Мир Дому. Трилогия

Да и пропадали люди. Кто и сколько пропал – неясно, переписи не велось. Вдруг – один не вернулся; вдруг – второй… потом третий… Уже люди страшатся. А еще – слухи разные. Кто-то ведь и странное видел: Блудилку, откуда не выбраться… крысы здоровенные, с собаку размером… или даже вовсе жуть несусветную: человек – не человек, паук – не паук… Всякие бывали. Я и сам лично видел такого, дохлого. Два своих глаза, человеческих – а слева на роже будто с пауком сплавили: целая гроздь зенок черных и клычищи волосатые… Как уж их… хлицеры, во! Ужас, право слово… Потом только слух пошел, что из Стока они выходят, а тогда – в догадках терялись: откуда лезут?.. Пужались конечно, да как… Кто-то звуки слышал – тут тебе и пение, словно сказку рассказывают, и дудка играет, и огоньки разноцветные… На дудку особливо детишки ловились. Но здесь итог ясный: убег от мамки с папкой – и пропал. Вот эту дудку Гамельнским Крысоловом и прозвали. Знаете ведь такую байку?.. Дудку слышишь – значит, там он. Да только идут ватажкой смотреть – ан пусто. Словно дух…

– И много детей потерялось? – страшным шепотом спросил старика Илюшка. Глаза круглые, рот раскрыт… Да и Сереге как-то не по себе стало, аж морозец по спине инеем… Жуть же!

– Точно не скажу, подсчет не вел никто, – повторил, качая головой, дед Никита. – Но немало. Крысолов – он во тьме караулил. Даже если ребенок не один – все равно забирал. Все гадали попервоначалу – как? Потом уж решили, что гипноз какой иль чего… Отвлекется родитель на миг – а дитенка и нет. А там ищи свищи…

– Что же они лезли туда? Если дети пропадают – зачем в паутину ходить? – нахмурился Пашка Чуенков.

– Это сейчас задним умом крепки… – сварливо ответил старик. – А тогда? Народу много, пока еще слух разойдется… да и то не сразу верят… А кто-то и думает: ну нет, со мной такого не случится, я за своим крепко слежу. А возвращается один. Многие и не вертались вовсе – пойдет искать да заблудится.

А еще солдата видели. Одноногого. Так и называли его – Одноногий солдат. И я видал. С год после жуть брала, как вспоминал… Иду – а он из бокового коридора окликает. В старой шинелке, в комбезе черном… на одной ноге, вторая по колен отрезана, штанина к поясу подколота. Костыль в подмышке, цигарка в руке огоньком светится… Помоги, говорит, браток, я тут недалеко в берлоге живу. Жена прихворнула, слегла, до уборной ее довести. Я-то сам, вишь, обезножил совсем, силы нет… Но я уже тогда ученый был. Говорили: подойдешь к нему – и пропал. Берет за руку и уводит. И куда уводит – никто не знал. Не возвращались больше люди. Я от него бочком-бочком – и давай бог ноги. Ушел, повезло. А сколько не ушли?..

– Прямо так брал и уводил? И не сопротивлялись? – спросил кто-то.

– Прямо так, – кивнул дед Никита. – И видели таких. Окликнешь – а он пустыми глазами смотрит и за солдатом идет. И все. С концами.

– Он… это людоед был?.. – спросил Сашка Чуваков. Он, как и Илюха, сидел раскрыв рот и во все глаза смотрел на деда Никиту. – Уводил к себе и ел? А куда потом делся? И почему за ним так покорно шли?

– А кто знает?.. – развел руками старик. – Контрóллеры пришли – и не видели его больше. По всему – тоже убили. Может, и посейчас в Джунглях скелетом лежит. Или умер в своей берлоге, как есть мумий высох… И слава богу, нам меньше хлопот.

Он умолк. Да и ребята молчали. Как-то не хотелось говорить после такого… Неизвестно, о чем думали пацаны – но у Сереги перед глазами как живой стоял Одноногий. Вот он подносит сигаретку ко рту, затягивается, морщась от едкого дыма – и, вздыхая, просит о помощи. Как не помочь?.. Нельзя отказать. Но отозвался добром – и пропал в лабиринтах. Неужели он и впрямь ел людей? За такое даже не отверженным… за такое сразу к стенке надо! Эх и наговорил дед Никита!.. Хотела Ольга Ивановна урок провести – а получились страшилки. Но кто знает, страшилки ли? Живой свидетель рассказывает…

– А еще?.. – жадно спросил Знайка. – Дедуль, а еще что бывало? Ты мне такого не рассказывал…

– Мал ты ишшо… рано тебе, – нахмурился дед Никита, будто только сообразив, что Илюшка рядом сидит и этакие страсти слушает. – Хотя… ладно, чего уж… раз начали… может, и не полезешь в паутину, в детстве наслушавшись…

– Так что еще-то говорили?! – снова затормошил его Илья. – Ну, дедуль, расскажи!..

– Да вы, подикась, и сами много слыхали… – ухмыльнулся дед Никита. Ему явно нравилось такое внимание молодежи. Наслаждаясь и растягивая драматическую паузу, он степенно налил кипятка, достал новый пакетик, положил в стакан, сыпанул пару ложек сахара… ребята молчали, с нетерпением дожидаясь окончания процедуры. – Байки-то ходят по Дому с тех еще времен, – хлебнув, продолжал старик. – Коли человек пропал – понятно, вестей не жди. Но бывало, и возвертались. Вот, например, помню… Вернулся мужик. Один. Явно не в себе: бормочет что-то, озирается, взгляд безумный… Начали допрашивать. А он возьми и скажи – в Блудилку угодил. И вылезти сумел!

– Из Ящика вылез? – ахнул Илья. – Из Ящика Шредингера?..

– Как есть вылез, ага… – кивнул дед Никита. – Конечно, тут сразу ажиотаж!.. Дело небывалое! Оно ведь как… Идет, человек, положим, мимо запертой двери. А она возьми да и откройся! Сама, во как… И если внутрь зайдешь – и с концами. Положим, идут двое… один вошел, другой снаружи остался, подстраховать. Проходит полчаса, много – час… он к двери. Открывается она – а пусто внутри! Нет человека. А он меж тем – все там же, внутри! Во как…

– А этот вернулся? – шепотом спросил кто-то.

– Да. Единственный раз. Толков от него добиться не смогли, но кое-что рассказал. Зашел, говорит, внутрь. Закрылась дверь. Комната пустая, большая, квадратов сто. Под потолком лампа гудит, помаргивает. Побродил, повернул на выход… Ан дверь и не открывается! Полчаса долбил – и пинал, и тянул, и ножом в расщёлку пробовал… нет. И уже когда совсем отчаялся – раз! – и открылась… А только там, где раньше коридор был и где он напарника оставил – нет напарника! Другая комната, один в один с этой!

– Точно такая же???

– Ну.

– И он что?..

– Ну, понятно, заметался… начал выход искать. Только нет его, выхода. Дверь если и открывается – в эту же комнату ведет. А выхода нет. Западня. Блудилка как есть. И пусто везде. И тишина такая, что, кажись, свое сердце слышишь; и страшно эту тишину шагами нарушить… И полное, говорит, такое чувство, что прямо в спину смотрят… Ан повернешься назад – нет никого за спиной.

И ведь долго он там бродил. Ой, долго… Но не совсем пустая комната, нет… Попадались ему и те, кто раньше него угодил – мумии высохшие. Даже узнал одного – тот уж года три как пропал… Вода, подикась, вышла, через неделю умер в мучениях. Так-то. Вот и этот. Уже понимаю, говорит, что не выберусь, навечно застрял… Воду выпил, хотя было с собой две баклашки. И экономил. По времени, говорит, не знаю, сбился… Но долго. Потом начали считать – получилось, чуть не месяц его в Доме не видали. Все это время он там и блудил. Из одной в другую, из одной в другую… Просто так, от отчаяния. Сидеть то на месте – это ж с ума сдвинешься… Да и то… когда перед тобой в десятый и сотый раз одна и та же комната – оно так и так с головы спрыгнешь…

– А где же эта дверь сейчас? На каком горизонте? – спросил Серега.

– Обратно неизвестно… Там, то здесь появлялась. Мужик говорил, что на сорок шестом вошел. На юг уходил. А кто и про наш говорил, пятидесятый… И тоже на юге. И на других видали…

– А вышел как?

– Да сам не понял. Сидел он как-то под очередной дверью, ждал, когда откроется. И открылась она… в Джунгли. Он как галерею-то увидал – подхватил манатки и давай оттуда чесать. Откуда только силы… Бежал, говорит, километров десять! Ну это врет, конечно… Потом опомнился, начал ориентиры смотреть – этак можно убежать в дебри, где черт ногу сломит. Ну и нашел. Оказалось – на пятьдесят первом вышел, в сорока километрах от лестницы на пятидесятый! По указателю опознал. Так то. А ведь могла и ниже открыться. Надышался бы, сгибнул как есть…