Мир Дому. Трилогия

А потом становится поздно.

Шаги. Я слышу их. Они отдаются в голове монотонным ритмом. Левой – правой, левой – правой, левой – правой…

Но это не человечьи шаги. Они тяжелые, они мнут бетон и что‑то хрупкое на нем, притискивают сотнями кило – и оно лопается под многопудовым весом. Кости? Черепа? Очень похоже…

А еще – покачивания. Я чувствую их – и мне это нравится. Спокойные покачивания. Бережные. Так, будто я в люльке и мать качает меня, напевая плавную песню.

Но…

Я открываю глаза – и вижу кошмар, ставший реальностью. Я шарю глазами по сторонам и понимаю – жаль, что не смог подохнуть раньше.

Меня тащит КШР. Тот самый, который стрелял, который почти убил меня. Печет грудину и ломит ребра – пуля попала точно – но на мне броня и я остался жив. И теперь машина несет меня неведомо куда. Несет бережно, спеленав какими‑то хитрыми утягивающимися бинтами. Несет так, чтобы я видел все, что творится вокруг.

Грохот Гексагона принимает четкие границы и направленность. Я мало что понимаю в работе контроллеров – но вижу, что порядка вокруг теперь больше. Уже меньше взрывов и выстрелов, уже меньше дыма, гари и копоти – а когда мы спускаемся на первый уровень Центрального и выходим в Парк, война и вовсе остается на втором. Здесь же, на первом – все по‑другому.

Номера – мужчины и женщины, подростки и совсем малолетки – идут плотной толпой справа и слева. Текут рекой. Машины – здесь и четырехсотые‑пятисотые, и двухтонники – в копоти, в грязи, в крови убитых ими крыс, вышедшие из боя победителями, бесстрастно конвоируют туго сбитые колонны. Меня несут чуть поодаль от двух таких колонн – и я вижу, что крысы, идущие здесь, уже не вздрагивают и не втягивают головы в плечи. Они бредут, опустив головы, – и понимают, куда их ведут. Отрывистый стук выстрелов уже привычен – хотя как можно привыкнуть к этому? Оказывается – можно…

Первый уровень. Парк. Он огромен – и весь завален телами. Сотни тел. Тысячи. Десятки тысяч. Крыс расстреливают у стен – ставят в ряд или толпой и просто косят из пулеметов. Крыс загоняют в ямы в бетоне – и закидывают сохранившимися молотовыми. Крыс кидают прямо под платформы, идущие за нашим отрядом, – и резиновые траки нещадно плющат их, размешивая в кровавый гуляш, сыро сочащийся на бетоне. Машины зачищают Гексагон от нас, людей. Протокол зачистки запущен, и этому нет конца. Я не какая‑то неженка… но видя все это, весь этот немыслимый ужас, я снова начинаю скользить куда‑то в черную бездонную пропасть. А четырехсотый тащит меня все дальше и дальше.

Когда я выныриваю в следующий раз – я не узнаю окружающего. В первый раз в жизни я в таком месте – и я ни за что не поверил бы, что оно может существовать в Гексагоне. Но догадка уже стучится ко мне в голову…

Я в большой белой комнате. Это дико и непривычно – но все тут белое, светлое или просто бежевое. Из мебели – диван, пара кресел и стол. На одном из этих кресел я и сижу. Этот ансамбль торчит посредине комнаты – все остальное же пространство пусто, и я чувствую, как мне неуютно здесь. Мы – крысы. Мы привыкли к узким ходам и тесным сводам, к серому бетону над головой. Здесь же… больше всего это похоже на жилище какого‑то короля или аристократа.

Странно – но я свободен. Руки и ноги не скованы и не связаны, я могу встать – и рядом не наблюдается охраны. Не пора ли валить? Хорошо бы. Да только куда?.. Я поднимаюсь, снова оглядываюсь по сторонам, надеясь понять, где здесь выход… и натыкаюсь взглядом на человека. Он стоит за моей спиной, у стены, в которой тонким четким волосом виднеется дверной контур. Его не было только что – но теперь он здесь… и я, вдруг узнав его, чувствую словно бы удар под дых.

Этот человек – Армен.

Армен… и не Армен. Теперь он другой. Единственное, что осталось от старого Армена – все тот же острый взгляд карих глаз. Но борода с седыми прядками – чиста и аккуратно уложена. И волосы уже не назовешь патлами – они седы и благообразно падают на плечи. Нет и серого плаща с капюшоном – вместо плаща на нем строгий черный мундир со множеством значков и орлом‑нашивкой на правом плече. Орлом, который, оседлав странную решетчатую конструкцию, смотрит вправо, повернув в профиль свой изогнутый хищный клюв.

Армен усмехается и делает шаг вперед.

– Ну здравствуй, Лис…

– Здорова, Армен, – буркаю я в ответ.

Он кивает на кресло и сам садится напротив.

– Да ты присаживайся. В ногах правды нет…

И впрямь.

Какое‑то время мы сидим друг против друга. Молчим. Армен – с легкой улыбкой, изучая меня так, будто видит что‑то новое; я – без улыбки, угрюмо смотрю на него. Я уже понимаю, догадываюсь, к чему идет, и что, возможно, он скажет сейчас – и летящие вскачь мысли наталкивают меня на все новые и новые открытия. С самого начала все мы, все наши дела были у него под колпаком…

– Ты – Смотрящий, – наконец говорю я. Я не спрашиваю – утверждаю. Все сходится. Армен, который собирает и хранит информацию, Армен, которому до всего есть дело, Армен, который имеет контакты во всех отрядах Гексагона – и который ревностно следит за тем, чтобы информация не залеживалась в карманах у крысюков. И кем же еще он может быть, сидя в этой белой чистой комнате в этом черном с иголочки мундире?..

Армен наклоняет голову.

– Верно, мой дорогой.

– Но ведь ты же… Комбриг говорил, что ты один из внедренных агентов!

Армен улыбается.

– Это долгая история, и началась она очень давно. Не только Комитет умеет играть в агентурные игры. Умеем и мы. Я – глубоко законспирированный крот. Настолько глубоко, что смог войти в доверие Комитета, был послан ими в Гексагон и до определенного момента предоставлял необходимую информацию. Позволь представиться: куратор объекта «Преисподняя» бригадный генерал Арман Джонсон.

Я молчу. Да и что тут скажешь? Я растерян, сбит с толку, сломан… Единственное, что бросается в уши, – созвучие имен Арман и Армен. Специально, наверно, взял, чтоб не запутаться… Я молчу – но мысли в голове несутся вскачь. Как же так? Как мог этот человек столько лет прикидываться Арменом? Ведь Смотрящий – это Смотрящий, недостижимая величина! А Армен…

– А как же Док? – нахожусь я. – Ведь он постоянно контачил с тобой! Со Смотрящим! Он видел тебя – и должен был знать, кто ты на самом деле! Значит… и Док тоже не наш?

Армен качает головой.

– Нет. Как раз Док – ваш. Но Док контачил с подставным Смотрящим. С человеком, который играет роль. И он, и главные надзиратели всех модулей. А настоящий Смотрящий – это я.

– Тогда… Тогда зачем ты помог Вольтамперу воровать трансформатор?!.. – спрашиваю я первое, что приходит на ум. – И сам же взялся его продать!

Армен усмехается.

– Это главное, что тебя сейчас интересует?.. Да все просто, Лис, мальчик мой. Все это сделано с одной простой и понятной целью – поиметь на бугра энергетиков серьезный компромат. Такой, которым его можно придавить, чтоб он не рыпался. Энергетики – это обслуживающий персонал, критично важный для безопасности Гексагона. Неужели ты думаешь, что я, глава такого серьезного объекта, не держал в своих руках ниточки, которыми можно было дергать важных мне людишек? Украв трансформатор – и тем более сделав это помимо капо – Вольтампер прочно увяз в болоте. Потому что капо не простили бы. Конечно, Вольтампер не знал, что Армен – вовсе не Армен. И потому доверился мне. И когда мне понадобилось бы взять за шкирку бугра Вольтампера – я непременно вытащил бы папочку с компроматом. И вот тогда Вольтампер плясал бы именно так, как нужно именно мне. Так же и с остальными – со многими и многими в Гексагоне…

Я молчу. Туплю. Молчание затягивается – и я понимаю, что господин генерал все еще ждет моих вопросов.

– Ты знал обо всем с самого начала…

Армен кивает.

– Вообще все? И о Комбриге, и о восстании, и о подготовке…

И снова наклон головы.