Беатрис

– Или нарушать их по-умному, – добавила Лу.

– Расскажи свою историю, – попросила Лу, когда мы вернулись в комнату. Она лежала на своей кровати, задрав ноги на стену.

– Нет у меня никакой истории, – ответила я.

Я закрыла глаза и понадеялась, что Лу поймет – я не хочу разговаривать. Но она не поняла.

– Наркотики? – спросила Лу. – Насилие в семье? Самодеструктивное поведение? Смесь всего этого?

– Ничего из этого.

– Тогда что ты тут делаешь?

– Все дело в папе.

– Инцест? – спросила Лу, словно это первое, что пришло ей на ум, когда я сказала слово «папа».

– Нет, он умер.

– Грустно, – сказала Лу. – А мама?

– Ее нет.

– Она тоже умерла?

– Нет, ее просто нет.

– Не понимаю, – проговорила Лу. – Как родители могут бросить своего ребенка?

– Ну, что он может сделать, если он умер.

– Я имела в виду твою маму.

– А ты? – спросила я, чтобы не говорить больше о себе. – А ты как здесь очутилась?

– По недоразумению, – ответила Лу. – В один прекрасный день они просто пришли и забрали меня. В смысле – социалка. Забрали меня у мамы без всяких оснований, и с тех пор я жила в разных семьях и в таких местах, как это.

Я сказала, что это просто ад, а не жизнь, и Лу согласилась, что очень похоже на ад. Но скоро она будет свободна. Осталось всего двести сорок семь дней до того, как ей исполнится восемнадцать, тогда срок ее заключения в неволе закончится. И она снова сможет вернуться к маме.

– Залезай сюда, – сказала она.

Я залезла к ней на кровать.

– Смотри! – Лу показала мне фото красивой молодой женщины в открытом купальнике. Потом она объяснила, что это Донна, ее мама. На обоях под фотографией я увидела массу черточек и крестиков.

– Вот столько дней мне осталось до совершеннолетия, – сказал Лу, указывая пальцем. – Скоро смогу делать, что захочу. Мой первый совет тебе: составь план, что будешь делать, когда выйдешь отсюда. У тебя есть план?

Я ответила, что я только что попала сюда и у меня нет сил об этом думать.

– Хочешь, я тебе кое-что покажу? – продолжала Лу. Она слезла с кровати, открыла шкаф и достала потрепанную лупоглазую куклу для причесок и макияжа.

– Это Мия, – сказала она. – Мама подарила ее мне на день рождения, когда мне исполнилось восемь. Поначалу я делала ей макияж, а сейчас все больше прически.

Она повернула куклу и показала мне косу, которую она назвала «рыбий хвост».

– Красиво, – сказала я.

– Хочешь, и тебе такую сделаю?

Лу уже подошла к письменному столу и выдвинула стул.

– Мама просто с ума сойдет, когда увидит твои волосы, – заявила Лу, когда все было расчесано. – Просто обалдеет от твоих волос. Но тебе надо получше о них заботиться. Надо заплетать на ночь косу, чтобы они не спутывались.

Когда я ответила, что не умею, Лу громко засмеялась. Никогда в жизни она не встречала девочку, которая не умела бы заплести самую простую косу.

– С прической я умею делать только одно – снимать волоски, – сказала я. Это правда: снимать волоски с себя и других мое любимое занятие. Оно меня очень успокаивает.

– Может быть, тебе стоит начать работать в салоне красоты? – предложила Лу, которая уже начала заплетать мои волосы. – Что скажешь? Хочешь стать ровняльщицей усов в нашем с мамой салоне?

– А разве есть такая профессия?

– А мы решим, что такая профессия будет.

– Ну хорошо.

– Это значит «да»?

– Да.

В дверь поскреблись. Лу попросила меня подержать косу и пошла открывать дверь.

– Ну заходи, Письколо, – сказала она.

Пикколо подошла ко мне. Она так виляла хвостом, что все тело ходило ходуном.

– Маленькая счастливая история, – сказала Лу, убрав свою куклу подальше от морды Пикколо. Лу очень надеялась, что однажды и о ней такое скажут. Никто не догадается, что она все детство провела по разным психушкам. Люди будут уходить из ее салона с прекрасными прическами и говорить, что эта девушка – действительно счастливая история.

10

Они как раз объехали участок дорожных работ у Эребру, когда позвонила Мария. «Одна маленькая трудность, когда заводишь детей, – подумала Чарли, – что не можешь совсем перестать контактировать с другим родителем, даже после развода». Андерс и Мария уже больше года в разводе, однако Мария звонила ему так же часто, как и прежде. То насморк, то непромокаемые варежки, то методический день в садике. Чарли давно ее раскусила и сказала Андерсу, что все эти звонки – всего лишь способ продолжать контролировать его, что ему следовало бы общаться с ней по телефону и эсэмэсками. Но он, похоже, не воспринял ее совет – тут же ответил.

– Чего она хотела? – спросила Чарли, когда Андерс проговорил пять минут, отвечая, что он понимает, что он проверит, что ее мама, возможно, могла бы посидеть в какой-то день.

– Она требует больше денег, – сказал Андерс.

– Но разве вы воспитываете его не по очереди?

– Да, но иногда ей приходилось срочно подключаться, когда я задерживался на работе, а поскольку она тоже вышла на работу, то… и все стоит денег – и няня, и уборщица и… что такое? – спросил Андерс, когда Чарли слишком уж громко вздохнула. – Ты считаешь, что неправильно прибегать к посторонней помощи? Я думал, ты поддерживаешь освобождение женщин от домашней рутины.

– Не поддерживаю, если оно происходит за счет других женщин, имеющих худшие возможности.

– Что ты имеешь в виду?

– Я, кажется, ясно выразилась.

– Разве не хорошо создавать новые рабочие места?

– Да без разницы, – ответила Чарли.

– В каком смысле без разницы? Что за манера всегда менять тему, когда у тебя закончились аргументы… Что с тобой?

Андерс обернулся к ней.

– Не знаю, – пробормотала Чарли. Она положила руку себе на грудь и пыталась вдохнуть, но у нее никак не получалось сделать глубокий вдох.

Андерс свернул на боковую дорогу и остановился на обочине.

– Ничего страшного, – выдавила из себя Чарли, когда Андерс выскочил из машины и рывком распахнул дверь со стороны пассажирского сиденья. – Мне уже полегчало. Это просто… думаю, это всего лишь паническая атака.

– Всего лишь? – воскликнул Андерс. – По-моему, это очень серьезно.

Он вернулся к водительскому сиденью.

– Ты намерена рассказать, в чем дело?

– Я же тебе сказала – со мной случилась паническая атака.

– А отчего происходят такие вещи?

– У нас нет времени на такие глупости, – сказала Чарли. – Садись и поехали, поговорим по дороге.

Андерс снова вырулил на дорогу. Они так долго просидели молча, что Чарли начала надеяться – он оставил эту тему, но тут он снова заговорил:

– Я не могу работать с тобой, когда ты не рассказываешь, что происходит. Это непрофессионально…

– Так что ты намерен сделать? – поинтересовалась Чарли. – Вернуться и потребовать себе напарника с более стабильной психикой?

– Я просто хочу знать, как твои дела.

– В последний раз, когда я разговаривала с тобой об этом, ты нажаловался на меня начальству.

– Ты со мной не разговаривала, – возразил Андерс. – И нет необходимости снова поднимать эту тему. Я сделал то, что было необходимо, чтобы спасти следствие и тебя.

– Ты мог бы поговорить со мной.

– С тобой не так-то просто поговорить, когда на тебя опять накатывает. С моей точки зрения, я пытался помочь тебе.

– Спасибо за заботу.

– Чарли, – проговорил Андерс. – Сейчас у нас нет времени ссориться. Я только хочу сказать, что как бы мы с тобой ни были близки как коллеги и друзья, я не буду закрывать глаза, если ты опять ухнешь в омут, и не буду лгать, чтобы выручить тебя здесь и сейчас. Знаю, ты меня за это ненавидишь, но я хотел уточнить, чтобы тебе ясна была моя позиция.

– В этом нет необходимости, – буркнула Чарли. – Но все равно, спасибо за… уточнение.

11

Центр Карлстада сильно изменился с тех пор, как Чарли приезжала сюда в последний раз. Тогда ей было тринадцать, и она поехала в кино с одноклассницей и ее добросердечной мамой. В тот раз город показался ей огромным, но сейчас, на фоне Стокгольма, он как будто уменьшился.