Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 25

В рамках семинара о Фуко это было прекрасное замечание, но теперь, сидя в поезде, который вез меня на похороны Балабана, я вспомнил те слова и усмехнулся: когда в жизни случаются действительно серьезные вещи, им все равно, что мы о них думаем.

До похорон в Остраве мне еще предстояло выступить на каком-то семинаре творческого письма в оломоуцком университете. Когда я сошел с поезда на вокзале в Оломоуце, утро все еще не кончилось. Пассажиры устремлялись по подземному коридору в сторону вокзального вестибюля и оказывались лицом к лицу с теми, кто стоял перед табло отправления и караулил, пока высветится номер их платформы. Со стороны могло показаться, что это такая игра в “гуси-лебеди”, а обе команды здесь – только лишь друг друга ради. Впрочем, прибывшие быстро миновали ожидающих и выпорхнули наружу, провожаемые равнодушными взглядами голубей, примостившихся под крышей внутри вокзала.

Я направился на кафедру богемистики. В моей душе расцвел бутон, и мир вдруг стал похож на сон, – гласила выведенная черным маркером по белому кафелю надпись, которую я прочел, справляя нужду перед тем, как идти на семинар.

В аудитории за столами, составленными буквой “П”, сидело человек пятнадцать студентов – в основном первокурсники и второкурсники. Пока преподаватель меня представлял, я раскладывал на кафедре книги и распечатки студенческих рассказов и оглядывал собравшихся. Большинство девушки, но было и несколько парней, которые на первый взгляд вполне соответствовали привычному, слегка уже замусоленному представлению о слушателе филологического факультета. Студентки выглядели скорее как школьницы, чем как женщины, вступающие во взрослую жизнь, их внутренний мир еще не отразился на их лицах, да и внешний не успел оставить там особой печати. Одна девушка была хрупкая и тощая, с колечками кудряшек, благодаря которым она занимала чуть больше места в пространстве; другая чересчур увлекалась черным цветом разной степени застиранности. Справа от кафедры сидела блондинка в красной футболке и с диковатым каре – спереди волосы были намного длиннее, чем сзади, так что по плечам ее скользили два острых угла. Помимо нее мое внимание привлек еще парень с умным, несколько ироничным взглядом, в футболке с надписью Eat pussy not animals.

Преподаватель упомянул, что мой сборник рассказов “Этюд в четыре руки” был недавно номинирован на премию Иржи Ортена[6]. Блондинка трубно зевнула, словно в жизни нет ничего скучнее “молодого писателя, который ради нас проделал такой путь”, как торжественно заявил профессор.

Рассказы, прилетевшие накануне мне на почту, за одним-двумя исключениями ничего из себя не представляли. Парочка жутких автокатастроф, немного секса и случившееся в оломоуцкой церкви чудо, суть и смысл которого так и остались невыясненными. Хотя тексты эти писали богемисты, в них собралась богатая коллекция орфографических ошибок, а стиль сочинений не раз заставлял меня подозревать, что возникло какое-то недоразумение и я получил на почту домашние задания по чешскому как иностранному.

И все-таки мне было любопытно, кто из студентов какой рассказ написал, и я исподволь соотносил лица с текстами. Каждый из них я коротко комментировал, и временами из этого рождалась вымученная дискуссия. Широко зевнувшая блондинка оправдала мои ожидания: она действительно оказалась самой языкастой.

По крайней мере так было до тех пор, пока не дошла очередь до ее рассказа.

– У меня было мало времени, – сообщила она, прежде чем я успел что-то сказать. – Я писала это в последний момент.

Мне сразу вспомнился ее мейл.

– Ага, так значит, это вы отправили мне письмо без темы, без обращения, без текста и без подписи. Видимо, все силы ушли на рассказ?

– Еле-еле смогла вложение прикрепить, – ответила блондинка, и по аудитории пронесся смех.

В рассказе говорилось об обиде, нанесенной героине учительницей гимназии; правда, там еще и отец замешался. Взяв эти две страницы, я прочитал свой накарябанный внизу комментарий: ТЕКСТ САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ, МЕСТАМИ ДАЖЕ САМОБЫТНЫЙ, НО ХАЛТУРНЫЙ.

– Когда я читал, мне показалось, что вы описываете реальный случай, произошедший с вами, – закинул я удочку.

– Не парьтесь, – ответила она. – Я вообще записалась на этот курс только потому, что здесь можно кредиты на халяву получить. Так мне сказали.

Я с любопытством поглядел на преподавателя. Тот, откашлявшись, произнес:

– Но я рад, что вы с нами.

Еще бы вы не радовались, говорил ее взгляд; я, по крайней мере, расшифровал его именно так.

– И все-таки, – попытался я зайти с другой стороны, – в вашем рассказе что-то есть, хотя и видно, что он скроен наспех. Мне показалось интересным ваше внимание к рассказчице. По-моему, вы хотите этим что-то сообщить. Посвяти вы работе чуть больше времени, может, вы и сами бы поняли, что именно намеревались сказать. И тогда смысл рассказа открылся бы и читателю.

Она пожала плечами и неохотно кивнула.

Я решил немного ее помучить:

– Ну а теперь вам все-таки придется сформулировать, о чем конкретно вы написали рассказ.

– Да чего тут формулировать, – ответила она и едва ли не устало подперла лицо ладонями. А может, просто почувствовала, что на щеках выступает румянец, и захотела его спрятать? – Это как если бы вы у меня спросили, что хотел сказать автор. Так ведь уже сто лет не делают.





Я заглянул в распечатку, чтобы освежить в памяти имя студентки.

– Ну и как же, Нина, по-вашему, следует делать?

– Понятия не имею. Кстати, а не могли бы вы объяснить, например, разницу между сюжетом и фабулой? – спросила она, и несколько богемисток засмеялось. – Это у многих любимая тема.

Я пробежался по оставшимся работам (оказалось, что чудо в оломоуцкой церкви лежит на совести русского танка[7]) и, наконец, подобрался к самому главному.

– Вообще-то я здесь проездом, – сказал я, взяв в руки книгу в зеленой суперобложке. – Дальше я еду в Остраву на похороны Яна Балабана, который тоже когда-то изучал богемистику в Оломоуце. И, кстати, именно здесь он написал свои первые рассказы.

Студенты притихли.

– Кто-то из вас читал Балабана?

Поднялась одна рука, потом ее нерешительно поддержала вторая; впрочем, обе они принадлежали парню с умными глазами.

– Значит, сейчас мы это исправим. Сначала я планировал читать вам что-то свое, но сегодня все наше внимание Балабану. Я выбрал рассказ из сборника “Мы, наверное, уходим”.

Я нашел страницу пятьдесят шесть, на которой начинался рассказ Pyrhula pyrhula[8]. Выйдя из-за кафедры, я обвел взглядом аудиторию, а потом принялся читать: Поднимаясь на перевал, он с трудом переводил дух. Косогор, поросший желтой травой, был настолько крутым, что он легко бы коснулся тропы, чуть наклонившись вперед. С каждым шагом он оказывался все выше, как будто взбирался по трапу или стремянке.

Время от времени я отрывал взгляд от книги, стараясь уловить настроение в аудитории. Когда я в очередной раз поднял глаза и посмотрел на блондинку с диковатым каре, то заметил, что она разглядывает мое колено, где на джинсах у меня была небольшая дырка. Наверное, она думает, с какой это стати я еду на похороны с рваным коленом. Я и сам, одеваясь утром, зацепился взглядом за эту дырку. Ладно, сказал я тогда себе, Балабан ведь тоже не в костюме ходил. Но чужой взгляд не похож на собственный, и дырка вдруг раззуделась.

– Знаете ли вы, почему рассказ называется Pyrhula pyrhula? – спросил я после того, как закончил читать и в аудитории воцарилась тишина.

– Потому что это латинское название снегиря, который там упоминается, – ответил кто-то.

Мне самому пришлось специально это выяснять, и я не ожидал, что получу правильный ответ.

– Что ж, теперь я не знаю, кому вручать главный приз – автору лучшего рассказа или вам за исключительные среди богемистов познания в области орнитологии.

6

мой сборник рассказов “Этюд в четыре руки” был недавно номинирован на премию Иржи Ортена. – Литературная премия Иржи Ортена вручается в Чехии авторам моложе тридцати лет.

7

чудо в оломоуцкой церкви лежит на совести русского танка. – На территории Оломоуца с 1968 по 1991 год располагались части советской Центральной группы войск. Видимо, поэтому в одном из студенческих рассказов фигурирует “русский танк”.

8

рассказ Pyrhula pyrhula. – Pyrrhula pyrrhula – латинское название снегиря обыкновенного, но у Балабана оно пишется с одной r.