу до дня, когда ты будешь возражать против выставления себя напоказ.

– Еще немного, и ты бы до него не дожил, – тихо проговорила она.

Лео нахмурился.

– Можешь мне не напоминать, это ведь моя шея была в петле. Но мне дали право слова, и я собираюсь им воспользоваться.

Это будет битва другого рода, нежели те, к каким он привык. Вместо мечей – слова, вместо доспехов – идеи, вместо атак – речи. Он будет стоять в одиночку, без верных товарищей по оружию, прикрывающих его спину. Но Лео все так же жаждал победы. Может быть, даже больше, чем прежде. Каждый спазм в его ноге, каждая болезненная пульсация в руке, каждый испуганный взгляд на его культю или шрамы были для него словно укол шпор.

«Боль – это цена, которую мы платим за то, что исполняем свой долг». Так говорил его отец. Странное дело, Лео чувствовал, что никогда до сих пор по-настоящему не понимал, что тот имел в виду. Может быть, он до сих пор вообще ничего не понимал по-настоящему.

Он попытался сделать шаг и скривился, когда вес тела пришелся на ноющий обрубок.

– Карнсбик говорит, что мог бы сделать тебе протез, который будет больше похож на…

– На настоящую ногу?

– Ну… да.

– Так лучше. Я хочу, чтобы они видели, чем я пожертвовал. Я хочу ткнуть их в это носом. Впрочем, для домашнего использования я, наверное, мог бы найти что-то более приятное на вид…

– Если это ради меня, то не нужно. Я вышла замуж за тебя, а не за твою ногу.

– Жалеешь?

– Мы наделали кучу ошибок. – Она сглотнула, нахмурилась и опустила взгляд к полу. – Ужасных ошибок. Но наш брак теперь имеет для меня больше смысла, чем когда-либо.

Она ничего не сказала про любовь. Лео не мог припомнить, когда они в последний раз произносили это слово. Наверняка еще до Стоффенбека. Он помнил, что она сказала ему в тот день, когда он сделал ей предложение. Точнее, когда их матери сделали им предложение. Их брак – это деловое соглашение. Политический альянс. И это как раз то, что ему сейчас необходимо: партнеры и союзники. Любовь – это роскошь, которую он не может себе позволить.

Взгляд Савин устремился на спящего ребенка. Их ребенка. И теперь он увидел любовь в ее глазах.

– Учитывая все случившееся, – тихо проговорила она, – нам повезло, что мы имеем то, что у нас есть.

Пройти по комнате было испытанием, помочиться – тяжелым трудом, одеться самостоятельно – почти невозможной задачей. Однако она была права: все могло сложиться гораздо хуже. В конце концов, еще недавно они были осужденными изменниками, гнившими в застенках в угоду королю Орсо. Теперь Орсо оказался пленником в собственном дворце, а они вернулись в огромный особняк Савин рядом с Прямым проспектом. Правда, большинство комнат были закрыты в связи с нехваткой прислуги, но тем не менее.

– Мы знаем людей, которые живут гораздо хуже, – признал он.

– Мы знаем людей, которые уже вообще не живут. Мы должны защитить себя. – Она мягко погладила темный пушок на голове младенца. Их младенца. – Защитить нашу семью.

– Люди все еще восхищаются мной. Это можно использовать.

Трястись на плечах толпы перед Допросным домом было далеко не приятным переживанием. Но это гораздо лучше, чем быть растерзанным той же толпой на куски.

– А также мое место в Ассамблее.

Лео попытался вызвать на своих обезображенных шрамами губах прежнюю беззаботную улыбку, ту самую, что играла на них, когда король Джезаль вручил ему плохо сбалансированный памятный меч. Казалось, что это было тысячу лет назад, но если попытаться, он еще мог найти в себе следы того Молодого Льва.