Страница 52 из 72
Синдзи промолчал. То, что раньше разорвало бы его на части, после этой ночи потеряло значение. «Интересно, почему Мисато-сан не вмешивается? — подумал он, наводя пушку на крайний правый танк. — Пора бы уже. Кстати…»
— Аоба, ты напрасно тратишь время, — спокойно сказал он и вдруг поймал взгляд Рей, внимательно смотрящей на него снизу. Он успокаивающе кивнул ей и закончил. — Не мое, Аоба, — свое.
— Ты так и не понял! Это мог быть рай, понимаешь?..
Синдзи очень хотелось сказать, что он не понимает, что нельзя убежать от войны, что война — это прежде всего внутри, что «Окно» — оно потому и «Окно», ведь вокруг, куда не глянь, — стена. Хотелось отхлестать окосевшего придурка по щекам, сбить с ног буйного перепившего товарища, уберечь тем самым от страшной и уже проигранной драки… Но между ними сейчас было несколько слоев композитной брони и четкий приказ.
— Аоба. Время истекло.
Несложно быть мудрым в ЕВЕ, легко не терять самообладание, оседлав такую мощь. Он смотрел сверху вниз на Рей, смотрел сверху вниз на танки ренегатов… «Столько лет ушло, чтобы просто привыкнуть к этой точке зрения, но такой быстрый рывок к тому, чтобы ее принять…»
Две мятежные машины развернулись и двинули к лагерю, за ними — еще одна, потом еще. Аоба что-то кричал, надсаживаясь, о рае, о непонимании, когда зажглась лампочка нового канала связи.
— Синдзи-кун, огонь.
«Я помню Хило, Сигеру. А что вспомнишь ты?»
— Есть.
Он нащупал нужную гашетку и без всякой синхронизации почувствовал, как начали раскручиваться стволы. Взревела рокочущая очередь, взлетели грунт и клубы пыли вокруг двух оставшихся машин, и Рей сделала все, что могла — прижалась лбом к его дрожащему колену.
«Прощай, дружище».
Синдзи тряхнул головой, разбрызгивая холодную воду, и с наслаждением вдохнул полузабытый запах травы. Уже истоптанный, но все еще свежий зеленый ковер на берегу ручья выглядел необыкновенно живым, настоящим, а его аромат после душной, пропитанной маслом и горячим металлом кабины, дурманил и отключал остальные ощущения. Продлевая пьянящий восторг, он потянул носом и сразу же ощутил резкую нотку гари — кислого и мерзкого последа недавней бойни. Синдзи фыркнул, снова мотая головой, и сказал:
— Еще.
Забивающий дух водопад обрушился на звенящую голову.
— Рей! — недовольно сказал он, отплевавшись. — Не полведра же сразу!
— Извини…
Он выпрямился, и вода щекочущими струйками мгновенно устремилась с головы вниз, холодя тело. Рей внимательно смотрела на него, держа в руках почти опустевшее ведро. На девушке, как и на нем, были закатанные форменные штаны и майка. Синдзи убрал мокрые волосы с лица, отобрал у нее ведро и встряхнул остатками содержимого, делая выразительное лицо. Рей улыбнулась.
— Эй вы, там, прекращайте баловство! — сказала Аска, высовываясь из воды. — Бросьте мыла сюда.
Сорью откисала по уши в омуте: единственная болванка удачно повредила систему кондиционирования, и пилот до конца операции равномерно пропаривался в раскаленной кабине. По ее требованию сотрудники проекта едва ли не ныряли в ручей с дозиметром, но все же заверили врачей, что вода пригодна для купания. Синдзи усмехнулся: «Хорошая у нас работа, правильная…» В центре лагеря шел военно-полевой суд, личный состав экспедиции собирал трупы и раненных, а им плевать — обливаются, моются.
Кусты зашуршали, и на берег ручья, к огромному изумлению Синдзи, выбралась мрачная, как дождливая полночь, Мисато-сан. Женщина рухнула в траву и зажмурилась.
— Кто скажет хоть слово об этих идиотах — убью на месте, — не открывая глаз, предупредила она. — Я дезертировала, и вечером сама себя расстреляю.
— Есть, — ответил за всех Синдзи.
— «Есть», — передразнила полковник. — Много ты понимаешь. «Есть»…
Солнце уже спряталось за рваный край колодца из мглы, и в долине медленно темнело. Женщина слепо подставила лицо бездонному чистому небу, забросила руки за голову:
— Хорошо мне с вами, подопытные.
«Новое дело…»
— …Синдзи-кун, вот ты мне скажи, что ты чувствуешь, когда от тебя ничего не зависит?
Он хмыкнул: Кацураги, говорящая о странном, — это нечто новое.
— Я именно это и чувствую, Мисато-сан.
— Обреченность?
Синдзи нахмурился и бросил на голову полотенце:
— Нет. Обреченность — это когда ты не можешь ничего сделать.
Женщина открыла глаз и посмотрела на него.
— Ага, значит. То есть, ты можешь что-то сделать со своим статусом подопытного?
— Да. Я могу умереть.
Кацураги открыла второй глаз, и Синдзи с изумлением задумался: «А что я такого сказал?»
— Синдзи-кун, тебя держит только желание жить?
Синдзи сел в траву.
— Нет, Мисато-сан. И не мне вам говорить, что есть долг.
— А, ну да.
Она вновь закрыла глаза, и тон ее ответа Синдзи совсем не понравился. К тому же, Кацураги упорно делала вид, что ни Рей, ни Аски тут нет.
— Знаешь, Синдзи-кун, я вот думала, что решения принимаю я. Потом, получив опечатанные конверты с приказами, — что я даже вне базы получаю определяющие команды от твоего отца, а по ситуации решаю сама. Но вот выясняется, что «потери после пребывания в объекте „Окно“ могут превышать тридцать процентов личного состава»…
Женщина выдернула травинку, повертела ее и не глядя сунула себе в рот.
— Так что, хоть расстреляй я этих мудаков, хоть отпусти во мглу — один хрен, все предусмотрено и предопределено.
Синдзи оглянулся. Рей со странным выражением лица — пониманием, что ли, — смотрела на лежащую Мисато-сан, а Аска медленно переводила взгляд с него на полковника, и ее ошарашенная гримаса была замечательнейшей иллюстрацией к этому диалогу. Он вновь посмотрел на Кацураги.
— Знаешь, Синдзи-кун, я раньше дружила с одним… Приютским. Ну, выросли, закрутилось, потом оба поняли, что судьбы нас уводят по разные стороны войны, а назад дороги нет. Оба уже людьми войны стали. Его в сливки унесло, меня — в задницу какую-то. И как я не старайся — все равно задница. Как он не пыжься — один черт сливки…
Она помолчала немного, гоняя стебелек полными пересохшими губами.
— Ах, как я за вас, ребятки, ухватилась — вот оно, нет судьбы на войне!.. Ангелы, «Прорыв» этот, и — я, я все решу! Устрою, как надо, в лучшем виде!
Мисато-сан оперлась на локти и поднялась, открыв, наконец, глаза, вытащила изо рта травинку, нахмурилась, выкинула ее.
— А ты говоришь — долг, Синдзи-кун.
Зашуршали кусты, и Кацураги пропала, словно и не было. Икари смотрел на еще дрожащие ослепительно зеленые ветки и не знал, что ему чувствовать. Пока вроде как выходила грусть и отрешенное понимание.
— Эй, Синдзи, — тихо позвала рыжая. — Ты это, облей меня, водой-то. А то что-то мерещится всякое…
— Ты или ныряй, Аска, или прикройся, — не оборачиваясь, ответил он.
Девушка выругалась, и послышался плеск.
На столе стояли бутылки, в воздухе — плотный сигаретный дым, разрезаемый под потолком вентилятором. Дым клубился вокруг тусклой лампы, ускорялся лопастями и уходил в затемненные углы. Синдзи валялся в плетеном кресле, вывалив ноги на стол, а напротив в той же позе сидел Сигеру Аоба.
— Ты же больше, чем я проводишь времени в аду…
Сигеру для убедительности покачал стаканом, и желтоватая жидкость тяжело плеснула, пустив слабый блик. Пальцами той же руки он держал зажженную сигарету.
— Мы все в аду, Аоба, он внутри нас. И вопрос лишь в том, сколько этого ада мы притаскиваем с собой в мир.
Собеседник глотнул из стакана и поморщился — то ли от спиртного, то ли от слов Синдзи.
— Ты философ, «пилот Микадо».
Синдзи выпрямился, сбрасывая ноги со стола, и грохнул кулаком по крышке:
— А ты — нет?! Ты из-за дебильной идеи угробил столько людей! Нравится чувствовать себя убийцей?
— Ну да, — хмыкнул Сигеру. — Тебе-то ведь не привыкать к таким ощущениям. Пак-Хао, Харбин, какая-то срань в Корее… Да, и ты забыл, кто подбил машины дезертиров? «Бог войны», мать твою…