Замена

Обычно первые уроки после вертолетов срывались по причине массовой тошноты. Были случаи буйства. Было разное, но медчасти лицея доставалось всегда.

— Представляешь, мы сами им заказываем сигареты. Им, Рей! Им! Вот ладно бы нам… Нельзя, дескать, нарушать привычки одаренных детей. А если эта деточка у себя в Загребе привыкла малолетнюю соседку пользовать?

Присказкой у Аобы был почему-то именно Загреб. Вечный пример далекой, непонятной и дикой провинции. Городок словно бы выстраивался из неясных ассоциаций японского математика: маленький, непременно трех — пятиэтажный, невозможно грязный и наполненный всевозможными гадостями. Населяли его умные и развратные дети.

Дети в Загребе курили с утра до ночи.

— Простите, мне пора.

Он замолчал, будто я его заткнула. Это все газ, думала я, глядя на жмущихся к стене детей.

— Рей, иди за мной.

В холле было темно. Потушенные лампы в тихом и словно бы загустевшем помещении — почти жутком. Медсестра Ибуки смотрелась здесь неуместно и бледно: в длинном, застегнутом под горлом халате, белая, как мел. В ее лице был след минувшей ночи, чего-то явно большего, чем простые утренние жалобы лицеистов, учителей и вспомогательного персонала.

— Да, Ибуки-сан.

Говорить было тяжело: разошлась головная боль, и я катала в кармане плаща потрескивающий пузырек с таблетками. Коридоры притихшего лицея наполняла вата: глухая и вязкая. Я не знаю, как человек без EVA ощущает тишину. Надеюсь, что по-другому, потому что мне даже дышалось тяжело.

В такие минуты я ненавижу мягкие ковровые покрытия.

Нервы, Рей. Это все газ и нервы. Я знала — ценой подписки и своего статуса — почему используется именно эта усыпляющая смесь со всеми ее пост-эффектами. Да, нужная скорость воздействия, мягкость, нужное отсутствие запаха и быстрое бесследное исчезновение всех признаков отравления. Все это очень нужно…

Противоречивый вывод сделать я не успела.

В приемной медкабинета расположились директор Икари, Икари-кун, доктор Акаги и незнакомый мужчина. Сильно пахло лекарствами — в смысле, сильнее, чем всегда. После коридоров здесь было ярко. Свет танцевал на стеклянных стеллажах, полках и контейнерах с инструментами и лекарствами. Свет удивительно колко отражался даже от матовых поверхностей.

— Добрый день.

— Аянами-сан.

Это директор. Он холоден и официален — единственный человек, который вел себя обычно. Доктор Акаги внешне тоже была спокойна, но она накрошила сигаретного пепла на свой халат, и это куда красноречивее, чем выражение лица и жестикуляция.

Икари-кун кивнул мне. Он в прострации, словно бы не вполне здесь.

— Присаживайтесь.

Я села у двери и посмотрела на незнакомца. Мужчина был одет не по размеру, бледен и небрит. А, да. Еще у него был хвостик: лохматый, черный и небрежный.

— Аянами Рей, проводник, — представил директор. — Инспектор Кадзи Редзи.

«Высокий статус в концерне „Соул“», — легко дополнила я, кивая мужчине. Настолько высокий, что я для него именно проводник, а не учитель. Это, в принципе, даже почти странно. Если бы не ночь вертолетов, я бы и в самом деле удивилась.

— Вкратце для Аянами-сан, — приглашающим тоном обратился к остальным Икари.

Я опустила глаза и приготовилась слушать. Боль толклась в виске, разминаясь.

— Специальная процедура содержания была нарушена, — тихо сказал незнакомый голос. — Ангел оказался частично невосприимчив к М-смеси. Или подготовился к ее действию.

Инспектор Кадзи говорил плавно, но с надтрещинкой в голосе. Голос был колючий.

— Ему бы понадобился противогаз, чтобы «подготовиться», — холодно сообщила из своего угла доктор Акаги. — М-смесь, если изволите, мокрой тряпкой не остановить.

— Тем хуже, — отозвался инспектор. Иглы в его голосе стали куда длиннее, трещина — шире. — Первый этап СПС не сработал, поэтому чуть не провалился второй.

— Единичная реакция, — парировала Акаги.

— Ваша единичная реакция дорого нам обходится.

«Если это „вкратце“, — подумалось мне, — то какой же полный диалог»?

— Вы настаиваете на официальной версии? — вмешался директор.

— Да, — устало ответил Кадзи. — Беглый заключенный. Рассчитывал взять заложников среди учеников. Преследующий его спецназ…

— Достаточно.

Я достраивала те руины разговора, что выгрызались из атмосферы ослепительно тоскливого совещания в медкабинете. Захват Ангела вышел из-под контроля оперативников «Соул». Жертвы? Вероятно, да. Среди лицеистов?.. Судя по тому, что мы разговариваем здесь, минимум одна жертва есть. То есть, сам нейтрализованный Ангел.

— Куратор Киришима предупреждена о необходимых пояснениях для класса, — сказал директор, ставя локти на стол. — Доктор Акаги подготовит нужных свидетелей инцидента. Мне нужна ваша виза на счете за ремонт.

Инспектор кивнул, но взгляда не отвел. Директор Икари замолчал.

Я вслушивалась в пахнущую лекарствами тишину и ждала: руины цельной картины пока оставались руинами. Все мы здесь чего-то ждали, даже прижавшаяся к шкафу медсестра Ибуки. Она держала ладонь под горлом и как всегда хотела, чтобы все закончилось. Просто закончилось.

— Директор, я настаиваю, чтобы впредь с Белой группой действовал один из ваших проводников.

Инспектор приложил руку к груди. Костяшки пальцев у него были белыми, он словно заталкивал что-то, рвущееся из грудной клетки наружу. В образовавшейся тишине стало слышно, как выдохнула доктор Акаги.

— СПС требует полного усыпления персонала во время действий группы, — сказал Икари.

Кадзи пожал плечами и отнял руку от груди:

— Сегодня вы получите изменение предписаний. По факсу, — уточнил инспектор.

Изменение предписаний — это первая поправка за все время существования специальной процедуры содержания. И я даже не знаю, как к этому относиться. Пока — за неимением лучшего — буду относиться как к новой обязанности.

— Проводникам не платят за это, — неожиданно сказала Акаги.

Я покосилась на нее. Женщина массировала висок и недовольно смотрела в глаза инспектору.

— Поправимо, — пожал плечами инспектор.

— Проводник убивает Ангела окончательно, — сказал директор. — Концерн даже образцов не получит.

— Все будет указано в предписании.

Кадзи был все так же терпелив, колюч и холоден. От его слов хотелось отодвинуться и отгородиться.

Я заметила краем глаза движение и посмотрела на сына директора. Икари-кун вздрогнул, обвел всех взглядом и будто бы собрался что-то сказать. Собрался — и не сказал. Он встал и вышел, одним ударом распахнув дверь.

Громкий звук впился в меня болью, и я словно увидела медкабинет со стороны — всех и в деталях. Директор остался неподвижен, он едва даже проводил взглядом быстро вышедшего сына. Майя замерла в движении — то ли хотела остановить Икари-куна, то ли выскочить вслед за ним. От ее обреченного ожидания конца не осталось и ноты. Доктор Акаги накрепко стиснула кулак и теперь изумленно изучала его: мол, что это я?

В глазах инспектора Кадзи бился какой-то вопрос, но он его так и не задал. Еще одни слова, которые не прозвучали.

Я сама… Я сама сидела и смотрела на свои колени. Как я успевала при этом видеть всех и каждого в таких подробностях — я не знаю. Лампы приемной притрусили всю композицию болезненной серебристой пылью, и в моем странном восприятии отсутствовала одна деталь: Икари-кун.

Он выскользнул из моего разума будто бы еще до того, как покинул кабинет.

В конце концов, ничего странного: он ведь проводник. Странно то, что я до сих пор не приняла эту мысль.

Дверь кабинета открылась, и внутрь просунулось бледное лицо второклассника:

— Простите, мо…?

Парень наткнулся на собрание, поймал влет взгляд директора и неслышно исчез в коридоре. Дверь закрылась тихо-тихо.

— Майя, открой процедурную и прими его, — распорядилась доктор Акаги.

Ибуки суматошным движением поймала брошенные ключи и почти выбежала из медкабинета. Из серебристой пыли, из яркого света — в спасительный полумрак. К сожалению, ей приходится знать много, и именно отчаянное сожаление было написано на лице сбежавшей медсестры.