Замена

— Эм, Аянами, вы как?

Я моргнула. Вопрос был потрясающим: я стояла под зонтом, вся в сухом. Я шла домой. У меня ничего не болело — чего он, конечно, не мог знать точно, вот только в сравнении с его собственным видом вопрос «как я» выглядел нечеловеческим позерством.

«Или проявлением шока», — с опозданием поняла я.

— Хорошо. Спасибо.

Он кивнул, рассматривая мое лицо. Это был очень неприятный блуждающий взгляд, о котором говорят еще «горячечный». Зонтик предлагать было уже поздно, он промок до нитки, и я только по взгляду поняла, что именно сообщила ему доктор Акаги Рицко.

Икари-кун ведь навоображал себе, что после его открытия будут изучать и убьют ребенка. Вернее, про «изучать и убьют» он, конечно, прав, а вот смириться с тем, что ребенок — это не представитель homo sapiens, просто не успел. Не смог. Не поверил.

— Вы ведь все знали? — спросил Икари-кун. — Потому предлагали уезжать?

Я молчала. Говорить было не нужно, сказать что-то хотелось, и я молчала.

— Скажите, как это, жить с таким? — спросил он совершенно ровно. — С вот этим всем? Да еще когда такая херовая погода?

— Погода не всегда такая.

Икари-кун замолчал, и взгляд начал серьезно жечь мне лицо. Он был куда горячее, чем дождь, этот взгляд. Я смотрела в ответ: а что мне еще было делать?

— Я вижу нелюдей, — вдруг сказал Икари. Потом хлопнул себя по бедрам, согнулся и крикнул громче: — И я буду по контракту учить нелюдей! Не-лю-дей!

Истерика. Ему не могли так сказать, значит, это истерика. Это пройдет, надо только выслушать и стоять спокойно, пока пальцы дождя нервно барабанят в зонт. Он всего лишь медиум, и это странно, что сын директора — вдруг медиум. Ему придется привыкнуть, и он привыкнет. В конце концов, мы обнаруживаем Ангела раз в месяц — и это всем коллективом.

Тебе просто не повезло, Икари-кун. Твой первый день — и такой оглушительно провальный успех.

— Боже, я болен, — выдохнул Икари-кун. — Я всего лишь болен, но даже этого, оказывается, мало. Да, Аянами?

Болен. Он сейчас сказал «болен». Он сказал и продолжает говорить.

— «Э»… «э»-какая-то там атропатома, — проскрипел он, и пальцы дождя забрались мне в голову. Туда, где и находилась наша общая с ним болезнь.

— Экструзивная V-астроцитома, — поправила я машинально.

— Да какая, к черту, разница! — простонал Икари-кун. — Эта «EVA» — это рак, рак мозга, как ни назови его! И мне, чтобы об этом узнать, надо подписать…

Его голос уплывал куда-то вдаль, в дождь, а на смену ему приходили странные слова другого Икари — директора Икари.

«— Тебе становится хуже, Рей.

— Я все еще могу работать, директор.

Громко тикали часы, в полированной поверхности стола отражался потолок. Директор сидел в тени, и говорила его голосом какая-то глыба тьмы. Я дышала сочащимся чернилом и ждала ответа на тот вопрос, который — не совсем вопрос.

— Можешь.

— Я могу идти?

— Да».

А вскоре после этого он упомянул о «замене». О помощи второго учителя, думала я. А директор Икари думал о полной замене. О том, что мое место займет другой. О том, что терпеть головные боли станет бессмысленно.

— Аянами, вы вообще где?!

Он прищелкнул пальцами почти у моего носа — обидный, наверное, жест.

Я отвернулась и пошла прочь. Ему нужно поговорить с кем-то из наших штатных психиатров, выпить за приезд с нашими штатными алкоголикам. А мне — мне нужно побыть одной. Привыкнуть к… Очень многим мыслям.

Они начали рождаться после Второго сдвига.

Люди пережили первый временной сдвиг, пожертвовав семью процентами населения планеты. Вот просто так. Земля потеряла семнадцать минут времени, и за эти семнадцать минут произошло очень многое. Очень.

Я листала результаты поисковой системы и без труда дополняла прорехи, вырезанные цензурой. Ключевые слова — «Ангелы, сдвиг, время, дети» — это целый ворох прорех и гарантированный вызов к нашему офицеру безопасности.

«Аянами, какие веб-страницы вы вчера просматривали?»

Это будет завтра. Сегодня есть еще один человек, который приобщился к этой истории.

Второй сдвиг был совсем иным. После него никто не пропал, но зато после него стали рождаться необычные дети. Позднее их назовут Ангелами.

Я сидела с ногами на стуле. Монитор тлел потихоньку, свет вокруг не горел, за окном шелестела осень. С экрана на меня смотрели мифы, легенды, желтая пресса и баннеры порносайтов. Какие еще баннеры могут быть на страничках разных «очевидное — невероятное», «мистика. ком» и «городские-легенды. джп»?

Размытые фотографии Ангелов в терминальной фазе — как ни странно, самые настоящие фотографии. Целое море лживых воспоминаний «выживших» в зоне питания пробуждающегося сверхчеловека. Не бывает там выживших.

Дождь барабанил, спина болела от неудобной позы, а я листала сайты, находя все больше выдумки. Правду старательно вычеркивали и вымарывали из сети. Во всяком случае, ее там стало явно меньше за последние два года.

И очень хорошо.

Еще ключевые слова никаким боком не выводили на образовательный концерн «Соул» и его сеть учебных заведений. И это тоже хорошо. Не знаю, какая мне разница, но хорошо.

Я потянулась, подтащила ближе к стулу обогреватель. Руке стало приятно.

«Замерзла».

У меня быстро мерзнут руки, и это плохо, особенно в свете того, что моя замена уже здесь. Я вспомнила о замене и встала: хочу чаю, не хочу больше читать сказки. Хочу умную книгу, проверить форум и спать.

Большое кухонное окно смотрело в непроглядный октябрьский вечер. Когда-то давно я так и хотела: стоишь у плиты или разделочного стола, а перед тобой окно. Окно должно было выходить на что-то светлое, а за спиной кто-то весело смеялся.

Смех.

Смех похож на тонкие ножи, на шила, которые входят в сердце. Я их больше додумываю, чем чувствую, но понимаю, что сердце останавливается. Смех пахнет паникой. Там, в моих мечтах, за спиной всегда звучал детский смех. Здесь… Здесь он тоже звучит. И иногда — прямо за спиной.

И это совершенно не радостно.

Диск плиты раскалился так, что уже светился. Багровое кольцо электроконфорки, которое можно накрыть чайником — здесь, на кухне моей искривленной мечты. Кольцо, навсегда выжженное в моей голове, прикрыть нечем. К сожалению.

Я поставила чайник, вспомнила, что он пустой, и торопливо открыла кран.

«Остановимся на этом. Просто остановимся».

В конце концов, или все плохо, или очень плохо. Главное, помнить, что пока я могу быть проводником, меня не уволят. С другой стороны, появление еще одного проводника означает, что я скоро умру.

«Может означать», — поправила я себя, устраиваясь на стуле. Я гладила обогреватель, как кошку, открывала новую вкладку, и мыслям в голове было неудобно. Скорее бы головная боль вернулась: с ней проще. С ней не нужно плодить сомнений, предположений. Не нужно думать — достаточно знать и действовать.

Сын директора болен EV’ой, подумала я, вводя логин и пароль. Это ужасное совпадение: ужасно символичное, ужасно интересное, ужасно… Ужасно ужасное. Оказывается, и так бывает. Потом я обнаружила две жалобы и на пару минут забыла об Икари-куне и тоскливой замене.

Увы, это были всего лишь некорректное обсуждение и фотография с высокой зернистостью. Именно что пара минут. Опять +heGiF+Ed0nE со своим хамством и опять какой-то новичок, который думает, что этот форум — свалка брака. Я выставила пользователям предупреждения и бегло просмотрела EXIF злополучного фото. Камера у новичка была посредственная, чувство кадра отсутствовало напрочь, а ручные настройки… Они были, к сожалению. Удалить, «новое личное сообщение», тема «Общие рекомендации», копировать — вставить. Отправить сообщение.

Копировать — вставить.

Я пошла на кухню за чаем, думая о том, что было бы здорово не учить предполагаемых Ангелов, а испытывать их непрестанным copy — past. Просто чтобы не привыкать. Не думать о них как о людях. Если бы можно было сделать этот лицей сетевым, отправлять сообщения аватарам и никнеймам.