Страница 15 из 16
- ...и даже еще труднее, чем открыть сейфовую дверь, не имея к ней ключа или не будучи специалистом в вопросе...
"На что это он, негодяй, намекает?" - подумал Брынзин.
- ...а вы внимания совершенно не уделяете. Истинно говорю вам.
- А на пидора?.. - механически сорвалось у Брынзина с языка, который он тут же и прикусил. - А зачем туда попадать? - быстро спросил он, чувствуя, что от жары и от мутных разговоров собеседника начинает потихоньку "плыть". Барханы вдруг на мгновенье замерзли и стали айсбергами, а вместо уже знакомого бандита Эдуард Борисовичу теперь причудился полуголый мускулистый мужик с крыльями и со стеклянным мечом в руке (Брынзин знал, что такие мечи бывают), под нестерпимо блистающим и очень страшным золотым знаменем. Совершенно не стесняясь приличий и вообще ничего, мужик с откровенной и очень едкой издевкой показывал предпринимателю язык, причем язык у него оказался раздвоенный и длинный, как у древнего змея, и вдобавок синий, как у собаки чау-чау.
Брынзин содрогнулся, замотал головой. "Ну, всё. Конечная", - подумал он.
- Затем, дорогой Эдуард Борисович, что в противном случае вы попадете в другое место, и уверяю вас, вам вряд ли там понравится. Поэтому, я говорю, давайте не будем тратить времени попусту. Его и так совсем нет. Поскольку вы все равно не поверите словам, сколько бы и какими они ни были, мы проведем небольшую демонстрацию. То, что в царство небесное попасть трудно, я вам сейчас докажу.
И с этими словами сумасшедший собеседник Брынзина извлек откуда-то иголку.
- Слушайте, а вам не жарко в пальто? - неожиданно для себя Брынзин задал давно мучивший его вопрос.
- Жарко. Я его сейчас сниму, - с подозрительной готовностью откликнулся неизвестный и, действительно, снял, оставшись в чем-то, напоминающем набедренную повязку, и босиком.
Брынзин тихо ойкнул и закрыл лицо руками.
- Согласен, вид сваренной в масле кожи не слишком красив, - сказал сумасшедший, - я, в общем, против такого насилия над зрением, но зато это производит дополнительный терапевтический эффект.
- Кто вы? - прошептал Брынзин.
- А вы еще не поняли? Тогда представляюсь, - загремел собеседник вдруг таким официальным голосом, что Брынзин рухнул на песок ничком на том же месте, где и стоял. - Апостол Иоанн... Что вы сказали? Где я возьму верблюда?
К вечеру сквозь игольное ухо прошла только голова, но Брынзин начал догадываться, насколько сложно протолкнуть в небольшое отверстие не подготовленный для этого предмет. Он кричал, плакал и просил отпустить его, обещал раскаяться (хотя пока и смутно представлял, в чем), но, к сожалению, верблюды не умеют разговаривать человеческим языком.
Вокруг Брынзина суетились ангелы, почему-то в белых маскхалатах и с эмблемой железнодорожных войск на рукаве - колесо с крылышками. А может быть, у Брынзина просто начались галлюцинации от боли и безысходности. Ангелы помогали Брынзину, проталкивая его через игольное ухо, но он безнадежно застрял: спасения не было.
Примерно через неделю неописуемых мучений тот, кого Брынзин в своих показаниях называл "Иоанн", грустно развел руками и вынужден был признать, что Эдуард Борисович через игольное ухо не пролезет.
- Вот видите, - сказал он, наконец освобождая Брынзина, - настоятельно рекомендую вам заняться вашей душой, а то как бы не случилось второго конфуза. Да, кстати, кажется, я обещал вам показать места, куда может попасть человек, если не пролезет в игольное ухо... Да куда же вы!
Освобожденный Эдуард Борисович со всех ног бросился бежать по пустыне прочь. Он ожидал, что его будут преследовать, поймают, подвергнут еще какой-нибудь столь же ужасной, а может быть, даже более бесчеловечной пытке, но его никто не преследовал. Взобравшись на гребень бархана, Брынзин осмелился посмотреть назад. Но никого не увидел: не было ни ангелов в маскхалатах, ни сумасшедшего садиста, назвавшегося библейским именем. Брынзин всхлипнул и пополз вперед по песку. Полз он долго, очень долго, мучился от жажды, но больше всего от мысли, что если, не дай Бог, он умрет, то весь этот ужас повторится снова. Поэтому он принял твердое решение не умирать ни за что и, как герой Джека Лондона, все полз и полз по песку незнамо куда, пока не сообразил, что ползет по снегу, а вместо барханов вокруг поднимаются серые московские дома. Тогда он встал с четверенек и первое, что увидел, был его охранник Володя, который с беспокойством светил ему в лицо фонариком. Брынзин всхлипнул и упал в его суровые объятия.
Володя отнес его к дверям его собственной квартиры. Когда Эдуард Борисович пропал, его гендиректор заподозрил неладное, правда, не сразу: дело в том, что Брынзин иногда имел особенность на несколько дней уходить в запой и пропадать неизвестно где. Но серьезная деловая обстановка вынудила генерального предпринять поиски, и он отрядил людей на квартиру Брынзина, так как ни его домашний, ни мобильный телефоны не отвечали. И вот, когда Володя со своими людьми въехал во двор дома, где жил Брынзин, к своему удивлению, он увидел Эдуарда Борисовича, ползущего на четвереньках по снегу.
Эдуард Борисович был сильным и волевым человеком. По-видимому, он сумел в какой-то степени взять себя в руки, найти ключ и войти в квартиру, хотя не совсем еще отошел от пережитого кошмара, да и Володя как-то странно на него посматривал.
Окно в гостиной было раскрыто настежь, а к батарее привязана веревка, другим концом уходящая за окно. Жены дома не было.
Впрочем, вот уж кто меньше всего интересовал Эдуарда Борисовича в эту минуту, так это жена. На тревожные замечания Володи Брынзин ответил, что это все полное говно, и жизнь человеку дана не для этого. Причем свою, довольно темную, откровенно скажем, фразу никак не разъяснил. После чего Володя стал смотреть на Эдуарда Борисовича еще более подозрительно.
По словам Володи, Брынзин извлек из бара бутылку водки, налил себе полный граненый стакан и выпил залпом. Володя пить не стал, сославшись на то, что он на работе, и предложил проехать в офис. Брынзин согласился, сказав, что ему нужно уладить свои денежные дела. Они спустились вниз, и как раз в этот момент к ним подошел Саша.
Как оказалось, Эдуард Борисович не настолько пришел в себя, чтобы при виде значка, прицепленного к Сашиной куртке, не испытать сильнейший шок. Возможно, он принял Сашу за кого-то другого. Как признался впоследствии сам Саша, Эдуард Борисович несколько раз заговаривался и называл его "Иоанн".