Страница 5 из 62
— Ну ты скоро? — Я заметил как Алина всё ещё мнётся у входа в ванную.
Она покраснела и, запинаясь, чуть слышно проговорила:
— Мне… Мне надо в туалет…
Начинается…
— Соседняя дверь. Давай быстро. Жду внизу.
— Я не могу… Там… Там уже кто-то сходил. — Девчонка ссутулилась и поджала губы знакомым жестом, продолжая пялиться в пол.
Дважды начинается…
Из окна был виден уличный нужник в соседнем дворе. Я показал на него:
— Вариант на свежем воздухе устроит ваше величество?
Вариант устроил.
Я ждал её у калитки и наслаждался пасторальным пейзажем. Апрельское утро, как и положено, было премерзким. Низкое небо скрывало солнце, голые деревья безысходно покачивались на фоне разбитых окон и раскуроченных на дрова заборов. Время от времени со стороны пашни каркали грачи. Пахло сырой землёй. И слегка начинала подванивать кучка мальчишеских трупов неподалёку. Часть из них успела обосраться, прежде чем сдохнуть. Так пахнет смерть.
К шуму грачей иногда примешивалось гортанное бормотание жор. Некоторые из них иногда начинали будто бы разговаривать сами с собой. В основном слышались вопросительные интонации. Или мольбы.
Сейчас от нечего делать я прислушался к этому ворчанию, пытаясь разобрать слова. И вдруг разобрал далёкую фразу:
— Из Советского мудилы какие-то мелкие… Там школота одна, ща отпиздим. Я вчера ещё хотел, но темно уже было, как у негра в жопе…
— Всё-то ты знаешь, Ванёк. Везде-то ты побывал…
И гогот. Мерзкий пацанский гогот, который я ненавидел ещё со школы. Смеялось точно больше двух голосов.
— Алина! Нужно уходить.
Мочит.
— Алина!
— Я… Сейчас…
Гогот приближался скорее, чем хотелось бы. И вдруг смолк. Похоже, они дошли до кучи трупов. Всё, поздно. Если сейчас откроет дверь, они услышат.
Я пригнулся и пополз на четвереньках к сортиру.
— Запрись и сиди там. Не открывай, пока не скажу.
— Хорошо…
Отбежав обратно к редкому забору, я попытался разглядеть сквозь голые кусты, сколько гопников пожаловало с другой стороны местного фронта на этот раз. Четверо. Лет по пятнадцать, с щетиной уже. Как у кота на яйцах. И у этих не палки. Вилы, топор… Это что — коса?
Очень не хотелось тратить патроны. Считая те, что в стволах, осталось всего четыре. Подожду, может мимо пройдут.
— Жоры же не едят людей… Кто это их так…
— Это Советские?
— Ага.
— Ну и хуй с ними. Может собаки тут. Пахану скажем, что это мы их так. А чё, нет шоль?
— Нихерасе, собаки. Пошли отсюда нахуй тогда.
— Сам нахуй иди епта, гыыы…
— Ща пацаны, срать хочу, не могу. Вон вроде толкан норм. Ща…
— Давай быстрей. Смотри чтоб собаки хуй не отгрызли, гыыы…
— Пацаны, пацаны! Анекдот, короч. Купил кореец сосиски. И бросил их в холодильник, к хуям собачьим! Гыыыы…
— Гыыыы…
Твоюматьтвоюматьтвоюмать! Гопник с вилами пермахнул через забор и потрусил по огороду к туалету. Пока он меня не заметил, я скинул в кусты ружьё с плеча и рюкзак. Выпрямился и медленно зашагал вдоль забора, издав пару булькающих кашлей для привлечения внимания.
— Блядь, напугал, жора ебаный! — Пацан с вилами нерешительно остановился, глядя на меня. — Ребзя, зырьте, какой у него плащ заебатый! Давайте снимем!
Троица за забором присмотрелась ко мне.
— Чот здоровый какой. Ну его нахер.
— Да ладно, они ж тупые. Ща я его наколю… — Забыв о природных позывах, гопник с вилами подбежал ко мне и замахнулся своим сельхозинвентарём мне в живот. Стараясь не задеть расстёгнутый плащ, он аккуратно нанёс удар. Но вилы, перехваченные правой рукой, ушли влево, а его подтянуло ко мне вплотную. Лицом к лицу.
О, да. Давно я не видел перед собой этот взгляд. Взгляд жертвы, которая, наконец, поняла своё место в пищевой цепочке. Взгляд, который расставлял всё и всех на свои места. Взгляд, который однозначно говорил всем, кто здесь победитель, а кто проигравший. Взгляд, который придавал смысл моему существованию даже здесь, в подыхающем мире.
Конечно, гораздо приятнее покорять волю равного по силам соперника. Но на безрыбье…
Финка в левой руке пронзила покрытый нежной щетинкой подбородок и тут же ушла обратно, пока кровь не испачкала на руку. Паренёк осел на колени и шлёпнулся спиной в грязь, навсегда оставив на лице выражение косули, которой вцепился в горло волк. Вилы остались в моей руке.
А жизнь-то налаживается!
Перехватив оружие двумя руками, и перебравшись через забор, я быстро зашагал к остальным трём. Как и полагалось жертвам, они сперва застыли при виде приближающегося хищника. Убедившись в моей реальности, а также в том, что эта реальность несёт конец их существованию, они перешли к стадии грозных криков. Так животные пытаются предотвратить драку, пытаясь сэкономить энергию. И заставить противника поверить в то, что он слабее. Заставить его отступить без боя.
Вот только я в это не верил. Набрав полные лёгкие прохладного воздуха, я оборвал фальшивые матюки своим протяжным рыком. О, какое же это наслаждение, во всю силу кричать в лицо своему врагу, не стесняясь и не боясь никого. Кричать о том, что ты готов забрать его жизнь. Это лучше любых наркотиков. Лучше секса. Лучше, чем двести по встречной. Лучше жизни.
Вместо того, чтобы встретить меня атакой или попытаться обойти с флангов, они втроём попятились, занося над головой свои орудия. Не приближаясь слишком близко, я выкинул вилы одной рукой вперёд на всю длину, уцепившись за самый край черенка, целя центральному парню в горло. Он отбил их вниз топором и, вместо горла, вилы с тихим шелестом вонзились ему в грудь. И тут же с чавканием вылетели обратно, а я отскочил с ними на шаг.
Он охнул и посмотрел на четыре расширяющихся красных пятна на замызганной ветровке. И заревел. Бросив топор, рефлекторно обхватив грудь обеими руками, пацан попятился назад, скорчив трагическую маску античного театра.
Его кореша слева и справа замахали мне вслед своими черенками — ещё одни вилы и коса рассекали воздух в полуметре от меня. С каждым повторным движением они двигались всё медленее. Пока, наконец, у меня не получилось легко поднырнуть под них и ткнуть горе-бойцов черенком в солнечные сплетения.
Хватая ртом воздух, они оба рефлекторно согнулись пополам. Теперь можно не спешить.
Разогнув первого за давно нестриженные волосы, я насадил его шею на вилы, воткнутые в слякоть зубцами верх. Два зубца прошли по бокам тонкой шеи, а два центральных высунулись под затылком, видимо, задев спинной мозг — подросток так остался висеть, поливая кровью черенок.
Второй успел посмотреть на меня снизу вверх, когда подошла его очередь сдохнуть. И снова одарил меня тем самым взглядом. За миг до того, как подобранный топор вонзился ему промеж глаз.
Вытащив топор обратно и позволив парню откинуться на бок, я зашагал к тому, который, будучи раненым в грудь, всё-таки пытался убежать. Получалось у него не очень — заполнявшиеся кровью лёгкие не слишком хорошо позволяют снабжать организм кислородом. Так необходимым телу в такие моменты. И вместо бега он перемещался шаткой трусцой, постоянно оглядываясь и продолжая рыдать.
— Не надо, дяденька! Пожалуйста, не надо, не… — Я с размаха воткнул ему топор в шею сбоку и оставил в нём.
Пробежав с топором ещё несколько метров, гопник подскользнулся и упал лицом в грязь. Поизвивавшись там ещё секунд десять, булькая и стеная, он, наконец, потерял сознание.
Никогда вы, ублюдки мелкие, драться не умели. Даже конец света вас ничему не учит.
— Зачем… Он же сдался…
Я резко обернулся и увидел Алину, стоящую у забора с ружьём в руках. Широко открытыми глазами она осматривала последствия бойни.
— Сказал же, не выходи.
— Вы так кричали… Я испугалась и думала — надо помочь… — На этих словах висящий на вилах парень всё-таки шлёпнулся с ними на бок.
— Помощница… — Я подобрал косу и проверил режущий край, шагая обратно к калитке. Неплохо… Но поправить при случае всё равно не помешает.