Страница 21 из 26
Мамочка-россиянка после рассказа священника ещё больше преисполнится любовью к Господу, к святой Софье и её дочерям и однажды приведёт в церковь своего сына.
Это случится, когда в центре Киева полыхнёт майдан и сотни молодых людей с натянутыми на головы чёрными вязаными чулками начнут жечь и крушить здания, а заодно щиты и каски бойцов “Беркута”, а этих бойцов потом и убивать.
Майдан Киева разжёг войну на Украине руками мальчиков и девочек. Их озлобленность на всех не украинской национальности и больше всего на россиян и Россию пугала мать. Что-то подобное в поведении некоторых молодых людей, их искажённые в злобе лица мать видела в Москве на Манежной площади.
Мать запрещала себе смотреть телевизор, но вновь и вновь руки её тянулись к кнопке пульта и чёрные зловещие фигуры телевизионной картинки леденили сердце женщины.
Горящие дома, гибнущие внутри домов люди, их раздирающие слух предсмертные крики, толкали мать искать защиты у Бога.
Приходя в церковь с сыном, она надеялась спасти его от тлетворного влияния окружающей жизни и с помощью молитвы заручиться поддержкой Господа.
– Почему они могут жечь людей, а Господь наш их не наказывает? – вопрошает мать своего батюшку-духовника. – Господь наш все эти издевательства над людьми видит и без наказания их творящие не останутся. Они дождутся небесной кары. Так было и так будет! Молитесь об их страждущих душах, ибо
Духовник говорил долго, мать слушала, а перед глазами у неё из окон горящего здания выбрасывались и выбрасывались горящие люди. Она крепко прижимала к себе ничего не понимавшего сыночка и беззвучно, внутри себя, крича – Матери этих извергов, слетитесь в Одессу, поглядите, что вытворяют ваши дети! Они стреляют в своих сограждан, они жгут ни в чём не повинных! Они – чумные! Слушают не своё сердце, подчиняются их бесчеловечным поводырям, отдавшим душу не Богу, но сатане! Чёрные… чёрные души у них – не людские.
Не может понять материнское сердце, как Украина, познавшая ад фашистской оккупации, похоронившая не один миллион лучшей части своего народа, сейчас сама, под напором своей правящей “элиты”, пустилась во все тяжкие. Народ её молчит, не осуждает никого и ничего не предпринимает для наведения должного порядка.
Посмевший восстать шахтёрский Юго-Восток страны, отражает агрессию бывшей своей армии, остаётся с ней один на один практически с голыми руками. Неонацистский ад повис над ещё не чувствующей вселенскую беду Украиной.
Мне, чьё детство прошло в глубоком сибирском селе, основанном украинскими переселенцами, потомки которых, мои односельчане, до настоящего времени не порвали с украинскою мовою и пусть она у многих превратилась в некий русско-украинский суржик, мне понятен этот язык.
Я влюблён в певучие украинские мелодии. Их пело, а, может, и сейчас не перестаёт петь старшее поколение моих односельчан. Сердце замирает от волшебных звуков, которые парят над поющими.
Словами не передашь прелесть мелодии песни, но целомудренное отношение девушки к полюбившемуся человеку было как на ладони.
Особенно это прослеживается в другой песне:
В моё детское время взрослое население моего села при детях воздерживалось произносить бранное слово. Как и во всех семьях Советского Союза, в семьях обрусевших украинцев, сибиряков, у них в большинстве семей кроме мальчиков не осталось мужчин, сложивших жизни на фронтах Великой Отечественной.
Мы, лишённые мужского внимания и защиты от жизненных неурядиц, рано впрягались в тяготы колхозной жизни и не делились на “москаляк”, кацапов или хохлов. Мы были единым советским сообществом. Мелодичные украинские песни односельчан вплетались в общий хор наравне с раздольными русскими песнями, и это обстоятельство неизбывно живёт в моей душе, не выветриваясь с годами.
Не забывается далёкий 1955 год, когда я покидал своё село для дальнейшей учёбы в техникуме, и мы с мамой ехали в колхозной повозке в город. Я радовался – впереди самостоятельная жизнь, а мама всю длинную дорогу в 18 километров молчала, и если честно, мне её было немножко жалко. В памяти то и дело всплывали слова грустной песни: